Я и мои друзья. Детские истории

– Ты всё понял, что надо идти сюда? – спросила она меня, и слегка встряхнула.

Я подтвердил, что понял её, кивком головы, и добавил для пущей убедительности:

– Да.

– Вот и хорошо, – сказала она и ушла.

Какое-то время и у меня всё было хорошо. А потом мне снова захотелось в туалет, но я терпел, сколько мог. А когда мне стало совсем невмоготу, пошёл туда, куда мне показала нянька. Но я только думал, что я пошел туда. Потому что я почему-то попал в другую комнату, а не в ту, что было надо. Конечно, не нашёл туалета, и, снова, не выдержав, все опять спустил в штаны. После этого заорал во весь голос от страха и отчаяния, как будто меня резали, как барана, предчувствуя близкое суровое наказание. И оно не заставило себя долго ждать, а явилось в виде злой и рассерженной на всех и на все, в том числе и на меня, большой няньки в белом халате с толстыми огромными ручищами. Схватив меня одной левой рукой, она (это чудище и гроза всех детей) другой правой рукой с яростью сдернула с меня мои тонкие штанишки, а затем так наградила меня несколькими сильными и звонкими хлопками по моей белой и нежной детской попе, что та тут же стала красной от её грубых прикосновений. Мне было очень больно, а ещё обидно. Потому что дома меня не обижали и не били, а любили и лелеяли, и я это понимал и чувствовал. Ощущал себя единственным, неповторимым, а еще и самым важным на всём белом свете для своих родителей, а значит и для всех остальных людей, живущих на земле. А тут какая-то чужая тётка шлепала меня больно и без зазрения на то совести.

Я, наверное, орал так, что было слышно на улице и прохожие смотрели в сторону садика и качали головами, удивлялись, почему так орут дети и что там такое воспитатели могут с ними делать. Но это никак не смущало мою няню и наставника, серьёзно взявшуюся за моё культурное воспитание и намеревавшуюся сделать из меня настоящего человека. Переодев меня в другое бельё и пообещав повторить процедуру, если я «отличусь» еще хоть раз, она поставила меня на ноги на холодный пол, а сама удалилась с чувством собственного достоинства и выполненного ей большого долга.

А я еле дождался вечера и прихода за мной моей мамы. А когда я увидел свою маму в коридорчике у дверей входа в нашу группу, счастливый на радостях забыл обо всей этой неприятной истории с моими побоями, и, конечно, ничего ей об этом не рассказал.

Мы дружно строим дом

Мы больше у моря не живем. Мы приехали к бабушке, которая выделила нам участок для места под строительство времянки, и я помогаю родителям строить её, как могу. Тихо и осторожно, чтобы не привлекать к себе внимание, беру в руки гравий и ношу его и бросаю в траншею, как делают это другие строители, наши родственники, которые пришли помочь строить дом. Только они берут гравий лопатой для заливки фундамента, а мне её не дают, я ещё слишком мал, и вообще ругают меня, чтобы я шёл отсюда подальше и не мешался, не лез под ноги, но я все равно буду строить дом. Потому что это мой дом и я строю его для себя!

А ещё я езжу на своем маленьком трехколесном велосипеде на работу, как папа, зарабатываю деньги, а потом возвращаюсь домой. При этом всегда говорю:

– Мама, папа пошёл на работу.

После этого я выхожу с велосипедом за калитку. Катаюсь на нем по тротуару по улице. А когда мне это надоедает, я возвращаюсь домой и говорю:

– Мама, встречай, папа пришёл с работы.

– Ах, мой работничек, ненаглядный, – ласково восклицает и улыбается мне мама. – Устал, наверное, иди в дом и отдохни.

Я так и делаю.

Кораблик

Мне 3 или 4 года. Стоит поздняя осень. На улице пасмурно даже днём. Хотя у нас на юге ещё не очень холодно, на мне надето тёплое коричневое и тяжёлое пальто, которое предназначено для ношения его поздней осенью. Наши соседи строят дом на своем участке. Навезли разных строительных материалов, которые сложили во дворе. Тут же находится большая круглая ёмкость, полностью наполненная водой, которая выше моего роста, а мы с соседским мальчишкой – ему примерно столько же лет, как и мне, нашли себе интересное занятие – пускаем на воде в этой ёмкости кораблики.

Чтобы стать повыше и достать до воды в емкости, мы с ним стоим на лавочках, а бочка находится на земле и достает нам обоим до пояса.

Взрослые наблюдают за нами со стороны, иногда посматривают из окна дома. Наверное, беспокоятся, чтобы мы не увлеклись своей игрой с корабликами и не упали в бочку, потому что в ней для нас глубоко, и мы можем утонуть.

А пока все у нас обстоит хорошо.

Я тянусь за корабликом в бочке, который плавает от меня в воде на расстоянии вытянутой руки, и никак не могу его достать. Я слабо толкнул и пустил его по воде к другу, который стоит на лавочке на другой стороне емкости, и кораблик остановился где-то на самой середине бочки. Я тянусь к нему и цепляю кораблик кончиками своих пальцев. Пытаюсь подтянуть его к себе. Наклоняюсь всё больше к воде. Стараюсь потянуться еще чуть-чуть. Осталось ещё немного, и он окажется у меня в руке…

Я все же хватаю кораблик пальцами, наконец, а сам срываюсь с лавочки, на которой стою возле емкости, и падаю головой вперед в бочку с водой. Бул-тых!!! Летят во все стороны прозрачные брызги. Мой друг не издаёт ни звука, а лишь с любопытством наблюдает за мной, как я ныряю в бочке.

Дальнейшие события помню смутно. Наверное, я сопротивлялся, и пытался как-то всплыть, как мог, за что-то уцепиться руками, бил ими по воде, но мокрое и тяжелое пальто тянуло меня на дно емкости. Не знаю, сколько это продолжалось времени. Спасла меня от неминуемой смерти мама моего друга. Когда она вышла из дома и спросила у своего сына, куда я делся, он показал на бочку с водой. Она не растерялась, а только всплеснула руками и тут же подбежала к бочке, поймала меня за пальто, всё еще ныряющего в ней и захлебывающегося от воды, и вытащила из неё. Отвела в свой дом. Потом стала меня раздевать, чтобы снять с меня мокрую одежду, и переодеть в белье сына, а я не давал снимать с себя белые трусики, потому что стеснялся взрослых чужих людей, которые собрались вокруг меня и наблюдали за происходящим процессом. Особенно очень стеснялся и даже боялся старых дедушку и бабушку в незнакомых мне национальных одеждах – соседи были татарами.

А потом на меня надели мальчишескую татарскую национальную одежду и отвели домой, где из-за чужого и непривычного для глаза наряда меня родители сразу даже не признали и не поняли, кто к ним пришёл во двор, а затем вошёл в дом.

После этого случая я к другу если и ходил, то кораблики с ним больше в глубокой бочке с водой не пускал.

Ветер

Мы идём вечером с мамой домой из детского садика по улице мимо застывших серых, мрачных частных домовладений. На мне тяжёлое коричневое пальто и тёплая шапка. Уже темно, и во многих домах горит свет. На улице начало декабря, но снега у нас еще нет. Да и вообще, он у нас выпадает редко – мы живём на юге страны, почти у самого Черного моря. А если и идёт, то почти сразу тает, достигнув земли, а ещё на моих теплых ладонях, когда я его ловлю.

Ветер дует мне в лицо. Он такой сильный, что я не могу сам идти, и мама тянет меня за руку. Если бы она отпустила мою руку, ветер меня куда-нибудь унес бы. Слышу: «Хрясь»! Это рядом со мной разбилась на тротуаре черепица, которую ветер сорвал с чьей-то крыши. Хорошо, что она не попала в меня и в маму. Мне трудно дышать, и я пытаюсь отвернуть от ветра лицо.

Мы идём долго. Я устал. А идти ещё до нашего маленького домика далеко.

– На ручки, – кричу я. – Возьми на ручки.

Но мама меня почему-то не берет. Ей самой тяжело идти и меня тащить…

Я вхожу в наш дом без всяких сил, и сажусь на стул. Мама меня раздевает, снимает верхнюю одежду. И я иду в свою комнату отдыхать.

Утром я слышу, что взрослые говорят о том, что вчера на город Н., что стоит на море, который от нас в 50 км, обрушился сильный ветер, был шторм, наводнение, имеются разрушения.

Хорошо, что мы находимся далеко от моря!

Булька и дождь

Мы с папой находимся на небольшом озере с местным названием «Кабаки», сплошь поросшем камышом и окруженном высокими деревьями, ловим рыбу. На полях вокруг озера посажены и растут кабачки, отсюда и его название.

Стоит поздний летний вечер. Солнце скрылось за горизонтом. Скоро уже стемнеет, и вокруг нас с каждой минутой вся природа и строения больше и сильнее становятся серыми: зеленая трава и деревья, голубой водоем, старые почерневшие домики, что находятся в трехстах метрах от нас.

Воздух разряжен и пахнет дождем, который вот-вот прольется на нас с небес. Неожиданно появившаяся откуда-то черная туча медленно ползет в нашу сторону, заслоняя собой остальное мраморное небо. Начинает постепенно разыгрываться ветер, и это чувствуется даже внизу у водоема.

Мы приехали с папой на озеро на односкоростном мопеде, на котором во время поездки по проселочной дороге я сидел впереди на раме на покрывале, которое постелили для меня на бак с бензином. Приехали уже поздно, перед самой темнотой, после того, как папа пришёл с работы.

Мне 4,5 года, но я уже почти взрослый, потому что у меня есть своя удочка для ловли рыбы, которую мне настроил и дал отец, а значит я тоже настоящий рыбак. Папа сказал мне внимательно смотреть за поплавком, и когда он утонет, то подсекать и тянуть, потому что это клюет рыба. И я стараюсь оправдать оказанное мне высокое доверие. Я внимательно слежу за этим красным над водой поплавком, а, значит, контролирую процесс. А в нужный момент, когда он потонет, я готов подсечь и вытащить на берег рыбу какой бы большой и крупной она не была. Вот только рыба все не клюет. И я приговариваю, ловись рыбка большая и крупная, как в сказке, о волке, помните, который ловил зимой в проруби рыбу, опустив в неё свой хвост, и он у него в итоге примерз ко льду.

Рядом со мной вертится наша собачка по кличке Булька. Я не знаю её породы, может дворняжка, а может её родители были благородных породистых кровей. Она маленькая. У неё рыжая шерстка на спинке, груди и боках, и черные, как живые пуговки, глаза.

Она увязалась за нами от самого нашего дома, и бежала за громко стрекочущим мопедом всю дорогу по проселочной дороге, тяжело дыша и высунув от натуги язык, почти не отставая от нас. А теперь сидит у воды, иногда поскуливает, смотрит жалобно, то на меня, то на отца и повиливает хвостиком. Наверное, что-то хочет сказать, а я не понимаю собачьего языка. Никто не понимает, не только я.

На том берегу на толстой чёрной ветке большого старого дерева, которая нависла над водой озера в нескольких метрах от берега, сидит с двумя удочками молодой паренек. Ему лет 15—16 лет. Он тоже ловит рыбу, и очень удачно, потому что, сидя на дереве, имеет возможность забрасывать свои удочки дальше в озеро, чем мы, и я завидую его улову, и тоже хочу ловить так, как он.

Вдруг поплавок моей удочки резко поплыл по воде в сторону, под большой камыш – его потянула большая рыба, а потом скрылся в тёмной глубине водоема.

– Тяни, – кричит мне отец, и я хватаюсь за лёгкое бамбуковое удилище, после чего рву его со всей силы на себя и вверх. Серебристая рыбка с детскую ладошку с красными плавничками подлетает на метр над водой, после чего падает обратно в воду и скрывается в её глубине. Мне обидно до слез.

– Ничего, значит, не твоя рыбка, – успокаивает меня отец. – Другая клюнет. Не расстраивайся. Следи за поплавком, сынок, не зевай. И не рви так сильно вверх удочку, а то ничего не поймаешь.

Это он уже учит меня, как надо ловить.

– Ну что, поймал? – кричит мне с того берега молодой паренек, привлекая мое внимание. – Эх, ты, малыш, надо было за ней, рыбой, нырять. В воду, понял? Тогда бы ты её точно поймал.

Как это нырять в воду? Я не понимаю шуток, я еще мал, я все слова взрослых или старших принимаю за чистую монету, и широко открытыми глазами удивленно смотрю через озеро на паренька.

– Лови, – кричит мне тот же хлопец, и бросает с дерева с того берега мне более крупную рыбу, чем та, что я упустил, которая падает в воду в паре метров от меня, от её падения летят во все стороны серебристые брызги.