(Не) Царевна-лягушка

Я вообще не занимаюсь причинением мелкого личностного вреда.

Мое предназначение – мор, чума и проказа, а также воскрешение мертвецов. Все это сделал с ним Чернобог, чтобы я, наконец, выбралась из болота. Жалкие людишки меня не интересуют.

– Постой-ка, не так быстро, – вдруг перебил поток моих кваков оборванец. – Так, может, ты злая ведьма, что лет двадцать назад жила на Мертвом болоте? Местные утопили ее. Как же ее звали? Точно. Бабка Суханка! Она присухами баловалась, мужиков губила. Так-так. Завтра отнесу тебя к Шемахе порчу снять. Мне забот и без жаб хватает.

Что за бред!

Я не бабка Суханка! На моих глазах Храм Змей оброс лесом и опустился на дно болота на двести локтей! Мне несколько тысяч лет!

– Не ори на меня, жаба! – крикнул царевич и грозно стукнул кулаком по столу, пронзив мою тушку свирепым хмельным взглядом. – Хватит на меня квакать!

О, Чернобог, вразуми этого пьяницу.

Грязный царевич внезапно успокоился и задумчиво почесал подбородок. Мне даже показалось, что он, наконец, что-то понял.

– Плохо дело. Совсем рехнулся. Спорю с жабой. Надо проспаться. Утро вечера мудренее. Эй, хозяин! Отведи меня в комнату. И жабу захвати. И ночной горшок, а то мне что-то совсем хреново…

Вдруг дверь в корчму с грохотом распахнулась, и в комнату ворвались два воина с мечами наперевес.

– Взять его, – приказал третий в кольчуге, войдя следом.

– Доброго здравия, царевич Мстивой, – заискивающим тоном произнес корчмарь и согнулся в раболепным поклоне. – Вот он здесь, как вы и предсказали. Мы подмешали дурман-траву в еду и напитки, как вы и велели. Теперь он совсем готовенький. С лягушкой, вот, сидит-разговаривает.

Голос… Кажется, я узнаю его.

Это он отравил немытого на болоте.

Глава 5. Последняя смерть

Оборванец успел спрятать меня в нагрудном кармане, когда его схватили воины Мстивоя, невысокого худощавого смертного с пепельными волосами и жуткой улыбкой, застывшей на его лице, словно маска. Люди в корчме шептались, что он злоупотреблял ядами, поэтому его так и перекосило.

А как перекосит оборванца, когда он проснется и узнает, что его везут на казнь?

Четыре тысячи восемьсот двадцать три удара его сердца – столько мы тащились в телеге по ухабистой склизкой дороге, окруженной стенами темного леса, а потом еще две тысячи четыреста пять ударов – по деревне, похожей на большой муравейник, в центре которой на холме стоял большой деревянный терем.

Когда-то давно он, видимо, был разукрашен яркими красками, а теперь – облез и покосился.

Пять тощих башенок венчали коричневые луковичные купола, из-за чего постройка больше смахивала на засохший букет тюльпанов.

Моя лягушачья морда, наверное, стало еще зеленее, когда я увидела, что весь царский двор завален навозом.

– Великий Тарнхолм, – с гордостью сказал возница, когда телега остановилась возле грубо сколоченных деревянных ворот, после чего беглого царевича швырнули в темницу, похожую на обитый железом коровник.

О, черные боги! Неужели все так и закончится?

– Мы все умрем, – вдруг задумчиво произнес немытый царевич, придя, наконец, в сознание. – Спаси нас. Ты же вроде мудрая жаба, колдовством наделенная. Поквакай и призови нечисть. Я хочу жить. А ты? Чего молчишь? Жить не хочешь?

Хорошая попытка, смертный, но я уже несколько тысяч лет как мертва. Если умрет этот носитель, я вселюсь в другой. Какая разница? Одной лягушкой меньше, одной лягушкой больше.

Его слова вдруг заставили меня задуматься.

О, черные боги, а вдруг я растратила всю свою личную силу?

Я не могу так рисковать своим бессмертием! Не для того я пролила реки крови и разрушила десятки царств, чтобы в итоге сгинуть навеки! Небытие подождет!

Итак, смертный, слушай меня, великую и могущественную черную жрицу!

Я никому и никогда не помогаю просто так, творить добро – ниже моего достоинства, но сегодня я сделаю исключение.

Ты отравник, поэтому выпей мой яд. Он временно превратит тебя в труп, а потом очнешься где-нибудь в помойной яме и сбежишь. Если тебя, конечно, не расчленят.

Оборванец, конечно же, ничего не понял из моих кваков, поэтому я прыгнула ему на лицо – прямо на рот, чтобы этот тупица догадался опустошить мой ядовитый желудок.

Вдруг произошло нечто чудовищное.

Его губы скользнули по моему липкому животу, и это было воистину отвратительно.

Надеюсь, Чернобог, ты сотрешь это воспоминание из Чертогов моей памяти.

***

– Твою ж мать! – выругался немытый царевич и сбросил меня с лица, после чего брезгливо отплевался и несколько раз вытер рот полой грязного кафтана.

Как будто мне было приятно.

Есть, конечно, шанс, что я выживу, но если ошибаюсь, то скоро нас живьем закопают в землю.

Или как сейчас принято у смертных? Сожжение заживо? Утопление? Четвертование?

– Из моей отрубленной головы точно сделают кубок, – вдруг насмешливо сказал оборванец, и я раздраженно квакнула.

В мои времена из головы царственной особы делали мяч, и две группы ритуальных смертников должны были забить его в ворота Чернобога или Белбога, после чего проигравших – убивали, а победителей – убивали с большими почестями.

– Ты постоянно квакаешь. Да у тебя язык без костей, – проворчал царевич.

– Что это с ним? – спросил один стражник другого, заглянув в зарешеченное окно темницы.

– Спятил на болотах, когда скрывался, – ответил ему кто-то.

Лязгнул замок, скрипнула дверь и в темницу вошли двое рослых мужчин в доспехах.

– Вставай. Пора на выход, царское высочество, – сказал один из них и вывел пленника на улицу.

Я обреченно поскакала за ними следом, чтобы не пропустить свою очередную смерть.

Перед облезлым деревянным теремом уже возвели помост, на который нужно было подняться оборванцу, чтобы положить голову на плаху – трухлявый багровый пень, и бесславно сгинуть под унылым пепельно-серым небом.

Я едва успела запрыгнуть на сапог царевича, прилепившись животом, иначе меня растоптала бы нарядно одетая шумная толпа, в мгновение ока заполонившая площадь, ведь смерть – это всегда праздник, особенно если она – не твоя.