День Рождения

День Рождения
Миша Краснов

Мне больше ничего не надо в этой жизни. Ну, может быть, еще что-то. Но не больше…

Посмотри на себя вдалеке

В одном из торговых центров, похожем, как и все торговые центры, на огромный шкаф, по которому монотонно прогуливаются группы праздных покупателей, в одиночку, парами, с детьми и целыми семьями медленно перемещающихся от павильона к павильону, от одного магазина к другому, в шахматном порядке заполняя своими медленно парящими телами свободное пространство, я бегал за своей дочерью, которая выбрала именно этот способ передвижения в своем почти трехлетнем возрасте – лавируя и с трудом вписываясь в резкие повороты, и не всегда угадывая смены направлений.

Мою стремительную дочь остановила только детская площадка, внезапно оказавшаяся на ее пути. Она представляла собой большую шахматную доску, на которой были хаотично расставлены большие, почти в ее рост, пластиковые шахматные фигуры, и она стала с большим интересом увлеченно передвигать их в порядке, который был известен только ей самой. Это был, очевидно, творческий процесс. Он так ее увлек, что о беготне она забыла моментально. Переключилась, стало быть.

Игра любимой дочери – это потрясающее зрелище, которым я увлекся в полной мере, и уже почти отдышался от беготни. Она недолго была в одиночестве на этой шахматной доске, к ней вскоре присоединился еще один ребенок – мальчик, который тоже увлеченно начал двигать фигуры, не мешая моей дочери и другим детям, которые стали постепенно присоединяться к моей дочери и мальчику.

Затем подошел мальчик старше остальных и спросил меня как единственного взрослого на площадке:

– Можно, я расставлю все, как надо?

Так как он спросил у меня, то из вежливости я ответил ему:

– Попробуй, это же детская площадка.

Не мог же я ему запретить играть на детской площадке.

Он начал расставлять фигуры так, как они и должны стоять на шахматной доске перед самым началом игры. Сначала робко, переставляя в основном свободные фигуры, те, которые не были в руках других детей, потом увереннее и затем уже совсем нагло отбирая фигуры у малышей. Он продолжал расставлять большие пластиковые шахматные фигуры с быстро увеличивающейся маниакальностью одержимого надуманной идеей человека, считающего свой путь и свои действия единственно правильными. Другие дети поначалу поддавались его энергии и безвольно позволяли ему отбирать фигуры, затем некоторые сопротивлялись, мальчики в основном. Те, кто были с характером. Но мальчик с маниакальной шахматной идеей перфекциониста был крупный, силы были неравны, и фигуры в итоге были расставлены в идеальном порядке. Но на площадке он остался один, другие дети покинули площадку, а я увел свою дочь гораздо раньше финала. С возрастом я стал покидать некомфортные места или неадекватные события и людей очень быстро. Мир менять бесполезно, лучше найти другое комфортное место с приятными людьми.

Иногда я пытался разглядеть, что происходит на площадке, сидя в кафе, где мы расположились восполнить потерянные калории.

Так вот о чем я?

Я про идею, стандарты, правила и то, что мы иногда считаем единственно правильным. Остановитесь и посмотрите вокруг. Возможно, уже никого нет. Все ушли. Я про тех, с кем вы спорили, боролись за свою идею и доказывали свою правоту.

Не волнуйтесь, перед тем как написать эти строки, я задал этот вопрос себе и осознал, что часто бываю на месте это юного шахматиста.

Попробуйте остановиться, когда в следующий раз начнете целеустремленно расставлять шахматные фигуры.

И я не про шахматы, совсем…

Душа

Ребенок собирает свою жизнь по крупицам важных и трогательных впечатлений, храня по возможности даже предметы, порой бессмысленные для взрослых, но жизненно важные для ребенка.

Старая маленькая машинка, грузовик-бетономешалка, без колес и размером с ладошку маленькой девочки-малыша – это целый мир, вмещающий столько чувств и впечатлений, сколько не вмещает в себя звезд и планет Солнечная система.

Да, вся Вселенная встает на колени перед миром маленького ребенка с его маленьким, но беспредельным миром необъятной и безграничной души.

Ангелы

– Ба! Ба-ба-ба-бааааа!

Крохотная девочка сидела на руках бабушки и показывала ручкой куда-то в окно, призывая бабушкино внимание.

– Что, мой ангел? Что ты хочешь мне показать, мое счастье? Птички? Даааа, птички! Смотри, какие птички красивые!

Лучезарная бабушка, светящаяся от счастья, нежно, но бережно и крепко держа внучку в своих объятиях, радовалась своему и внучкиному счастью видеть птичек.

Казалось, в этот момент ничего не существовало, кроме них, в вагоне электрички.

Моя соседка справа прошептала:

– Ангелы…

День рождения

Дед приехал на мой день рождения. Конечно, с подарком! С шикарным подарком. Велосипед! Но главным подарком был сам дедушка. Он приезжал очень редко, иногда только один раз в год. На мой день рождения. Я же его внук!

У него была другая семья. Другая жена, не мама моего отца. Поэтому он редко приезжал. Папина мама, моя бабушка, тоже жила отдельно от нас, но виделись мы чаще.

Мы все сидели на веранде и разговаривали. И тут как-то неожиданно моя мама сказала дедушке с претензией:

– Вот внук был в больнице, а дед не забрал внука-то! На метро повезли.

Лицо деда изменилось, он очень расстроился, не от слов матери, а от того, что не помог тогда, когда он был нужен.

– Что ж ты не позвонил? – спросил он, взяв меня за руку.

В его глазах были такая грусть и вина, что у меня навернулись слезы на глаза. Мне было так неловко за маму, за ее слова…

Я знал, что если бы моя мама позвонила деду, он бы приехал, обязательно! А я не мог позвонить, я был маленький, я даже не знал его телефона!

Мой дед сделал очень много для всех нас, всегда помогал, и мы до сих пор пользуемся тем, что он нам дал.

Он умер во сне. Говорят, так умирают те, кого любит тот, кто знает о нас все.

И только Ему решать, кто грешен, а кто свят.

Мона Лиза

Мы ехали на электричке из гостей. Из Солнечногорска. Это сейчас я знаю, что из Солнечногорска, а тогда я просто ехал поздним вечером из гостей с папой, мамой и сестрой.

В вагоне было холодно, мы сидели на деревянных сиденьях, одетые по-зимнему: в шапках, теплых штанах, шубах, варежках, а я даже в валенках. С галошами, конечно. Папа, я и моя старшая сестра сидели вместе на одном сиденье, а мама сидела напротив. Сестра смотрела в окно, папа читал газету, мама просто о чем-то думала. Но она не одна сидела напротив. Через пустое место посередине, на краю, напротив папы и наискосок от меня сидела женщина. Она была в черном. Черное пальто и меховая черная шапка, черные перчатки, юбка и сапоги. А еще у нее были темные глаза, наверное, черные. Освещение в электричках не очень яркое, поэтому ее глаза казались мне черными. Я не обращал на нее внимания, пока разглядывал все вокруг и просто смотрел, что читает папа и куда смотрит мама.

Но она смотрела на меня. Эта женщина. Пристально, долго, почти не мигая, прямо в глаза. И улыбалась. Как Мона Лиза на картине Леонардо да Винчи. Несмотря на то, что мне было мало лет, я видел эту картину, и она мне совсем не нравилась. Особенно эта улыбка…

Вот и сейчас я все больше и больше паниковал. А потом мне стало совсем страшно. Я ерзал на сиденье, нервничал и, когда совсем уже не мог выдерживать этот пристальный взгляд, чтобы привлечь внимание папы, спросил его шепотом:

– Папа, а почему тетя так на меня смотрит?

– Ну смотрит и смотрит, что такого? – ответил, совсем меня не успокоив своим ответом, папа.

– Папа спрячь меня, мне страшно! – как можно тише попросил я папу.