Сладкая месть под Рождество

Безобидное на первый взгляд слово, произнесенное со злым умыслом, превращается в лезвие, которое режет мою кожу, мышцы и кости и вонзается прямо в сердце.

От него внутри меня что-то меняется.

Оно обрезает последнюю ниточку, на которой держатся мои мечты о том, как я буду идеальной женой для этого человека.

И, поскольку он мужчина, еще и довольно хреновый, как выясняется, он не может видеть, как мир рушится вокруг меня. Он не знает, как мое чувство собственного достоинства и мечты о будущем превращаются в прах.

– Меня назначат партнером в конце года. Ты знаешь, как я старался ради этого. Мне нужно показать Мартинесу и дедушке, насколько серьезны мои намерения. И это… – Ричард окидывает меня взглядом, – не соответствует моему образу.

И хотя разум осознает, что происходит, сердце отказывается верить.

– Но… мы были вместе четыре года, – говорю я.

Он вздыхает так, словно я пятилетний ребенок, попросивший купить мороженое в семь часов утра.

– Было весело. Ты же не думала, что я тебя выбрал на всю оставшуюся жизнь, да? Боже, Эбби. Повзрослей. Ты никогда не была той самой. – На его лице опять появляется та злобная ухмылка, и меня начинает трясти. – Ты никогда не была той самой.

В этот момент падает вторая слезинка. Я смотрю на Ричарда в упор сквозь слезы, размывающие все вокруг, отчего кажется, будто я под водой, и думаю, когда он уже улыбнется и скажет, что пошутил.

Когда скажет, что это был розыгрыш. Жестокий, но все же розыгрыш.

Он никогда не умел весело шутить. Я, конечно, делала вид, что это не так. Я все эти годы смеялась над его дерьмовыми шутками, чтобы он мог чувствовать себя увереннее…

Но он не сводит с меня глаз, и в его взгляде читается странное сочетание жалости и раздражения. Будто его бесит, что я расстроена и застигнута врасплох его разрывом со мной, о котором за четыре года не было ни намека.

Я слышу стук в окно с моей стороны. Поворачиваю голову и вижу полицейского, нависающего над автомобилем. Я даже не заметила отражения синих и красных огней на приборной панели, когда он припарковал машину за нашей. Ричард вздыхает, опускает мое стекло, и холодный воздух ударяет по легким, как электрошокер.

– У вас все хорошо? – спрашивает полицейский, и свет его фонарика проникает в салон автомобиля.

Черты его лица смягчаются, когда он видит мое бледное лицо, заплаканные глаза и дорожки от слез по щекам.

– Все в порядке, офицер, – говорит Ричард, как всегда к месту, улыбаясь по-свойски. – Она уже выходит.

Она уже выходит.

Она уже выходит.

Она уже выходит.

Мне нужно несколько секунд, чтобы осознать, что Ричард имеет в виду.

Он хочет, чтобы я вышла из его машины.

Потому что он только что расстался со мной.

И его же ждут на вечеринке, в конце концов.

Мы встречались четыре года, а у него даже не хватило совести расстаться со мной так, чтобы можно было все обсудить и закрыть все вопросы. Вместо этого он бросает меня посреди дороги, когда я одета в гребаный костюм кролика.

Это так унизительно.

– Вы припарковались на пожарном проезде, – говорит офицер, и мне кажется, что он смотрит на Ричарда с раздражением и, возможно, даже с отвращением.

– Извините, сэр. Я не думал, что буду здесь так долго. – Он наклоняет голову ко мне, и его внезапно показавшаяся непринужденная улыбка превращается в гримасу разочарования. – Эбби, выходи.

В его словах больше нет ни капли терпения, доброты и заботы.

Его голос полон разочарования и раздражения.

Он покончил со мной.

К черту все.

Я хватаю сумочку в виде морковки, которую мы с Кэт нашли в секонд-хенде на Мэйн-стрит, и порываюсь дать ему пощечину. Я уверена, мне станет лучше, но за каждым нашим движением наблюдает полицейский, а я на девяносто девять процентов уверена, что Ричард предъявит мне обвинения.

Такой он человек.

Он Чад. Знаете, мужская версия Карен?[2 - Карен – сленговый термин, используемый для описания чересчур требовательной и конфликтной белой женщины. – Примеч. пер.]

Вот дерьмо. Я целых четыре года встречалась с гребаным Чадом.

И я планировала выйти замуж за этого придурка?

Вместо того чтобы ударить его, я тянусь к двери и дергаю ее, чтобы открыть. Но, конечно же, она закрыта, черт ее дери. Ричард вздыхает с выражением лица, говорящим: «Боже, эта женщина ни на что не годится», и я только сейчас понимаю, что он слишком много всего делает, вместо того чтобы просто открыть дверь.

Я выхожу из машины.

Закрываю дверь.

А потом стою у своего подъезда и смотрю сквозь слезы на пафосную красную машину, без колебаний уезжающую прочь.

Полицейский поворачивается ко мне.

– Мэм, у вас все хорошо? Он… что-то сделал с вами?

Я отвечаю, не глядя на него:

– Он разбил мне сердце.

Полицейский продолжает смотреть на меня, глупо моргая.

Я уверена, что он сожалеет о своем вопросе, как и многие люди в разговоре со мной.

– Все нормально. Он ничего такого не сделал. Извините, что припарковались на пожарном проезде, – говорю я глохнущим голосом. А потом натянуто улыбаюсь и иду назад в свою квартиру, цокая каблуками по бетонному полу.

Я не ощущала холода на своих почти голых ногах, когда выходила из дома, полная надежд и предвкушения. Теперь же он кусается и режет, пробираясь сквозь тонкий нейлон.

В холле я несколько раз тыкаю в экран телефона, ощущая себя заторможенно, будто в тумане, не дающем мне сориентироваться в пространстве вокруг. Я смахиваю экран, нахожу номер Кэми, нажимаю на иконку «Фейстайма», держа телефон прямо перед собой, и плюхаюсь на скамейку в холле.