– Называйте его по имени. Арсен Люпен.
– Арсен Люпен, должно быть, звонил по телефону.
– Прекрасно! Мы допросим особу из отеля, на которой лежит обязанность соединять с городом. А позже вы слышали, как он тоже ушел?
– Он проверил, крепко ли мы связаны, а через четверть часа ушел, закрыв за собой дверь прихожей.
– Да, сразу после совершенного злодеяния. Прекрасно… Прекрасно… Все складывается! А потом?..
– Потом мы больше ничего не слышали… Наступила ночь, от усталости я заснул… Эдвард – тоже. И лишь утром…
– Да… я знаю… Ладно, все идет неплохо… все складывается…
И, отмечая важные пункты своего расследования тоном, каким он перечислял бы победы над неизвестным, Формери задумчиво прошептал:
– Сообщник… телефон… время преступления… услышанные звуки… Хорошо… Очень хорошо… Нам остается установить мотив преступления. В данном случае, поскольку речь идет о Люпене, мотив ясен. Господин Ленорман, вы не заметили каких-либо следов взлома?
– Никаких.
– Тогда, значит, кража была совершена непосредственно у самой жертвы. Нашли его бумажник?
– Я оставил его в кармане куртки, – ответил Гурель.
Они все вместе прошли в гостиную, где господин Формери установил, что в бумажнике находились лишь визитные карточки и удостоверение личности.
– Это странно. Господин Шапман, не могли бы вы сказать нам, не было ли у господина Кессельбаха при себе какой-то суммы денег?
– Да, накануне, то есть позавчера, в понедельник, мы ездили в «Лионский кредит», где господин Кессельбах арендовал сейф.
– Сейф в банке «Лионский кредит»? Хорошо… Надо проверить с этой стороны.
– А прежде чем уйти, господин Кессельбах открыл счет и унес с собой пять или шесть тысяч франков в банкнотах.
– Прекрасно… Теперь мы осведомлены.
– Есть еще одно обстоятельство, господин следователь, – продолжал Шапман, – господин Кессельбах, которого вот уже несколько дней что-то сильно беспокоило – о причине этого я вам говорил… какой-то проект, которому он придавал огромное значение, – так вот, господин Кессельбах, похоже, особо дорожил двумя вещами: прежде всего шкатулкой эбенового дерева, и эту шкатулку он поместил для сохранности в «Лионский кредит», а еще – маленьким футляром из черного сафьяна, в котором хранилось несколько документов.
– И этот футляр?..
– До прихода Люпена он при мне положил его в дорожную сумку.
Взяв дорожную сумку, господин Формери пошарил в ней. Футляра там не оказалось. Он потер руки.
– Ладно, все складывается… Мы знаем виновного, обстоятельства и мотив преступления. Это дело не затянется. Господин Ленорман, вы во всем со мной согласны?
– Не согласен ни в чем.
На мгновение все оцепенели. Прибыл полицейский комиссар, а за ним, несмотря на охранявших дверь полицейских, проникли внутрь и остановились в прихожей группа журналистов и персонал отеля.
Хотя суровость господина Ленормана была широко известна и порой граничила с некоторой грубостью, уже стоившей ему определенных нареканий со стороны руководства, такая резкость ответа привела всех в замешательство. Особенно был озадачен господин Формери.
– Однако, – молвил он, – на мой взгляд, тут все проще простого: Люпен – вор…
– Зачем ему было убивать? – возразил господин Ленорман.
– Чтобы украсть.
– Прошу прощения, но рассказ свидетелей доказывает, что кража имела место до убийства. Господина Кессельбаха сначала связали и заткнули ему рот, потом обокрали. Зачем же Люпену, который до сих пор никогда не совершал подобных преступлений, убивать человека совершенно беспомощного и уже ограбленного?
Следователь пригладил свои длинные бакенбарды привычным движением, свойственным ему в тех случаях, когда вопрос казался неразрешимым, и задумчиво произнес:
– На это есть несколько причин…
– Каких?
– Это зависит… Это зависит от множества еще неизвестных деталей… К тому же, впрочем, возражение касается лишь природы мотивов. А в остальном мы с вами согласны.
– Нет.
На сей раз это прозвучало четко, резко, почти невежливо, так что следователь, совсем растерявшись, не осмелился даже протестовать, сбитый с толку столь странным коллегой. Под конец он сказал:
– У каждого свой метод. Мне было бы любопытно узнать ваш.
– У меня его нет.
Начальник Уголовной полиции встал и, опираясь на свою трость, сделал несколько шагов. Вокруг него все молчали… и было довольно забавно наблюдать, как этот старый, тщедушный, согбенный человек властвует над остальными в силу своего авторитета, которому подчинялись даже те, кто с ним еще не был согласен.
После продолжительного молчания господин Ленорман произнес:
– Мне хотелось бы посетить комнаты, прилегающие к этому апартаменту.
Управляющий показал ему план отеля. Расположенная справа спальня господина Кессельбаха не имела другого выхода, кроме прихожей самого апартамента. Но комната секретаря, расположенная слева, сообщалась с другой комнатой.
– Осмотрим эту, – сказал он.
Господин Формери, не удержавшись, пожал плечами и проворчал:
– Но ведущая туда дверь заперта на засов, и окно закрыто.
– Осмотрим ее, – повторил господин Ленорман.
Его отвели в эту комнату, которая была первой из пяти зарезервированных для госпожи Кессельбах. Затем, по его просьбе, его проводили в следующие комнаты. Все двери между ними были заперты с обеих сторон.
Господин Ленорман спросил:
– Ни одна из этих комнат не занята?
– Ни одна.