Смерть пахнет сандалом

– Государь издал указ: он хочет, чтобы мы, министерство наказаний, предложили особенную казнь, чтобы проучить сановника, который украл ружье. Вы у нас специалисты, подумайте хорошенько. Нельзя не оправдать доверия государя, а тем более подорвать репутацию нашего министерства.

Бабушка Юй на минуту задумался, потом сказал:

– Ваше превосходительство, ваш покорный слуга думает, что государь досадует на этого Сяо Чунцзы прежде всего за то, что тот имеет глаза да не видит. Давайте уважим мнение нашего владыки.

– Совершенно верно, – обрадовался Ван. – Если есть какой-нибудь замечательный способ, то давай выкладывай быстрее!

– Есть одна казнь, – продолжал бабушка Юй, – называется «Засов Янь-вана», другое название ей – «Два дракона играют жемчужинами». Не знаю, подойдет ли такое наказание или нет.

– Быстро рассказывай, слушаю, – нетерпеливо сказал Ван.

Бабушка Юй тут же подробно объяснил, как ставится «Засов Янь-вана». Выслушав, его превосходительство Ван засиял от радости и сказал:

– Вы сперва возвращайтесь и приготовьтесь, ждите, пока я получу одобрение государя.

– Изготовить этот «засов Янь-вана» – дело очень хлопотное, – сказал бабушка Юй. – Железный обруч должен быть ни твердый, ни мягкий. Нужно использовать высокосортное кованое железо, а оно требует тысячекратной ковки и стократной закалки, чтобы его можно было использовать. В столице нет ни одного мастера, кто мог бы сделать эту работу. Надеюсь, ваше превосходительство даст некоторое время, чтобы я взял с собой подмастерье и сделал все сам. У нас там ничего нет. На инструменты как-нибудь наскребем с подмастерьем, и надеюсь, что ваше превосходительство соблаговолит выделить немного денег, чтобы ваш покорный слуга смог закупить сырье…

Его превосходительство Ван холодно усмехнулся:

– А от продажи человеческого мяса на лекарства вы за год разве не получаете достаточно большой доход?

Бабушка Юй торопливо бухнулся на колени, и я, твой отец, конечно, вслед за ним. Бабушка взмолился:

– Ни одно деяние не ускользнет от глаз вашего превосходительства, но все же изготовление «засова Янь-вана» – дело государственной важности…

– Вставайте, – велел его превосходительство Ван, – выделяю вам две сотни лянов серебра. Сотня вам – учителю и ученику – в награду за ваши труды. На эту работу ты должен потратить все силы, недопустима никакая небрежность. Дворцовый сановник совершил преступление. Во все предшествующие династии казнь проводил департамент по разбирательству преступлений дворцовых сановников; но вот эту задачу государь поручил нашему министерству наказаний, это дело – как поднятие целины. Это ясно говорит о том, что государь постоянно думает о нашем министерстве наказаний, ценит нас, милость его безбрежна! Вы должны быть внимательны, работа, сделанная блестяще, порадует государя, что ни сделай, вопросов не будет. Но если сделаете свое дело отвратительно, то вызовете неудовольствие государя, посрамите наше министерство. Ваши собачьи головы будут торчать в другом месте.

Мы с бабушкой Юем с ужасным трепетом в душе взялись за выполнение этой славной задачи, с радостью получили деньги, отправились в хутун[38 - Хутун(усл. «переулок») – отдельный вид средневековой застройки в китайских городах. Обычно состоял из невысоких жилых домов с внутренними двориками. – Прим. ред.] к югу от Храма Защиты Отечества[39 - По-китайски – Храм Хугосы. – Прим. ред.], где располагалась община мастеров по металлу, нашли там лавку одного кузнеца, который по нашему рисунку сделал железную основу «засова Янь-вана», потом на улице тяглового скота купили немного невыделанной бычьей кожи, велели сделать сыромятные веревки и привязать к железной основе. Подсчитали, оказывается, даже четырех лянов не потратили. Из суммы в сто девяносто шесть лянов двадцать пошло на золотой браслет для любовницы, которую его превосходительство Ван содержал в хутуне Цзинлин, а из оставшихся ста семидести шести старшая тетка получил шесть лянов, бабушка Юй – сто, твой отец – семьдесят. На эти деньги твой отец, вернувшись в родной край, купил этот дом, а заодно взял в жены твою мать. Если бы не было сановника Сяо Чунцзы, укравшего ружье государя императора, твоему отцу не на что было бы вернуться домой, не было бы денег на покупку дома и на женитьбу, а не женился бы, не было бы и тебя, сынок, не будь у меня сына, конечно, не было бы и тебя, невестка. Теперь поняли? Вот почему я захотел рассказать вам про дело этого Сяо Чунцзы. У каждого дела есть свой корень и верхушка. Дело Сяо Чунцзы с ружьем – ваш корень и есть.

За день до казни его превосходительство Ван не мог успокоиться и приказал доставить под стражей из тюрьмы одного из осужденных, чтобы мы продемонстрировали в судебном зале «засов Янь-вана». Выполняя приказ его превосходительства Вана, мы с бабушкой Юем наладили «засов Янь-вана» в сборе на голову несчастного осужденного. Тот громко возопил:

– Господин, господин, я же не отказывался от данных ранее показаний! Я не отказывался от показаний! Почему же вы хотите казнить меня?

– Все для государя! – возгласил его превосходительство Ван. – Начинайте казнь!

Процесс осуществления казни был очень прост, времени потребовалось совсем немного, ровно столько, чтобы выкурить трубочку табака. Голова осужденного раскололась, выступил мозг, и так он умер. Его превосходительство Ван заявил:

– Эта штука действительно довольно жестокая, но вот умирает человек слишком быстро. Государь не очень-то об этом задумывался, он позволил нам самим выбрать казнь с тем, чтобы Сяо Чунцзы получил должное наказание. На всех сановников, которые увидят, что Сяо Чунцзы не заслужил доброй смерти, это окажет воздействие. Казнь одного в назидание сотне другим! Вы сбрую на него натянули, поднатужились, пшик! И готово! Проще, чем кролика удавить, куда это годится? Поэтому прошу вас, надо процесс проведения казни сделать не таким кратким, она должна длиться по меньшей мере пару часов, чтобы она была занимательнее любого театрального действия. Вы же знаете, что при дворце есть не одна театральная труппа. Блестящих актеров у нас несколько тысяч, они все пьесы в Поднебесной уже переиграли. Надо, чтобы с этого Сяо Чунцзы пот лил рекой, чтобы вы двое тоже были в поту. А то вы совсем не показали, на что способен судебный зал нашего министерства, и не показали полную величественность «засова Янь-вана».

Его превосходительство Ван распорядился доставить из тюрьмы другого осужденного, чтобы мы могли продолжить репетицию. Голова у этого преступника была с большую плетеную корзину, «засов Янь-вана» для него был маловат, и пришлось приложить немало усилий, прежде чем нам все-таки удалось впихнуть это устройство ему на башку подобно тому, как ставят обруч на бочку. Огорченный Ван презрительно проговорил:

– И это за две сотни лянов вы изготовили такую штуковину?

Одной этой фразой он напугал нас так, что пот прошиб. Бабушка Юй казался спокойным, но потом признался, что струхнул порядочно. На сей раз казнь, можно сказать, прошла успешно: промучились добрых два часа, безвинный с большой головой настрадался вдоволь, прежде чем упал и испустил дух. Как бы то ни было, наградой нам стало улыбающееся лицо его превосходительства Вана. Глядя на мертвые тела, он сказал нам:

– Возвращайтесь, приводите в порядок рабочий инструмент, замените сыромятные замаранные кровью ремешки на новые, протрите обруч, лучше всего – нанесите слой лака. Почистите мундиры и все остальное, чтобы государь и дворцовые увидели, какие хорошие манеры у палачей из нашего министерства наказаний. Говорить можно много, но, короче говоря, успех – единственный вариант, неуспеха быть не может! Если допустите промах – подведете все министерство, и этот «засов Янь-вана» будет помещен уже на ваши головы.

На другой день со вторыми петухами мы уже были на ногах и стали готовиться. Надо идти во дворец казнь проводить, дело особой важности, какой тут сон? Даже прошедший через бесчисленные бури и волны бабушка Юй ворочался на кане туда-сюда. Не прошло и часа, как он слез с кана, достал с подоконника ночной горшок, помочился, потом закурил. Пока вторая тетка со свояченицей хлопотали по хозяйству, разводили огонь и готовили еду, ваш отец еще раз тщательно осмотрел «засов Янь-вана», убедился, что нет ни одного изъяна, и передал на последнюю проверку бабушке. Бабушка Юй ощупал каждый цунь «засова Янь-вана», удовлетворенно кивнул, бережно завернул его в три чи[40 - Чи – 1/3 метра. – Прим. ред.] красного шелка и почтительно возложил перед фигурками предков. В нашем ремесле основателем профессии считается Гао Яо[41 - Гао Яо – судья, служивший при легендарном императоре Шуне.], человек большой добродетели и таланта, живший в эпоху Трех Властителей и Пяти Императоров[42 - Три Властителя и Пять Императоров – легендарные правители древнейшего периода истории Китая, около третьего тысячелетия до нашей эры.], выдающаяся личность, который чуть не унаследовал царский трон от почтенного Да Юя[43 - Да Юй (Великий Юй) – легендарный китайский правитель, усмиритель Великого наводнения.]. Все нынешнее уголовное право и виды наказаний установлены Гао Яо. Как рассказывал наш наставник бабушка Юй, отец-основатель во время казни людей по большей части не пользовался мечом, он лишь уставлял взгляд на шею преступника, слегка сдвигал взор в сторону, и голова человека сама катилась на землю. У Гао Яо были раскосые глаза, так называемые «глаза красного феникса», изогнутые брови, лицо темнее финика, очи, как ясные звезды, на подбородке – три прекрасные пряди волос. Обликом он был вылитый Гуань Юньчан[44 - Гуань Юньчан (Гуань Юй) – военачальник западнокитайского царства Шу эпохи Троецарствия (современная провинция Сычуань) и один из главных героев романа «Троецарствие», где часто зовется Гуань Гун («Господин Гуань» или «Божество Гуань»). – Прим. ред.], господин Гуань из «Троецарствия»[45 - «Троецарствие» – исторический роман XIV века о конце правления династии Хань и периоде Троецарствия (с 169 года н. э. до воссоединения земель в 280 году государством Западная Цзинь), один из четырех классических китайских романов. – Прим. ред.], бабушка Юй говорил, что господин Гуань на самом деле был перерождением Гао Яо.

Мы кое-как перекусили, сполоснули рот и почистили зубы, помыли руки и лицо. Вторая тетка со свояченицей помогали бабушке Юю и вашему отцу надеть новую с иголочки форму и ярко-красные войлочные шапочки. Пытаясь подольститься, свояченица сказала:

– Наставник, старший подмастерье, вы будто получили степень цзиньши на императорских экзаменах!

Бабушка Юй зыркнул на него и сказал, чтобы тот не болтал лишнего. По установлениям нашей профессии запрещалось смеяться и подшучивать до работы и во время ее. Даже одно насмешливое слово было нарушением запрета и могло вызвать дух безвинно погибшего. Как вы думаете, что за маленькие завихрения нередко поднимаются на месте казней у Прохода на овощной рынок?[46 - По-китайски Цайшикоу. Район в Пекине; во времена династии Цин был местом публичных казней.] Это не ветер, это духи безвинно погибших и есть!

Бабушка Юй достал из своего плетеного сундука связку дорогих сандаловых благовоний, осторожно вытащил три палочки, зажег от дрожащего пламени свечи перед образом отца-основателя и воткнул их в кадильницу перед табличкой с его именем. Он встал на колени, мы трое тоже поспешили опуститься на колени. Бабушка негромко проговорил нараспев:

– Батюшка-основатель, батюшка-основатель, сегодня проводится дворцовая казнь, очень важная, уповаем на твое благословление! Смилуйся над нами малыми, позволь сделать все благополучно, дети тебе челом бьют!

Бабушка поклонился, с глухим стуком ударившись лбом о синие кирпичи пола. Вслед за ним поклонились и мы, с тем же глухим стуком ударившись лбом о те же синие кирпичи пола. В пламени свечи лик отца-основателя отливал красным. Мы отвесили девять таких поклонов, потом вслед за бабушкой встали и отступили на три шага. Выбежавший на двор вторая тетка принес чашу из светло-синего гладкого фарфора. Сбегавший туда же свояченица вернулся с большим белым петухом с черным гребнем. Вторая тетка поставил фарфоровую чашу перед прямоугольным столиком для жертвоприношений и, наклонившись, опустился на колени сбоку. Свояченица встал на колени перед столиком, левой рукой придерживая голову петуха, правой – ноги птицы, и растянул перед собой петушиную шею. Вторая тетка взял из фарфоровой чаши маленький нож в форме ивового листа и ловко провел им по шее петуха. Крови сначала не было, и мое сердце бешено заколотилось: отсутствие крови предвещало неблагоприятный ход казни. Но через мгновение черно-красная кровь с шипением брызнула в фарфоровую чашу. Кровь такого белого петуха с черным гребешком – самая горячая, всякий раз перед проведением большой казни мы покупаем такого. Через какое-то время кровотечение прекратилось, чашу поставили на жертвенник, двое младших братьев поклонились до земли, согнувшись в поясе, и отошли назад. Вперед вышли мы с бабушкой, встали на колени, отвесили три земных поклона. Следуя примеру бабушки, я окунул указательный и средний пальцы левой руки в петушиную кровь и, как актер накладывает грим, стал наносить ее себе на лицо. Петушиная кровь обжигающая, аж пальцы зачесались. Лица у нас двоих оказались измазаны в крови. Остатками крови вымазали руки. Наши с бабушкой лица стали такими же красными, как лицо отца-основателя. Зачем мазать лица петушиной кровью? Чтобы сохранить единство с отцом-основателем, чтобы все эти духи безвинно погибших знали, что мы – ученики и последователи господина Гао Яо. Во время проведения казни мы вообще не люди, мы – небожители на службе государственного правосудия. Вымазав руки и лица, мы с бабушкой спокойно уселись на табуретки и стали ждать вызова во дворец.

Занималась заря. На софорах во дворе каркали вороны. Из тюрьмы, нашего «небесного хлева»[47 - «Небесный хлев» – в старые времена так называли из-за их мрачности и произвола тюрьмы, где содержали важных преступников, осужденных на казнь.], доносились безудержные женские рыдания. Так каждый день рыдали в ожидании исполнения приговора мужу. Плакали женщины и дети, уже наполовину помешавшись рассудком. Я, твой отец, тогда был еще молод, отсидел на своем посту уже довольно долго, но в душе все смешалось, и сидеть ровно не получалось. Я покосился на бабушку, тот восседал чинно и торжественно, что твой железный колокол. Подобно ему, я задержал дыхание, избавившись от раздражения, и привел в порядок душевное состояние. Петушиная кровь уже подсохла, отвердела, и на наших лицах образовалось некое подобие сахарной оболочки шариков боярышника. Привыкнув к ощущению этого панциря на лице, я понемногу ощутил какую-то неопределенность в душе и с этой неопределенностью последовал за бабушкой по глубокому и мрачному ущелью. Мы шли, шли, шли, а конец ущелья все терялся вдали.

Тюремный делопроизводитель господин Цао наконец подвел нас к двум небольшим паланкинам с зелеными занавесками и, указав на них, дал нам знак садиться. Неожиданно радушный прием привел меня в полное замешательство. До того времени я никогда в паланкине и не ездил. Посмотрел на бабушку, тот тоже остолбенело разинул рот, не поймешь, то ли заплакать собирается, то ли чихнуть. Стоявший у носилок евнух с заплывшим подбородком хрипло проговорил:

– Ну в чем дело? Думаете, паланкины малы, что ли?

Мы с бабушкой по-прежнему не осмеливались сесть в паланкины и во все глаза смотрели на господина Цао. Тот рявкнул:

– Это не из уважения к вам, а чтобы избавить вас от лишнего внимания. Что застыли? Быстро в паланкины! Вот уж впрямь, собачьей голове на золотом блюде не удержаться!

Четверо носильщиков, евнухи с голыми подбородками, стояли перед и за паланкинами, засунув руки в рукава. На лицах их застыли презрительные мины. От их отвращения я набрался смелости. Евнухи вонючие, мать вашу, я сегодня благодаря Сяо Чунцзы и вас, зверей двуногих, прославлю. Я сделал пару шагов, раздвинул занавески и сел в паланкин. Бабушка тоже уселся.

Паланкин поднялся с земли и, покачиваясь, двинулся вперед. Твой отец слышал, как евнухи-носильщики негромко ругались хриплыми голосами:

– Тяжеленные какие эти палачи, немало человеческой кровушки попили!

Обычно они носили если не матушку-государыню, то императорских наложниц. Этим мужикам и во сне не снилось, что придется нести двух палачей. В глубине души я, твой отец, был доволен, тело в паланкине ходило туда-сюда, выдавая, насколько этим поганым евнухам было не по себе. Паланкины только вышли за ворота министерства наказаний, как сзади послышался громкий крик свояченицы:

– Бабушка, бабушка, «засов Янь-вана» забыли!

В голове у меня загудело, в глазах потемнело, по телу покатились крупные капли пота. Я кувырком выкатился из паланкина и принял из рук свояченицы завернутый в красный шелк засов. Что у меня творилось в душе, и не передать. Бабушка тоже вывалился из паланкина, тоже весь в поту, ноги у него дрожали. Не вспомни свояченица – большой беды было бы не миновать. Господин Цао ругался на чем свет стоит:

– Мать вашу разэтак, все равно что чиновник потерял большую печать или портной ножницы дома оставил!

Я, твой отец, вообще-то собирался хорошенько обдумать свое состояние после того, как сел в паланкин, но все настроение было испорчено произошедшим. Я попросту скорчился внутри и больше не смел и думать о том, чтобы даже заговорить с евнухами.

Не знаю, как долго мы ехали, но вдруг паланкин плюхнулся на землю. Голова шла кругом, когда я выбрался наружу. Поднял я голову, и моему взору открылся блеск и великолепие. Выгнув спину, с «засовом Янь-вана» в руках, я шагал вслед за бабушкой. Бабушка следовал за ведшим нас через дворец евнухом, который, поворачивая туда-сюда, вывел нас в просторный двор. Там было полно коленопреклоненных людей – безусых, в желто-бурой одежде и круглых черных шапочках. Укравший ружье Сяо Чунцзы уже был привязан к столбу. Этого человека небольшого роста с правильными чертами лица, культурного и спокойного, на первый взгляд можно было принять за взрослую девушку. Особенно выделялись глаза: двойные веки, длинные ресницы, выразительные очи, похожие на черные виноградины. Как жаль, вздохнул про себя твой отец, как жаль такого хорошего человека. И такого красивого мальчика лишили всего сущего, привезли во дворец, чтобы сделать евнухом. Как на это пошли его родители?

Перед привязанным к столбу Сяо Чунцзы был возведен временный помост для зрителей, по центру которого стояло несколько резных кресел из сандалового дерева. А в самом центре – особенно массивное кресло. На нем лежала подушка желтого цвета с вышитым золотым драконом. Наверняка это был «драконий престол» для государя императора. Твой отец также заметил начальника нашего министерства наказаний, его превосходительство Вана, товарища министра – его превосходительство Те, и еще много других сановников с шариками из драгоценных камней и коралла. Съехались, наверное, чиновники из всех министерств. Теперь они торжественно стояли перед помостом навытяжку, опустив руки и не смея даже кашлянуть. Действительно, манеры во дворце отличны от обычных. Тишина, тишина, тишина такая, что сердце твоего отца беспорядочно забилось. Лишь воробьи, прилетевшие с глазурованной черепицы крыши, обменивались чириканьем, не понимая сложности бытия. Неожиданно седовласый краснощекий старик евнух, который давно уже стоял на высоком помосте, четко и протяжно провозгласил:

– Государь прибыл!

Все скопище красных и синих шариков перед помостом вдруг стало ниже, слышался лишь шелест отбрасываемых в сторону рукавов. Везде, насколько хватало глаз, чиновники всех шести министерств и придворные дамы опустились на колени. Твой отец собрался было тоже встать на колени, но тут же получил сильный удар по ноге. И сразу увидел сверкающие глаза бабушки. Тот, задрав голову, стоял сбоку от столба, как каменное изваяние. Я тут же пришел в себя, вспомнив правила ремесла. Так было во все века: палачи с измазанными петушиной кровью лицами уже были не люди, а символы божественного и величественного государственного правосудия. Мы не должны были вставать на колени даже перед императором. Следуя примеру бабушки, твой отец выпятил грудь, подобрал живот и тоже превратился в каменное изваяние. Этой высочайшей чести, сынок, не говоря уже о крохотном уезде Гаоми, или солидной провинции Шаньдун, или безбрежной великой империи Цин, были удостоены лишь мы двое.

Донеслись звуки губных органчиков-шэнов и флейт-ди, которые постепенно приближались. За неспешной музыкой меж двух высоких стен показалась свита государя императора. Впереди выступали два евнуха в желто-буром с курильницами в форме благовещих зверей в руках. Из пастей животных клубился синеватый дымок. Эти благовония нить за нитью проникали в мозг, и от них на уме становилось то исключительно ясно, то сильно туманно. За евнухами с кадильницами следовали государевы музыканты, позади них – еще две шеренги евнухов с флагами, ритуальными зонтами из шелка и веерами. Все это сливалось в одно сплошное красно-желтое пятно. За ними шли восемь флигель-адъютантов с булавами, круглыми топориками, бронзовыми клевцами и серебряными пиками. Затем следовал ярко-желтый паланкин, который несли двое высоченных евнухов, а в паланкине уже восседал государь император Великой империи Цин. Позади государева паланкина две дворцовые дамы с опахалами из павлиньих перьев загораживали государя от солнца. Еще дальше – несколько десятков пышно разодетых несравненных красавиц – государевых жен и наложниц в паланкинах, плывущих этакой цветистой плотиной. За ними тащился еще длинный хвост людей. Потом бабушка рассказывал, что во дворце государева свита значительно упрощена, если это была церемония вне дворца, можно было увидеть только голову священного дракона, а хвоста уже было не видать. Один только большой государев паланкин могли нести шестьдесят четыре носильщика.

Прекрасно обученные евнухи быстро заняли свои места. На зрительском помосте расселись государь и наложницы. Император Сяньфэн в желтом халате и золотом венце сидел в одном чжане от меня. Твой отец разглядывал его, не отрывая глаз. У господина Сяньфэна лицо худощавое, нос с большой горбинкой. Правый глаз немного меньше левого. Большой белозубый рот, на губе повисли небольшие усики, козлиная бородка, на щеках – несколько оспин. Государь безостановочно кашлял, беспрестанно сплевывал, одна из фрейлин сбоку принимала плевки в сверкающую золотом плевательницу. По обеим сторонам от государя, словно распростертые крылья феникса, сидели десяток женщин с высокими прическами, украшенными большими разноцветными цветами, с которых свисали шелковые кисточки, почти такие же, какие можно увидеть у вас на театральной сцене. У каждой женщины цветущее лицо, от тел исходит пьянящий аромат. У сидевшей вплотную к императору справа – напудренное овальное лицо, вишневые губы, обликом с ней и небожительнице не сравниться. Знаете, кто это был? Скажу, перепугаетесь: сама вдовствующая императрица Цыси!