Шлиман

Шлиман
Моисей Ликманович Мейерович

Портреты с натуры
Генрих Шлиман, знаменитый немецкий археолог, был с детства захвачен великой и страстной мечтой. Он наизусть знал «Одиссею» и «Илиаду» Гомера и «Энеиду» Вергилия. В детстве он познакомился с ними в плохом немецком переводе, но позже, уже будучи взрослым, выучил древние языки, чтобы читать и перечитывать свои любимые поэмы. Он страстно верил, что народ не может ошибаться, что описанные Гомером Троя и ее «меднобронные» защитники и противники действительно существовали, быть может лишь немного приукрашенные сказителями и певцами. И Шлиман преследовал в своей жизни лишь одну-единственную цель: найти и откопать исчезнувшую Трою, вывести ее на свет солнца, сделать это погибшее сокровище достоянием всего мира – ведь не могли за три-четыре тысячелетия искрошиться циклопические стены несокрушимой крепости, в которую враги могли проникнуть лишь внутри троянского коня, не могли распасться бронзовые ворота даже под действием всесокрушающего пожара, не могли полностью погибнуть оружие защитников и сокровища Приама, даже если город подвергся разграблению!

В этой книге вас ждет рассказ о жизни знаменитого немецкого археолога, о раскопках Трои и других очагов микенской культуры.

Моисей Ликманович Мейерович

Шлиман

© ИП Воробьёв В.А.

© ООО ИД «СОЮЗ»

Детские сказки

Муза внушила певцу возгласить о вождях знаменитых,
Выбрав из песни, в то время везде до небес возносимой.
Повесть о храбром Ахилле и мудром царе Одиссее…

    «Одиссея», VIII, 73-75[1 - Стихи из «Одиссеи» даны всюду в переводе В.А. Жуковского, а из «Илиады» – в переводе Н.И. Гнедича]

Заслышав голос отца, Генрих спешил убраться с глаз долой. Он удирал в сад, что тянулся от пасторского дома к ручью, забирался в беседку и сидел притаившись. Но раскатистый бас пастора доносился и сюда. Отец был вечно недоволен. Он жаловался на судьбу, которая закинула его в эту мекленбургскую дыру (Мекленбург – отсталая сельскохозяйственная область в северо-восточной Германии у побережья Балтийского моря), проклинал жадных кредиторов и неблагодарных прихожан, ругал жену за то, что она не умеет экономить и плохо воспитывает детей. Потом он накидывался с бранью на Доротею – на Дютц, как звал свою старшую сестру Генрих, – за ошибки в ее диктанте. Дютц тоненьким голоском беспомощно оправдывалась, от этого отец злился еще больше.

Накричавшись, отец усаживался у окна и принимался во весь голос распевать «God save the King» («Боже, спаси короля» – английский национальный гимн) в собственном переводе на древнееврейский язык. Перевод был посредственный, но в деревне Анкерсгаген некому было указать пастору Эрнсту Шлиману на ошибки в древнееврейском стихе.

У пастора Шлимана были причины жаловаться на судьбу. Молодость провел он в богатом и шумном Гамбурге. Будучи молодым учителем, он стал прилежно изучать богословие. Честолюбивый, он мечтал достигнуть великой учености, поразить мир своими проповедями, а если не удастся – то стихами. В то время каждый немецкий студент писал стихи. Молодые поэты до хрипоты спорили в винных погребках о французской революции и Наполеоне, о разуме и свободе. Они позволяли себе непочтительно подтрунивать над великим, в то время уже порядочно одряхлевшим Гёте.

Подчиняясь общему увлечению, Эрнст Шлиман тоже написал пародию на песню Миньоны (Миньона – одно из действующих лиц в сочинении Гёте «Годы учения Вильгельма Мейстера»). Напечатать ее не удалось.

…Что помешало ему стать поэтом или проповедником? Он и сам в точности не знал. Может быть, всему причиной бедность: и отец его и дед были деревенскими пасторами, от богатства прадеда – любекского купца – осталось лишь семейное предание.

Эрнсту Шлиману предложили место пастора в местечке Нейбукове, в герцогстве Мекленбург-Шверинском. Он согласился, уговорив себя, что это временно. Через несколько лет он женился на шестнадцатилетней Луизе, дочери местного бургомистра, тихой, робкой и задумчивой девушке. Пошли дети – сначала дочери, Элиза и Доротея. 6 января 1822 года родился сын Генрих. Жить становилось труднее. Гамбург вспоминался все реже. Шлиманы перебрались в Анкерсгаген, глухую деревушку между Пенцлином и Вареном, в том же Мекленбург-Шверине. Здесь пастор надеялся поправить свои дела.

Крепостное право, формально отмененное в 1820 году, в Анкерсгагене оставалось фактически незыблемым (В действительности феодальная власть помещиков в мекленбургских деревнях сохранялась еще столетие). Хозяйство в деревне велось чуть ли не натуральное, и, по расчетам Шлимана, доброхотные даяния паствы должны были сделать пасторскую жизнь беспечальной.

Но деревенская идиллия не удалась. Крестьяне оказались нищими поденщиками, с них взять было нечего. Многие разбегались из Анкерсгагена куда глаза глядят – кто в большие города, на фабрики, а кто за границу, в Америку. Местный помещик и два-три богатых фермера были довольно скупы.

Семейство все увеличивалось. Детей было уже шестеро – три сына и три дочери. Жизнь становилась все дороже. Росли долги. Приближалась старость, пастору давно перевалило за сорок, мечты надо было оставить.

Но пастор шумел. Он кричал на жену, которую возненавидел за тихость, за игру на фортепьяно, за стихи Гельдера (И.Г. Гельдер (1744–1803) – немецкий философ и литературный критик, оказал большое влияние на Гёте) и Виланда (К.М. Виланд (1733–1813) – немецкий писатель), переписанные в ее альбом, за то, что дети ее любили, а его боялись. Он кричал на детей, на прихожан в церкви, на пономаря Пранге и даже на одноногого, одноглазого Веллерта, который в деревне совмещал обязанности могильщика и портного и с которым все были вежливы из боязни попасться ему на язык, насмешливый и беспощадный.

В сущности, Эрнст Шлиман не был злым человеком. Но жизнь жестоко теснила его экспансивный темперамент.

В доме Генриху не было покоя. Хорошо было только в саду, в беседке над ручьем. Он подолгу сидел там, вспоминая разные интересные истории, народные легенды. Ручей назывался «Серебряное покрывало». Говорили, что в лунные ночи из ручья встает женщина в сверкающей одежде из чистого серебра. Было до жути интересно мечтать о том, чтобы однажды ночью встать с постели, пробраться сюда и посмотреть, что делает эта волшебница. И еще хорошо было бы пойти в полночь на кладбище – взглянуть, не выросла ли из-под земли нога Геннинга Браденкирля…

Историю Геннинга Браденкирля одноглазый Веллерт рассказывал так, что волосы шевелились на голове от страха и руки холодели. Каждый раз Веллерт прибавлял все новые подробности. Маленький Генрих не замечал, что эти подробности иногда противоречат рассказанным прежде.

Он и сам любил рассказывать сказки. Соседские мальчишки почему-то смеялись над ним и над его рассказами. Генрих отходил от них в сторонку, становился задумчивым и с нетерпением отсчитывал, сколько дней осталось до следующего урока танцев.

Два раза в неделю из соседней деревушки на двуколке приезжали Минна и Луиза, дочери фермера Мейнке. Генрих исчезал в детской, долго умывался, поливал водой непокорные волосы и приглаживал их щеткой, потом появлялся перед девочками во всем блеске.

Генрих, Минна, Луиза и сын местного помещика Гельдта совместно обучались танцам.

Нельзя сказать, чтобы контрданс очень привлекал Генриха, зато в дни, когда Минна с Луизой приезжали на урок, он находил доверчивых слушательниц. Он мог без конца рассказывать девочкам страшные истории. Те слушали, по временам взвизгивая от ужаса.

Едва ли найдется деревушка в Мекленбурге, с которой не связано какое-нибудь местное предание. Анкерсгаген в этом отношении был особенно богат. Но Генриха увлекали не сказки о подземных человечках-гномах, о ведьмах и феях, будто бы населявших леса, озера, церкви и чердаки Мекленбурга. Мальчик гораздо больше любил слушать предания о событиях, носивших исторический характер, оставивших какой-то реальный след на земле. Поэтому развалины старого замка на холме особенно волновали его воображение, и легенда о Геннинге запомнилась ему на всю жизнь.

Старый замок давно разрушился, и нынешний владелец имения, помещик Гельдт, перестроил его совершенно. Не осталось и следа от вала и рва, от подъемного моста и ворот, от большей части прежних дворовых построек. На их месте стоял теперь современный помещичий дом. Но тем мрачней высились на холме уцелевшие части старой крепостной стены и башня, в которой когда-то обитал Геннинг фон Гольдштейн, рыцарь-разбойник, по прозванию Браденкирль.

Однажды, собравшись в доме Гельдта на очередной урок танцев, дети решили осмотреть развалины замка. Впрочем, решение принял один Генрих, Минна и Луиза лишь безропотно последовали за ним. Благоразумный Гельдт-младший предпочел остаться дома: он был нелюбопытен, и, кроме того, эти развалины все равно достанутся ему по наследству, когда он вырастет.

Дрожа от страха, девочки вслед за Генрихом пробирались по полуразвалившейся лестнице башни, плутали по коридорам, устроенным в стене саженной толщины, бродили по заросшему бурьяном саду.

Генрих рассказывал. Он с непостижимой легкостью разбирался в этих руинах, безошибочно находил места, о которых говорилось в легенде.

…Геннинг наводил ужас на всю округу своими жестокими налетами и грабежами. Дорога мимо замка стала зарастать травой, по ней боялись ездить. Геннинг со своей дружиной награбил несметные богатства. Вон под тем курганом он похоронил своего умершего ребенка в колыбели из червонного золота.

Однажды, поссорившись с неким герцогом, он задумал зазвать его в гости, чтобы коварно убить. Герцог принял приглашение и отправился в путь. Но крепостной Геннинга, пастух, подстерег герцога по дороге и выдал ему замысел своего господина. Герцог со всей свитой немедленно повернул обратно.

Геннинг скоро узнал, кто раскрыл его план герцогу. Пастуха схватили и по приказанию рыцаря изжарили в камине на огромной железной сковороде (Прозвище «Браденкирль» – испорченное «Brat den Kerl – означает «изжарь молодца»). Трещина в стене залы, занимавшей второй этаж башни, – вечный след от камина, где жарили несчастного пастуха. Камин замуровали, но трещину никак не удается заделать.

Когда пастух корчился в смертных муках, Геннинг, злобно издеваясь над своей жертвой, дал ему пинок.

Вскоре герцог вернулся к Анкерсгагену с целой армией солдат, осадил замок и взял его приступом. Увидев, что песенка спета, старый разбойник зарыл свои сокровища в саду, под круглой башней, от которой теперь остались одни развалины, а затем покончил с собой. Его похоронили на кладбище под огромной каменной плитой, но земля долго не принимала его проклятую ногу, которой он дал пинок пастуху. Могильщики ее засыпали землей, а наутро снова вырастала из-под камня огромная левая нога в черном чулке и башмаке. Могильщик Веллерт клялся Генриху, что сам видел ее, когда был молодым, и пономарь Пранге тоже подтверждал, что нога вырастала…

Мальчик рассказывал историю Геннинга с подробностями, убежденно. Она была для него связана с ясно видимыми, подлинными, несомненными вещами. История эта была запечатлена на стенах замка, на замурованном камине, на огромной могильной плите.

Генриха вовсе не беспокоило, что история Геннинга не подтверждается никакими прямыми доказательствами. Например, никаких надписей с именем Геннинга Браденкирля в замке не было. Но достаточно было взглянуть на стенную глиняную скульптуру-рельеф, украшавшую одну из стен башни. Скульптура изображала рыцаря. Это, конечно, был Геннинг. По преданию, эта скульптура была забрызгана кровью несчастного пастуха, и с тех пор никак не удавалось закрасить проклятый портрет: краска сразу же отваливалась.

Так в сознании мальчика народное предание становилось неотделимым от материальных памятников прошлого.

Как удивился бы Генрих, узнав, что легенда о Геннинге гораздо моложе самого Геннинга, что она возникла лишь тогда, когда Анкерсгагенский замок уже лежал в руинах и когда народная фантазия потребовала объяснения странного прозвища «Браденкирль».

В основе этой смешной и наивной детской веры в существование заколдованной ноги рыцаря-разбойника лежала вера в народное предание.

И именно глубокая любовь к народным сказаниям, народному эпосу способствовала тому, что Шлиман через много лет, вдали от Анкерсгагена, под небом Греции, сделал свои замечательные открытия.

Жизнь Генриха Шлимана – доказательство того, что на верном пути стоит лишь тот историк, который не пренебрегает мудростью народа, его памятью, его творчеством…

Развалины старого замка, ручей «Серебряное покрывало» и садовая беседка с привидением не смогли заслонить от маленького Шлимана действительности. Но чувство реального проявлялось у него весьма своеобразно. Однажды, наслушавшись жалоб отца на безденежье, он набрался храбрости и посоветовал… раскопать курган и взять золотую колыбель сына Геннинга (История с золотой колыбелью – «бродячий мотив» легенды. В одной из соседних мекленбургских деревень рассказывали, что католические монахини, изгнанные протестантами во времена Реформации, сложили монастырские сокровища в золотую колыбель и спрятали ее в подвале до лучших времен).

Отец долго хохотал, а Генрих так и не понял до конца жизни, что в этом было смешного.

Но однажды ночью отец столкнулся с сыном на лестнице. Оказалось, что мальчик в одной рубашонке собрался на кладбище – посмотреть, не выросла ли снова нога Геннинга Браденкирля. Пастор Шлиман понял, что пора всерьез заняться воспитанием сына.

Прежде всего нужно было оградить ребенка от дурацких бредней пропойцы Веллерта.