Наследие Рима. Том 1. Oт Византии дo Кордовского Халифата и Османскoй империи

si?cles, Еtudes Augustiniennes, Par?s, 1984.] высказывались в том же духе, и, со своей стороны, Ханна Кассис[16 - Hanna Kassis, “Arabic-speaking Christians in al-Andalus in an age of turmoil (f fth ing Christians in al-Andalus in an age of turmoil (V–XI century until A.H. 478/A.D. 1085)», Al-Qantara, 15 (1994), pp. 401–450.] предложила использовать оба варианта, которые отражали бы реальность процесса арабизации: термин «муста’ариба» для тех, кто сознательно стремится к арабизации, термин «муста’араб» для тех, кто был невольно арабизирован.

Хагерти[17 - Miguel Josе HAGERTY, Los cuervos de San Vicente: escatolog?a mozаrabe, Editora Nacional, Madrid, 1978, pp. 34–36.] и Кантарино[18 - Vicente CANTARINO, Entre monjes y musulmanes. El conficto que fue Espa?a, Alhambra, Madrid, 1978, pp. 108–109.] подошли к этому термину с точки зрения своих собственных различий в христианском сообществе Аль-Андалус.

Хагерти использует термин мосарабский на протяжении всей своей работы, объясняет, что его использование носит исключительно случайный характер, а также пытается избежать осложнений, хотя он осознает разнообразие, культурную и идеологическую неоднородность внутри этого сообщества. Он считает, что было бы предпочтительнее использовать термин «а?cham», понимаемый как «тот, кто плохо говорит по-арабски», поскольку эти христиане, по его мнению, скорее принудительно «арабизированы», то есть они были в процессе «моcарабизации».

Кантарино, со своей стороны, интерпретировал, что термин «мосарабский» будет использоваться в уничижительном смысле христианами Аль-Андалуса, выступающими против арабизации, для обозначения пособников исламских властей.

Кабрера Муньос придерживается того же мнения[19 - Emilio Cabrera Mu?oz, “Refexiones sobre la cuestiоn mozаrabe”, Actas del I Congreso Nacional de Cultura Mozаrabe: (historia, arte, literatura, liturgia y m?sica): Cоrdoba, 27 al 30 de abril de 1995, Obra social y cultural Caja Sur, Cоrdoba, 1996, pp. 11–26.], также утверждает, что позже кастильские завоеватели использовали этот термин для обозначения христиан, которые находились под властью Андалузии.

Моленат опроверг уничижительную гипотезу, указав на безусловно уважительное содержание этого термина в таких документах, как хартия 1101 г., подаренная королем Альфонсо VI[20 - Jean-Pierre Molеnat, “Le probl?me du role des notaires mozаrabes dans l’oeuvre des traducteurs de Tol?de (XII–XIII si?cle)”, En la Espa?a Medieval, 18 (1995), pp. 39–60.].

Колберт[21 - Edward Colbert, The martyrs of Cоrdoba (850–859): A study of the sources. The Catholic University of America, Washington, 1962.] и Хичкок[22 - Richard Hitchcock, “El supuesto mozarabismo andaluz”, Andaluc?a Medieval. Actas del I Congreso de Historia de Andaluc?a, Monte de Piedad y Caja de Ahorros, Cоrdoba, 1978, vol. I, pp. 149–151.] также подчеркнули непоследовательность в названии всего христианского сообщества Aль-Андалуса «мосарабским», часть его сопротивлялась арабизации. Точно так же Хичкок[23 - Richard Hitchcock, “?Quiеnes fueron los verdaderos mozаrabes? Una Contribuciоn a la historia del mozarabismo”, Nueva Revista de Filolog?a Hispаnica, 30:2 (1981), pp. 574–585.] разработал интересную и новаторскую интерпретацию, в которой он определил подлинный «муста’ариба» как любое сообщество, характеризующееся его арабизацией, независимо от его религии.

По его мнению, источники не позволяют говорить о радикальной разнице между коренными новообращенными в ислам и коренными христианами. До прихода Альморавидов они четко разделяли арабское меньшинство и неарабское большинство. Следовательно, как мы уже сказали, хотя в Aль-Андалусе нет доказательств того, что использовался термин «муста’ариба», в таком случае он будет обозначать любого араба, христианина или мусульманина.

Это будет соответствовать тому, что определил в отношении этого термина, как объясняет Хичкок, иракский лексикограф X века аль-Азхари: «люди, которые не имеют чисто арабского происхождения, но которые aссимилировались среди арабов и говорят на их языке, и имитируют их внешний вид»[24 - Richard Hitchcock, “Mozarabs in medieval and early modern Spain: identities and infuences”, Ashgate, Burlington, 2007, pp. IX–XX.].

Кроме того, Хичкок добавляет, что когда андалузские исламские хроники хотят указать христианскую религию человека, использовался термин «Na?ran?es». Энн Кристис в своей работе, в которой она пытается изучить христиан Аль-Андалуса из своих собственных источников[25 - Ann CHRISTYS, Christians in al-Andalus, 711–1000, Curzon Press, Richmond, 2002.], также не хочет использовать термин «мосарабский», поскольку, по мнению исследователя, он подразумевает определенную степень аккультурации, которая должна быть изучена.

Тем не менее Сирил Айле[26 - Cyrille Aillet, Les mozarabes: christianisme, islamisation et arabisation en Pеninsule Ibеrique (IX–XII

si?cle), Casa de Velаzquez, Madrid, 2010, pp. 3 y ss.] действительно считает, что степень аккультурации достаточно доказана, чтобы оправдать использование термина «мосарабский» для обозначения христианской общины Aль-Андалуса от ее конфигурации до исчезновения, как, например, Ева Лапьедра[27 - Eva Lapiedra, «Ulug rum», «muzarabes» y mozаrabes: imаgenes encontradas de los cristianos de al-Andalus», Collectanea christiana orientalia, 3 (2006), pp. 105–142.], которая утверждает, что термин «моcарабский» от «арабизированного» помог бы объективизировать объем исследования, освободив его от идеологического бремени, которое оно несло со времен Симонета.

Изучение этих арабизованных христиан будет охватывать все типы людей, которые на протяжении стольких лет жили с мусульманами, чье происхождение и обстоятельства были очень разными (в том числе, что немаловажно, вне Aль-Андалуса), но которые согласились жить с мусульманами в исламском государстве и ассимилировать, в той или иной степени, арабо-исламскую культуру.

Перспективы и терминологические проблемы: muwallad, аcham, mawla

Но использование и различные интерпретации термина «мосарабский» не только интересны, но и противоречивы, но также являются поводом изучения другой терминологии, связанной с христианами на полуострове в исламские времена, такие как термины «мулади» или «аxам». Как всегда, Симонет[28 - Francisco Javier Simonet, Historia de los mozаrabes…] уже разработал список терминов, которыми мусульмане называют христиан Аль-Андалуса, хотя и без их глубокого анализа. Он указал на такие термины, как «аcham»[29 - Reproduzco estos tеrminos exactamente igual a como los escribiо Simonet.], переведенные варварами или иностранцами, «Na?ran?es», христиане, «цыгане», римляне, «Moxriques», политеисты, «Dimm?es», зимми, «Moahides», и «мозалимы», те, кто живут в мире, говорит Симонет, чтобы отличать их от северных христиан, которые должны быть «воинственными».

Больший интерес вызывает определение, которое он дает «муаладос», или «муладиес», понимая их как людей, которые, несмотря на обращение в ислам, продолжали поддерживать национальный дух, а также ненависть к иностранному господству. Конечно, здесь была латентная идеологизация их представлений.

Чуть более десяти лет назад Ева Лапьедра[30 - Eva Lapiedra, Cоmo los musulmanes llamaban a los cristianos hispаnicos, Instituto de Cultura Juan Gil-Albert, Alicante, 1997.] опубликовала результаты своей докторской диссертации – терминологическое и историческое исследование образа христиан, который андалузские мусульмане имеют в отношении христиан в исламско-андалузском хронологическом поле. К терминологическому подходу на семиотическом уровне онa добавилa количественное исследование, в котором онa обратилa внимание на частоту использования всего терминологического диапазона. Онa также представилa предложение перегруппировать термины в пять групп.

1. Tермины отчуждения (‘ily, нецивилизованный и ayami, варвар).

2. Pелигиозные термины (ahl al-Kitab, люди Книги и nas?rani, назареи или христиане).

3. Юридические термины (d?imm?, защищаемый и mu’ahid, завет).

4. Bоинственно-богословскиe термины (kafr, infel, mu?rik, ассоциативный, aduw, враг, T?agiya, тиран и ‘abid al-as?nam/sulban, поклонник крестных идолов).

5. Географическиe термины (rumi, римляне и rumi, ifranyi, франки).

По словам Евы Лапьедры, в источниках чаще всего используется термин «aduw, враг», хотя в этом разделе нас интересует термин «ayami», что переводится как варвар. С ним отождествлялись люди, которые не были арабами и не говорили по-арабски.

Он отражает инаковость крови и этнического происхождения, иногда не превосходящую религиозного универсализма.

И дело в том, что он подчеркивал, что в этой терминологии арабизация может быть более решающей, чем сама исламизация. Ана Фернандес и Марибель Фиерро в своем исследовании процесса исламизации через «‘Utbiyya»[31 - Una serie de compilaciones de masa’il de juristas que pertenecen a la generaciоn de maestros medineses, egipcios y norteafricanos, de alfaqu?es andalus?es cuya actividad jur?dica se desarrollо entre fnales del VIII y la primera mitad del IX. Se tratarа con mаs detalle en el anexo documental. Ana Fernаndez Fеlix y Maribel Fierro, “Cristianos y conversos al Islam en al-Andalus bajo los Omeyas: Una aproximaciоn al proceso de islamizaciоn a travеs de una fuente legal andalus? del s. III/ IX”, Visigodos y omeyas: un debate entre la Antig?edad tard?a y la Alta Edad Media, (Mеrida, abril de 1999), Luis Caballero y Pedro Mateos (eds.), Consorcio de la Ciudad Monumental de Mеrida, Mеrida, 2000, pp. 415–428.] уже указали на существующую проблему со словом «‘ayam»: относится ли оно к христианам или к неарабизированным людям независимо от их религии?

Для Хичкока[32 - Richard Hitchcock, Mozarabs in medieval…, p. 34.], обращающегося к Kitab al-quda bi-Qurtuba de al-Ju?ani[33 - En el anexo documental se puede encontrar un breve comentario de la obra.], нет никаких сомнений: этот термин обозначал кого-то, кто не был арабизирован, независимо от его религии. Язык не определял религию и даже мог быть более решающим элементом терминологической дифференциации.

Фактически, говорит британский исследователь, источники не позволяют установить радикальную разницу между тем, что он интерпретирует как «мосарабский», что мы уже комментировали, и другим упомянутым термином, «mulad?». Фернандес и Фиерро[34 - Ana Fernаndez Fеlix y Maribel Fierro, “Cristianos y conversos al Islam…”, pp. 415–428.] комментируют, что термин muwallad обычно определяется как христиане, обращенные в ислам, но, тем не менее, он обозначает неарабов, живущих среди них и арабизированных. По этой причине в хрониках проводится различие между muwalladun и ‘ayam.

Процесс аккультурации и арабизации этих mulad? завершится исламизацией, что затруднит установление четкой границы между ними[35 - Слово мулади (мн. mulad?es) может обозначать три социальные группы, существовавшие на Пиренейском полуострове в средние века: 1. Население испано-римского и вестготского происхождения, принявшее религию, язык и обычаи ислама, после образования Аль-Андалуса пользуется теми же правами, что и мусульмане. 2. Христианин, отказавшийся от христианства, принявший ислам и живший среди мусульман. Он отличался от мосарабского тем, что последний сохранил свою христианскую религию в районах мусульманского владычества. 3. Сын смешанного христианско-мусульманского брака и мусульманского вероисповедания.]. Хотя верно, что источники проводят различие между muwalladun и nas?rani, что, кажется, указывает на то, что первые будут мусульманами, верно также и то, что проводится различие между muwalladun и musalimah (обращенные в ислам).

На эту гипотезу уже указывал Фиерро в своем исследовании об Ибн Хафсуне[36 - Maribel Fierro, “Cuatro preguntas en torno a Ibn Hafsun”, Al-Qantara, 16 (1995), pp. 221–257.], где, по сути, он предположил, что муваллад будет обозначать кого-то арабизованного и не обязательно исламизированного, но что со временем языковая и культурная ассимиляция приведет к изменению религиозного и оригинального значения термина.

Долорес Оливер[37 - Dolores OLIVER, Una nueva interpretaciоn de “аrabe”, “mulad?” y “mawla” como voces interpretativas de grupos sociales, Junta de Castilla y Leоn, Valladolid, 1993.] утверждает, что слово «muwallad» имело уничижительное значение с коннотацией «ренегат» или «бандит» для обозначения неарабов, восставших против кордовской власти. Фиерро[38 - Maribel Fierro, “Cuatro preguntas en torno…”, pp. 221–257.] также указал, что они упоминаются в контексте восстания против Кордовы. В этом смысле восстания IX века имеют первостепенное значение.

Для Айлет[39 - Vеase la primera parte de la obra Cyrille Aillet, Les mozarabes: christianisme, islamisation…, pp. 41–127.] они произошли в рамках переходного общества, на пути к арабизации и исламизации. Французский исследователь говорит, что мулади, главные действующие лица этих восстаний, не были арабами, но их еще нельзя было считать истинными мусульманами и, следовательно, они не были полностью интегрированы в арабо-исламское общество. Наконец, стоит упомянуть разницу между терминами muwallad[40 - Мувалла?ды – испанские христиане, перешедшие в ислам. Одна из многих общественно-религиозных групп, присутствовавших на Иберийском полуострове в Средние века в период существования Мусульманской Испании Аль-Андалус, составляя до 10 % её населения. Термин имеет арабское происхождение и означает «отпрыск».] и mawla[41 - Мавла?, мавля?, маула, мауля? – в доисламской Аравии преимущественно раб или военнопленный, получивший свободу и пользовавшийся покровительством, как правило, своего бывшего господина, а также лицо свободного состояния, пользовавшееся покровительством какого-либо арабского племени.], обычно относящимися к способу преобразования.

Уолкер комментирует, что муваллады были перешедшие в ислам христиане, которые, исламизируясь, поддерживали связи со своими арабскими покровителями, что привело к немедленной нише в правящем обществе[42 - Marilyn Higbee WALKER, Islamization and muwallads in early Islamic Spain, UMI, Michigan, 1998, pp. 22–28.]. Со своей стороны, мавали были освобожденные рабы или пленные исламского сообщества, поэтому у них не былo покровителей и, следовательно, меньше шансов войти в этот элитный круг. Фиерро указывает в своей статье о мавали Абд ар-Рахмана I[43 - Maribel Fierro, “Los mawali de ‘Abd al-Rahman I”, Al-Qantara, 20/1 (1999), pp. 65–98.], что в аль-Андалусе не было массового обращения через мавали, поэтому муваллады, понимаемый в данном случае как обращенные в ислам, не имели племенную нисбу[44 - Нисба (по-арабски ????), нисбах, в арабской ономастике – прилагательное, указывающее место происхождения, племенную принадлежность или родословную человека.] и мавали, со своей стороны, составляли явное меньшинство[45 - Javier Albarrаn Iruela “La Cruz en la media luna. Los cristianos en al Andalus: realidades y percepciones (siglos VIII–XIII) estado de la cuestion y perspectivas de investigacion” pp.139–148. Изд. Мадридский автономный университет.].

Исследование француза Поля Лемерля посвящено Византии, грека Димитриса Кицикиса – ее «наследнице» Османской империи[46 -

изаций: Сборник (Поль Лемерль. История Византии / Димитрис Кицикис. Османская империя) / Пер. с франц. – М.: «Весь Мир», 2006, 240 с.]. Географически это один регион, оказавшийся мостом меж Востоком и Западом и соединивший их черты. Кицикис назвал его «Промежуточным регионом». «Находившаяся на рубеже между Востоком и Западом империя на протяжении одиннадцати веков не только сумела противостоять ударам, обрушивавшимся… то с одной, то с другой стороны, но также смогла выполнить по отношению к ним обеим свою историческую и просветительскую миссию», – пишет Лемерль[47 - Paul Lemerle Histoire de Byzance. 1960. Translated into English as A history of Byzantium. 1964. Книга известного византиниста, профессора Практической школы высших исследований, Сорбонны и Коллеж де Франс Поля Лемерля (1903–1989) написана в то время, когда многие западные исследователи видели в Византийской империи лишь «упадочно-деградирующее» продолжение империи Римской.] о Византии.

«Османской империи в зените славы удалось создать уникальную систему равновесия и синтеза, из которой возникло самобытное общество: ни христианское, ни мусульманское, а в основе своей османское… Она прекрасно исполнила роль центра региона, являющегося промежуточным звеном между Западом и Востоком», – вторит Кицикис[48 - Dimitri Kitsikis “Gеopolitique de la Rеgion intermеdiaire”, Sociеtе Royale du Canada. Acadеmie des Lettres et des Sciences humaines. Prеsentations – Ottawa, vol.52, 1999.].

Еще Вольтер называл историю Византии «нелепой» и «недостойной»: «Это недостойный сборник высокопарных фраз и описаний чудес. Она позорит человеческий разум так же, как Греческая империя позорила землю».

Поль Лемерль доказывает, что Византия – не «бледный пережиток Римской империи», а самостоятельное государство, способное адаптироваться к новым веяниям и развиваться. За точку отсчета взято 11 мая 330 года – день, когда император Константин основал на месте старой колонии Византий новую столицу, назвав ее в честь себя. «Финишной» датой исследования стало 29 мая 1453 года, когда Константинополь заняли турки, в бою с которыми погиб последний византийский император.

В промежутке уместились множество имен и событий: «Константин. Христианская и восточная монархия», «От Константина до Юстиниана. Борьба с еретиками и варварами (337–518)»,

«Эпоха Палеологов и падение Византийской империи (1261–1453)» (названия глав). Одной из причин гибели Византии оказалось религиозное противоборство Востока и Запада.

Однако в падении империи была «заслуга» не только главных ее врагов – турок. Спасительной для Византии альтернативой мог стать союз латинян и греков под знаменем христианства, но «Лучше чалма, чем тиара!» – такие слова приписывают византийскому госдеятелю Луке Нотаре. А поэт Петрарка писал: «Турки – враги, но раскольники-греки хуже, чем враги». И все же Византия не рассыпалась в исторический прах. Ее, как модно сейчас говорить, преемницей стала Османская империя, которую часто (и ошибочно) называли Турецкой[49 - На перекрестке цивилизаций: Сборник (Поль Лемерль. История Византии / Димитрис Кицикис. Османская империя) / Пер. с франц. – М.: «Весь Мир», 2006, 240 с. Ольга Рычкова «Меж чалмой и тиарой».].

Все же тюркcкие династии – сначала сельджуки Ирана и Анатолии, а затем мамлюков Египта – доминировали в доосманском исламском мире и установили традиции управления, которые должны были быть унаследованы и усовершенствованы османами. До недавнего времени в Европе[50 - Запоминающихся слов Шекспира в Отелло будет достаточно, чтобы проиллюстрировать эту тенденцию:… однажды в Алеппо, где злостный турок в тюрбане избил венецианца и разорил государство, я взял за горло обрезанного пса и поразил его, таким образом (Act 5, Scene 5).], а также среди арабов и персов[51 - Например, антагонизм ранних мусульманских арабов к туркам обнаруживается в легендах и пословицах, как упоминает Гольдзихер. Он приводит следующий пример, который играет на каламбуре между глаголом тарака (уходить) и именем турок: оставьте турок в покое, пока они оставляют вас в покое (утрук ал-турк ма тараку-ка). Если они любят тебя, они едят тебя И если они злятся на тебя, они убивают тебя I. Goldziher, ‘Traditions about Turks’, Muslim Studies, I, ed. S.M. Stern, tr. C.R. Barber and S.M. Stern, London, 1967, 245.] существовали давние предрассудки в отношении тюрoк как в Европе, так и среди арабов, и попытки их принизить.

Но бесспорным фактом является то, что они доминировали и формировали земли, которыми они управляли – Ближний Восток на протяжении тысячелетий и Восточная Европа на протяжении многих веков. Несмотря на это, история Турции и многие аспекты идентичности и роли тюрoк как мусульман, так и турок до сих пор мало известны на Западе и недооценены в арабском и персидском языках.

Немногие за пределами Турции понимают, что именно тюрки, а не арабы окончательно прогнали крестоносцев с мусульманской земли[52 - Turkish Myth and Muslim Symbol: The Battle of Manzikert C. Hillenbrand. Бернард Льюис очень красноречиво высказывает эту мысль, особо подчеркивая, что особая заслуга турок в исламе – это спасение исламского мира от крестоносцев. Затем Льюис указывает, что это важное достижение турок упоминается очень мало в современных арабских дискуссиях о крестовых походах. B. Lewis, History remembered, recovered, invented, Princeton, 1975, 82.].

На роль «третьего Рима» имелись другие претенденты – например, Москва. Но если русские правители обосновывали «наследное право» идеологически, то Османская династия «располагала вполне осязаемыми политическими и географическими аргументами. Налицо была и преемственность в области культуры, религии, политического устройства». В массовом сознании Османская империя давно ассоциируется с «тюрьмой народов», Кицикис показывает, что историческим клише доверять не стоит.

«Империя по определению многонациональное образование», Гегель писал: «Персы покорили многие народы, однако они уважали их особенности: следовательно, их царство может быть уподоблено империи». Автор настаивает, что «формула необходимой терпимости» была характерна и для государства османов. До 1839 года там не существовало официального языка, а турецкий вообще считался «неблагородным» языком крестьян и простолюдинов, на него даже запрещали переводить арабский текст Корана. Высшие чины предпочитали арабский, буржуазия и торговцы – греческий.

Со временем в империи выделились турки и греки, подчинившие другие нации. Причем греки стремились к равенству между турками и греками, но не желали распространить этот принцип на болгар и сербов. К слову, сам Кицикис (р. 1935) – профессор Оттавского университета – именует себя греческим националистом. Впрочем, настоящему ученому политика мешать не должна[53 - N. Namatov Continuity: from the Eastern Roman Empire to the Ottoman Empire, Journal of Asia Pacific Studies (2019) Volume 5 Issue 2, 185–207 185.].

В монографии проанализированы и использованы научные тезисы следующих авторов: Эдвардa Гиббон, Анри Пиренн, Поль Лемерль, Фернан Бродель, Хосе Анхель Гарсия де Кортасар, Мария Пиа Педани, Ирен Меликофф, Жан-Клод Шейн, Бернард Льюис, Кэрол Хилленбранд, Джемаль Кафадар, Халил Инальчик, Чийдем Балим, Аделинa Руккуа, Хосе Анхель Сесма Муньос.

1

Наследие Рима на западе: романо-германские королевства

Индивидуализация каждого региона Средиземноморья и детство Европы