5 + 7: сожженные письма

Кидаешь деньги, уходишь.

Забываешь пакет. Или оставляешь специально?

Ухожу. Иду по улице, честно по принципу «дышать и ходить». Не важно, что два часа ночи. Купила твоих сигарет. Ну и что, что я не курю.

Иду и думаю о том, что закрою одеялами окна и щели в дверях. Одно одеяло постелю на пол. Поставлю «Реквием по мечте» на репит. Открою газ.

Резать вены – очень романтизированная история. Ведь перед смертью расслабляется сфинктер, и в кровавой ванне находят не бледную прекрасную деву, а плавающее дерьмо.

С повешением и того хуже. И шею ломает, и язык синий, глаза на выкате, сфинктер опять же… Да и где вешаться-то? Весь мир в натяжном потолке…

Пистолета нет.

Таблетки? Не знаю, какие. Да и судороги… А если недотравишься, то психушка, искусственный желудок, ходить с пакетом, не.

С пакетом. С пакетом твоих вещей хожу же.

Остановилась. Закурила. Словно прикоснулась к твоим губам. Никотиновый поцелуй, взасос, взатяг.

– Слышь, сука.

О, отлично.

Передо мной какой-то хмырь, в руках у него что? Нож? Так даже лучше.

– Пакет давай.

Смотрю в глаза ночному собеседнику. Протягиваю ему пакет.

– Ну?

Нож дрожит в руке.

Смотрю.

Он пятится.

– Ну нахуй.

Он крестится (почему?) и перебегает на другую сторону дороги.

Дно.

Наверное, можно найти и в этом что-то позитивное. Например, то, что от дна можно оттолкнуться. Что ниже не упадешь, да? Что завтра будет лучше, чем вчера?

Я все еще стою. Дождь. Легкий и ленивый, не долетает до земли, зависает в воздухе. Словно мокрая паутина. Ловящая отблески желто-оранжевых огней и аварийных сигналов.

Б Е З Д Н А

Граффити на стене дома.

Именно так, через пробел. И я впервые поняла, УВИДЕЛА это слово. Дна нет. Возможности оттолкнуться – нет.

Без вариантов.

Без-дна.

ЧЕТВЕРТОЕ ПИСЬМО

Голоса, обрывочные фразы, эхом, как лесные перекрики. Ситцевый халатик с завязками на спине, мои босые пятки прилипают к линолеуму. По коридору навстречу идет бабища в застиранном до серого халате. В ее руках огромный таз, из него вылетают капли. Я думаю: «Ну как так неаккуратно можно идти?» Она подходит ближе, я вижу, что таз полон крови, до самых краев. И именно кровь расплескалась по всему коридору.

– Что ты несёшь? – от ужаса мои губы еле шевелятся.

Баба останавливается, словно только заметив меня. Пару секунд ее глаза фокусируются на мне.

– Что ты несёшь? – повторяю я.

– Килограммы нерожденных детей.

В её голосе нет надлома, просто констатация факта. Словно она несет на помойку сломавшийся стул.

Я слышу детские крики, плач, смех. Сопение, гуление, словно кто-то включил саундтрек фильма, но самого фильма нет. Призрачные, невозможные, никогдашние звуки. Не этого мира, точнее этого мира, но не соединившегося с нашим… Есть ли там, среди выскребков, мой.. ребёнок? Или он растворился среди других?

Килограммы. Нерожденных. Детей. Белковая масса.

Баба двигается дальше. Останавливается. И буднично констатирует:

– Работа такая.

Просыпаюсь. Таз у кровати. Обычный таз, пустой. Меня тошнит. Только тошнить нечем. Вот если бы можно было вытошнить сны…

Моя жизнь вне сознания, в ПОДсознании, снах.

Я не хочу думать о том, что… Я не хочу видеть, что…

Но я не могу контролировать сны.

Знаешь, я ведь сейчас поняла, что могу никогда не стать мамой.

Ты – мужчина, МУЖЧИНА!!! Тебе легко, ты можешь стать отцом хоть в семьдесят лет. А я сижу и думаю об этих пресловутых «биологических часах», которые «тикают».

Как на бомбе. Природный терроризм.

У меня никогда не будет детей. Умру пустоцветом. Проживу за так, не продлю род, не оставлю ничего после смерти.

Ты оставил меня в том возрасте, когда рожать уже нужно срочно. Когда качество яйцеклеток стремительно падает, и каждый врач, КАЖДЫЙ ВРАЧ старательно глядя в бумажки задает вопрос «Ну чего же вы раньше этим не занимались?» А новые знакомые мужчины вообще будут спрашивать: «Девять лет? И нет детей? А почему же вы были вместе так долго?»

Не занимались… Откуда им знать?