Дар битвы

"Что вы имеете в виду?"

"Даже когда вам кажется, что вы служите сами себе, Гвен вместе с Кроном медленно шли по откидному мосту, их шаги по деревянному настилу отдавались гулким эхом, а внизу, в просветах между досками, виднелась серебристая рябь на воде. Вдоль моста выстроившись в две линии стояли монахи – молчаливые, спокойные, внимательные. Их руки были спрятаны в карманы алых ряс, а глаза – прикрыты. Это был весьма необычный отряд стражников – они были безоружны, чрезвычайно смиренны и не знали усталости. Гвен поразилась их преданности своему лидеру и поняла наконец, что имел в виду Король, когда говорил, что они почитали его, как божество. Она стала гадать, во что ввязалась.

Пройдя дальше, Гвен подняла взгляд на нависшие над ней огромные арочные двери из старинного дуба, испещрённые неизвестными ей символами, и несколько монахов тут же распахнули их перед ней. Створки со скрипом разъехались и открыли мрачные, освещённые редкими факелами, внутренности башни, откуда потянуло сыростью, прохладой и едва уловимым запахом ладана. Крон у её ног напрягся и зарычал, но Гвен невозмутимо переступила порог и услышала, как двери захлопнулись у неё за спиной.

Эхо от хлопка многократно отразилось от стен, и Гвен понадобилось пару мгновений, чтобы собраться с духом. Тусклый свет факелов смешивался с расцвеченными лучами солнца, проникавшими сквозь витражи высоко под потолком, воздух был неподвижным, тишина казалось торжественной, и Гвен ощутила, что попала в храм.

Гвен запрокинула голову и увидела, что башня тянулась вверх, насколько хватало глаз. Центральную её часть занимала спиральная лестница с широкими площадками между этажами, окон на нижних уровнях не было, а сквозь стены доносились слабые отголоски не то песнопений, не то молитв. В густой дымке благовоний появлялись и исчезали монахи, бродившие из кельи в келью, будто в каком-то трансе. Некоторые из них размахивали кадилами, другие что-то бормотали себе под нос, а третьи молчали и казались потерянными глубоко в своих размышлениях. В Гвен нарастало любопытство относительно природы этого культа.

"Вас прислал мой отец, так?" – раздался неожиданный вопрос.

Пойманная врасплох Гвен резко обернулась и в нескольких шагах от себя увидела мужчину в алой мантии и с дружелюбной улыбкой на лице. Он был невероятно похож на своего отца – Короля.

"Я предвидел, что рано или поздно он пришлёт кого-нибудь", – сказал Кристоф. "Он не прекращает своих попыток меня вернуть. Проходите, пожалуйста", – он отступил в сторону и жестом поманил её за собой.

Гвен приняла приглашение и пошла за ним каменному коридору с арочными сводами, который, описывая плавные круги, вёл к верхним уровням башни. Гвен была сбита с толку: она ожидала увидеть сумасшедшего монаха, религиозного фанатика, но никак не такого приятного и гостеприимного молодого человека, находившегося, судя по всему, в здравом уме. Кристоф вовсе не выглядел потерянным или сбившимся с пути, каким его хотел выставить собственный отец.

"Ваш отец хочет вас видеть", – сказала наконец Гвен, нарушив тишину после того, как мимо них в противоположном направлении не поднимая глаз прошёл другой монах. "Он попросил меня привести вас домой".

Кристоф покачал головой.

"Такой уж это человек", – ответил он. "Думает, что нашёл единственно возможный дом в мире. Но я понял кое-что другое, – добавил он, поворачиваясь к ней лицом, настоящий дом можно обрести не один раз".

Он вздохнул, и они продолжили путь. Гвен ничего не сказала, не желая давить на него с самого начала.

"Мой отец ни за что не примет того, кем я стал", – всё же добавил её собеседник. "Никогда не поймёт. Он застрял в своих устаревших, ограничивающих взглядах, и хочет навязать их мне. Но я – не он, и не потерплю подобного".

"Вы не скучаете по своей семье?" – спросила Гвен, удивлённая тем, что кто-то может стремиться провести всю жизнь в башне.

"Скучаю", – неожиданно честно ответил он. "Очень. Моя семья значит для меня всё, но моё духовное призвание – ещё больше. Отныне мой дом здесь". Он свернул в боковой коридор, и Гвен последовала за ним. "Теперь я служу Эдольфу. Он – моё солнце. Если бы вы его узнали", – он остановился и посмотрел Гвен в глаза с пугающей страстью, – он бы стал и ваши тоже".

Гвен отвела взгляд. Этот приступ фанатизма был ей не по душе.

"Я служу только сама себе", – ответила она.

Кристоф улыбнулся.

"Видимо, это и есть причина всех ваших мирских тревог", – сказал он. "Никому не удаётся жить так, чтобы не служить другим. Даже сейчас вы не себе служите".

Гвен взглянула на него с подозрением.

"Что вы имеете в виду?"

"Когда вам кажется, что вы служите сами себе, – ответил он, – вы находитесь во власти заблуждения. Человек, которому вы служите, это не вы истинная, а образ, вылепленный вашими родителями. Вы служите им и всем устаревшим взглядам, которые они получили от своих предков. Когда вам доставало смелости отбросить все эти условности и служить себе по-настоящему?"

Гвен нахмурилась, не проникшись его философией.

"А чьи же взгляды мне следует взять взамен?" – поинтересовалась она. "Эдольфа?"

Он покачал головой.

"Эдольф – всего лишь проводник", – ответил он. "Он помогает избавиться от оков вашего прошлого я. Помогает найти своё предназначение, вернуться к своей истинной сущности и служить ей. Вы не откроете её для себя, пока не освободитесь от своей ложной личности. Именно это и делает Эдольф: освобождает нас всех".

Гвендолин заглянула в его сверкающие глаза и увидела всю его преданность. Эта преданность её напугала. Она сразу поняла, что никакие доводы на него не подействуют, и что он никогда не покинет это место.

У неё мурашки побежали по коже, когда она представила себе сети, в которые Эдольф заманил всех этих людей, все эти ловушки дешёвых измышлений со своей причудливой внутренней логикой. Гвен не хотела больше этого слушать. Она была намерена не попасться в эту липкую паутину.

Судорожно передёрнув плечами, будто стряхивая с себя какой-то морок, Гвен отвернулась от Кристофа и продолжила путь вверх вдоль парапета, описывая круги вокруг башни и поднимаясь всё выше, что бы там её ни ожидало. Кристоф вскоре догнал её.

"Я пришла не для того, чтобы оспаривать преимущества вашего культа", – сказала Гвендолин. "Мне не удастся убедить вас вернуться к отцу. Я обещала ему попросить вас об этом, и сдержала своё обещание. Если вы не дорожите своей семьёй, едва ли я смогу вас этому научить".

Кристоф ответил ей мрачным взглядом.

"А вы полагаете, что мой отец дорожит своей семьёй?" – спросил он.

"Именно так", – ответила она. "Я сужу по тому, что мне довелось увидеть".

Кристоф покачал головой.

"Давайте-ка я вам кое-что покажу".

Кристоф взял её под локоть и подтолкнул к повороту налево, в другой коридор, кончавшийся длинный лестничным пролётом, ведущим круто вверх и упиравшимся в толстую дубовую дверь. Он многозначительно посмотрел на свою спутницу, а затем отворил дверь, за которой оказалась железная решётка.

С любопытством и лёгким опасением, Гвен приблизилась к решётке и посмотрела сквозь прутья. Она ужаснулась, увидев юную красивую девушку, сидевшую в полном одиночестве в каменной келье. Её длинные волосы ниспадали на лицо, а голова была повёрнута в сторону единственного окна. Хоть глаза её и были широко открыты, она будто не заметила присутствия посторонних.

"Вот как мой отец заботится о своей семье", – сказал Кристоф.

Гвен недоумённо посмотрела в ответ.

"О своей семье?" – спросила она потрясённо.

Кристоф кивнул.

"Катрин. Ещё одна его дочь. Та, которую он прячет от всего мира. Её заперли здесь, в этой камере. Почему? Потому что она не в себе. Потому что она недостаточно совершенна для него. Потому что он её стыдится".

Гвен замолчала, и внутри у неё всё заныло. Она грустно смотрела на девушку и хотела ей помочь. Теперь она начала сомневаться в непогрешимости Короля и подумала, что в словах Кристофа могла быть доля правды.

"Эдольф ценит семью", – продолжил Кристоф. "Он бы никогда не бросил свою родню. Он ценит наши истинные я. Здесь ни от кого не отвернутся, устыдившись. Здесь нет места яду гордыни. К тому же, блаженные ближе других к своему истинному я".

Кристоф вздохнул.

"Когда вы познакомитесь с Эдольфом, – сказал он, – вы поймёте. Он единственный в своём роде, таких никогда не было и не будет".

Гвен увидела фанатичный блеск в его глаза и ещё раз убедилась, что он навсегда увяз в этом месте, в этом культе, и зашёл слишком далеко, чтобы когда-нибудь вернуться к Королю. Затем она обернулась и бросила взгляд на заточённую в камере королевскую дочь, и сердце её переполнилось сочувствием к ней, ко всему королевству, к этой раздробленной семье. Её идиллические представления о Перевале и образцовой королевской семье развеялись как дым. У этого места, как и у любого другого, была своя тёмная изнанка. Здесь кипела невидимая битва, битва убеждений и вер.

Гвен понимала, что в этой битве ей не победить. Да у неё и не было на это времени. Она подумала о своей разрушенной семье, и её потребности спасти сына и мужа усилилась. Голова её шла кругом от этого места, от густого запаха ладана, от недостатка света, мешавшего ориентироваться, и ей захотелось как можно скорее получить необходимое и сбежать. Ей пришлось приложить усилие, чтобы просто вспомнить, зачем она сюда пришла: выполнить свою клятву перед Королём и спасти Перевал.

"Ваш отец считает, что башня таит секрет", – сказал Гвен, переходя сразу к сути. "Секрет, который сможет спасти Перевал и ваш народ".