Погрешности против хорошего вкуса

Александра даже разрумянилась в тон кружевам от удовольствия – ей нравилось, что Лотар здесь свой человек и все знает. Ее жених с подлинно немецкой невозмутимостью плыл в этом море странностей и чудес.

Если для молодежи главным делом были развлечения, то для госпожи Патронессы настало время потрудиться во благо ангельского отечества.

В четверг утром, убедившись, что Бергман разместился во флигеле с комфортом, Марья Клементьевна отправилась в градоправление – принять свои полномочия. Видение ею новой должности было довольно смутное, города она совсем не знала, и уж тем более не имела представления о его обитателях. Население Ялуторовска в ту пору составляло от силы пять тысяч человек, включая грудных младенцев, так что практически все были друг с другом знакомы – во всяком случае, на своей улице уж точно. Город, однако, не оставлял впечатления скудости людских ресурсов – прежде всего из-за большого количества паломников, которые приезжали сюда из соседних губерний и даже из столицы. Для них были выстроены восемь вместительных гостиниц, и уже задумывались о девятой, но смерть Патрона помешала приступить к ее сооружению. Теперь же, по приезде нового представителя семьи Гадаловых, прежний проект был вновь вынесен на обсуждение.

Помимо этого, требовалось решить проблему иллюминации улицы Оскорбленных, наводившую панику на фонарщиков – они сбегали со своего поста через месяц-другой; нужно было также изучить план по строительству фонтана в городском саду и ознакомиться с личными характеристиками новых учеников мужской гимназии. Дел было хоть отбавляй, и Марья Клементьевна поначалу ощутила легкий приступ ужаса, увидев внушительную стопку документов, подготовленную для нее начальниками различных отделов градоправления. Впрочем, к обеду первые страхи уже немного улеглись, бумаги были рассортированы по тематике, и она сосредоточила свое внимание на людях, которые с этого дня стали ее сослуживцами. Все они показались ей нелепыми: одни страдали рассеянностью или излишней патетикой в разговоре, другие вообще несли что-то невнятное, пересыпанное философскими и религиозными терминами.

Однако, когда госпоже Патронессе представили членов секретариата, она пришла к выводу, что все странности до этого момента были лишь цветочками.

Секретарями здесь служили пятнадцать ангелов-серафимов, настолько маленьких, что Магдалинина корзинка для рукоделия каждому из них могла бы быть вместительной квартирой. Госпожа Патронесса, в душе всегда склонявшаяся в пользу неверия и материализма, никогда до этого не встречала ангелов, не говоря уже об ангелах-лилипутах; эти существа, правду сказать, смущали даже видавших виды жителей Ялуторовска. Тем не менее, будучи до крайности сдержанной дамой, Марья Клементьевна не обнаружила никаких эмоций, когда начальник отдела финансов начал представлять ей крылатый секретариат. Женщина подала каждому из серафимов мизинец, изо всех сил стараясь не ухмыляться. Ей было непонятно, почему с таким почтением относятся здесь к этой пернатой мелюзге и неужели нельзя нанять приличных секретарей вместо этого цыплячьего выводка. Марья Клементьевна не знала, что ее размышления стали незамедлительно известны ангелам, для которых человеческие мысли были как открытая книга: она ведь почти не верила в высшие силы и весьма туманно представляла их возможности.

Ангелы выполняли свою секретарскую работу, сидя на крохотных скамейках за миниатюрными столиками: эта кукольная мебель была заказана специально для них в игрушечном магазине купца Калиновского. Данный уровень комфорта, разумеется, был достигнут не в одночасье: поначалу столом им служила какая-нибудь толстая книга, стульями – перевернутые кофейные чашки, а перьями – зубочистки с металлическими наконечниками. Эти убогие времена остались далеко позади, и теперь у ангелов все было настоящее, все первого класса, как и положено. Серафимы были незаменимы в канцелярской работе, потому что писали в полтора раза быстрее, чем люди, а стенографировали и вовсе молниеносно – не успевал говорящий начать фразу, как они уже записывали ее конец, поскольку, как уже отмечалось, читать мысли не составляло для них труда.

Жили ангелы в гостинице купца Федянова на улице Св. Екатерины, за два дома от часовни. Они снимали небольшой, но уютный номер, не имевший особого спроса, так как его окна выходили на улицу Оскорбленных. В уплату за жилье один из серафимов отдавал свое жалованье за месяц; таким образом, у них оставалось еще четырнадцать заработков, которые они частично откладывали в банк, а остаток, как и положено небесным созданиям, тратили на нужды церкви и благотворительность. Питание и прочие потребности покрывали весьма несущественные суммы, так как ангелы едят крайне мало, да и то скорее из вежливости перед людьми – обед им подавали прямо в конторе, причем вся еда умещалась на трех чайных блюдцах. На извозчика и вовсе тратиться не приходилось – ведь у них были крылья, при помощи которых они довольно быстро перемещались в пределах Ялуторовска. Правда, для значительных расстояний они все же пользовались услугами железной дороги, но и тут выходила приличная экономия – даже для всех пятнадцати более одного места не требовалось. Хотя полным составом они никуда не ездили, опасаясь нервировать пассажиров: два-три ангела уже приводили тех в замешательство, а целой оравы порхающих по вагону крылатых существ никто, начиная с кондуктора, не выдержал бы.

Ангелы знали все языки на свете и могли дать консультацию по любому сложному теологическому вопросу: откуда, например, дети Адама взяли себе жен или где находится земля Уц, родина многострадального Иова. Имея огромные познания и внушительную эрудицию, они в то же время чем-то походили на маленьких детей – любили играть, могли, например, после обеда целый час катать по столу апельсин, словно мяч, или строить домики из игральных карт. Они были очень просты в общении, безотказно выполняли любую просьбу, прекрасно ладили с детьми и домашними животными – кроме кошек, не отличавших их от воробьев и норовивших сцапать.

Несмотря на свои самые лучшие качества, им так и не удалось завоевать симпатию госпожи Патронессы. Она почему-то почувствовала к малюткам-серафимам неприязнь, поскольку считала, что этим микроскопическим созданиям не место в приличном учреждении, и не могла взять в толк, почему все остальные так к ним благорасположены. Марья Клементьевна не сразу разглядела, что среди них есть существа как мужского, так и женского пола, – поначалу они все показались ей одинаковыми: светлоголовые, в белых рубашонках, без растительности на лице. Потом она заметила, что некоторые из ангелов носят бусы и даже крохотные сережки, – бог знает, откуда они их взяли.

Говоря по правде, глазеть по сторонам особо времени не было. Совершенно внезапно на нее свалили целый ворох дел, а она-то думала, что первая неделя уйдет только на знакомства и на визиты!

После обеда госпожа Патронесса уже четко усвоила, что большое жалованье она будет получать не за формальное руководство городом, как легкомысленно представлялось ей в К., а за серьезный и утомительный труд. Оставалось единственное утешение: на службу можно было являться только четыре дня в неделю. Петр Гадалов работал и по шесть, однако, видя ее ошеломленное состояние, об этом милосердно умолчали.

Еще одна вещь неожиданно ее уязвила: она думала, что лицо, осуществляющее патронаж, должно влачить за собой шлейф всеобщего благоговения и почитания. Ничего этого не было и в помине. Градоправление представляло собой не иерархию, а некий слаженный механизм, вроде повозки, в которой нет второстепенных или главных деталей – все они взаимосвязаны и в равной мере отвечают за гладкую езду.

В то время как госпожа Патронесса осваивалась с новыми обстоятельствами своей жизни, в сквер Несокрушимого Счастья, занимавший восточную часть центральной площади, со стороны улицы Св. Маргариты Антиохийской вышли три молодые дамы, разряженные по последней моде – бирюзовый шелк, кофейный атлас, розовая кисея с расшивкой, – совершая свой первый променад в этом городе. Барышень сопровождал Реутов.

Центральная площадь не была площадью в полном смысле этого слова. Она представляла собой довольно обширное пространство, в середине которого расположились храм Огненных Серафимов, сад и гимназия со всеми пристройками. Четыре прямоугольника по периметру сада именовались скверами и были щедро украшены фонтанами и пышной растительностью.

В сквере, с трех сторон окруженном всевозможными лавками, магазинами, пассажами и чайными, стояла большая статуя ангела с изящно изогнутыми крыльями, достававшими почти до земли. В руках серафим держал мраморный рог изобилия, изливавший в круглый бассейн пенистые струи воды. Вокруг разместились деревянные скамьи, на маленьких клумбах цвел львиный зев в гармоничном братстве с мышиным горошком.

Реутов, показывая тростью на роскошную витрину под вывеской «Венский шик», уведомил Александру, что хозяин этого магазина, купец Снежнинский, желает посетить госпожу Гадалову по одному очень важному делу в удобное для нее время. Подробностей Тони не знал, но речь, кажется, шла о финансировании какого-то значительного проекта. Его, как старосту улицы, попросили быть посредником. Александра сказала, что Снежнинский может явиться к ним завтра на ужин в семь часов. Заодно они зашли в его торговое заведение, найдя там множество восхитительных предметов. Павлине особенно приглянулись дамские серебряные часы с цветным изображением пухлого херувима.

– В Ялуторовске у всех почти такие, – заметил Тони. – Тут он продемонстрировал дамам собственный золотой брегет, на крышке которого архангел деловито нес куда-то огромную рыбину. Девицы ахнули от восторга.

– Ангелы основали этот город – отсюда столько к ним почтения и интереса, – пояснил Реутов.

– Но это же просто легенда, – вмешалась в разговор Павлина. Она по-прежнему не желала верить в этот крылатый фольклор. Тони посмотрел на нее с неудовольствием: ему явно не понравился ее пренебрежительный тон.

– Нет, это чистая правда, – сухо ответил он, – такая же чистая, как бриллиант в кольце у Александры. Вы еще их увидите, – добавил он уже мягче, открывая перед дамами двери, чтобы выпустить их в солнечный простор июльского дня.

– Мы увидим ангелов? – растерянно пробормотала дочь Петра Васильевича.

– Ну да, – невозмутимо подтвердил Реутов. – Маменька Павлины уже с ними познакомилась. Они, так сказать, ее коллеги по управлению нашим городом. Впрочем, продолжим экскурсию, сиятельные леди, – сказал юноша, выдержав паузу. – Я считаю своим долгом показать вам все места, где вы можете развлечься и приятно провести время. Вот, например, наше общественное собрание. – Он махнул в сторону зеленого дома со множеством украшений в виде мраморных ваз на балюстраде и погруженных в печальные размышления маскаронов. – Членские взносы, признаться, довольно высоки, зато что вы получаете взамен! Кружок игры на арфах, например. Нотные тетради – наследство серафимов, да-да. Глядя на ваши элегантные пальцы, госпожа Магдалина, я убежден, что у вас есть все задатки превращения в прекрасную арфистку…

Обогнув здание с южной стороны, они очутились в просторном дворе, где располагались площадка для тенниса и велосипедный трек – новшество, которое во всех Восточных землях было только в Т., и, как выяснилось теперь, еще и в Ялуторовске. На дорожке катались четыре велосипедиста.

– А где тут можно искупаться? – вдруг спросила Павлина. – Я пока никакого водоема здесь не увидела.

– Есть река на самой окраине, – ответила вместо Реутова девушка на велосипеде, подъезжая поближе. Это была Анна – приемная дочь талантливой садовницы, взрастившей неугомонный голубой вьюн.

– Там есть общественные купальни. Озеро большое у нас тоже имеется, но до него час добираться на лошадях.

– Кстати, о лошадях, – оживился Реутов. – Александра Петровна, у вас, я слышал, отличный скаковой жеребец?

– Да, Изумруд. А почему вы спрашиваете?

– Потому что летом у нас в конце каждого месяца проводятся призовые скачки. Осталась неделя, и списки уже составлены, но я могу похлопотать, чтобы вашего красавца включили, – сказал Тони.

Мило беседуя о скакунах, они вошли внутрь. Узнав, что Реутов ведет дам в буфет, Анна присоединилась к ним. Это было как нельзя кстати, поскольку завтракали Гадаловы давно, и никакой перспективы обеда до сих пор не просматривалось. Анна отдала распоряжение служке, и через несколько минут он уставил стол, за которым разместились все экскурсанты, различными блюдами, довольно легкими, но аппетитными. Здесь были зеленый салат, пряженцы, снежки из творога с курагой и вафли. Чая подали два на выбор: цветочный и затуран. Последний представлял собой смесь из заварки, соли, молока и обжаренной муки. Девушки приняли его с нескрываемым восхищением.

– У нас дома никогда его не подавали, считали плебейским кушаньем, – сказала Магдалина, осторожно прихлебывая эту смесь.

– А у нас все его пьют: и плебеи, и корифеи, – масляным голосом проворковал Реутов. Он успел изрядно проголодаться, а утомился даже больше прочих, потому что его усталость была умножена на волнение по поводу того, понравился ли Гадаловым город.

– Что это за здание с часами? – поинтересовалась Александра, разглядывая сквозь зеленые перья фикусов большой кирпичный особняк на противоположной стороне сквера.

– Это городской суд, – охотно объяснил ей Тони. – Еще одно чудесное место, чтобы потешить душу… Это у нас главный конкурент театра – на некоторые заседания от публики отбою нет.

Магдалина от удивления поперхнулась затураном.

– Что же веселого – смотреть, как выносят приговор какому-нибудь бедняге? У меня лично такие забавы одобрения не вызывают.

– Ну, если вы думаете, что у нас судят каких-нибудь матерых преступников, вы ошибаетесь. За все время существования города убийств здесь не было; кражи имели место, но только по мелочам. Да и то в них всегда одно и то же лицо замешано – это наш ювелир Бестемьянов. Об этом все знают, и судиться с ним никому нет резона. Но прокурор Звягинцев устраивает такие процессы – пальчики оближешь! – Реутов на минуту задумался о чем-то, иронически улыбаясь. – Одиннадцать лет назад, например, – продолжил он, попутно подливая себе сливок, – им был выигран знаменитый процесс над Зимой.

– Это фамилия – Зима? – простодушно осведомилась Александра.

– Нет, это та зима, которая заставляет вас одеваться в шубы и справлять святки. У Звягинцева была к ней единственная, но большая претензия: полное небрежение к срокам своего пребывания. Он вызвал Зиму в суд – случай, согласитесь, беспрецедентный. Никто не думал, что ее можно поставить на место, но вот Звягинцев, представьте, догадался. О, это был замечательный процесс… Аня, ты должна его помнить, хотя и была еще совсем крошкой. Маменька тебя на него таскала.

– Конечно помню, – живо откликнулась Анна. – Звягинцев свирепо размахивал перед Зимой календарем и чуть ли не кричал: «Почему вы приходите в октябре, это ведь территория осени, и уходите в апреле, это уже весеннее время?!» Надо сказать, что даже адвокаты не питали к своей подзащитной никаких симпатий, и поэтому ей пришлось туго.

Она пыталась пустить в ход разные нечестные штучки – к примеру, нагнала холоду в помещение, в надежде, что все замерзнут и разойдутся по домам. Действительно, на какую-то пару минут зал почти опустел, и Звягинцев уже начал было падать духом, но тут публика стала возвращаться: люди просто ходили в гардероб за одеждой потеплее. Зима усилила атаку, мороз закрепчал, но упрямый прокурор, клацая зубами, продолжал свою яростную обвинительную речь. Все одобрительно кивали, слушая его. В итоге Зиме было строжайше предписано появляться не раньше первого декабря и уходить не позже двадцать восьмого февраля в обычные годы и двадцать девятого в високосные.

Зима, конечно, обиделась. Она удалилась, не проронив ни слова, только ледяные каблуки громко стучали по полу. Когда настал черед расходиться по домам, обнаружилось, что все выходы из здания суда чуть ли не под козырек завалены снегом. Пришлось нескольким добровольцам прыгать в сугробы из окон второго этажа, вызывать дворников и расчищать заносы. Мы добрались до дома только к полуночи. Но с тех пор холодный сезон укладывается ровно в три месяца. У вас будет возможность в этом убедиться, – заключила девушка.

– А что же, на К. решение вашего суда не распространяется? – неожиданно поинтересовалась Магдалина.

– Увы, нет, моя сиятельная госпожа, только на наш город. Это ведь совершенно особая местность, – ответил Реутов, слегка подмигивая.

– Вне сомнений, – отозвалась Магда серьезным тоном. Остальные сестры молчали, находясь под впечатлением от рассказа.

Немного посидев в тишине и осушив все чашки с экзотическим чаем, дамы почувствовали, что уже пора на свежий воздух.

Анна радушно проводила их до дверей.

– Приходите играть в лаун-теннис! – крикнула она на прощанье.

До вечера оставалось совсем мало времени, поэтому наша компания пустилась в обход сквера, разглядывая то, что еще не успела рассмотреть. Вдруг старшая Гадалова воскликнула: