А теперь и для них можешь не успеть…
Дома тихо. Кому шуметь? Кричать? Бегать?
Тихо.
Шкатулка щелкнула, зажужжал механизм завода часов. Твоих. Которых нет.
Как и тебя. И Человека-Паука. И надежды.
Отключила. Вытащила из розетки.
Дрожали руки. Словно отключила аппарат искусственного жизнеобеспечения, который поддерживает надежду, что пациент проснется. Вернется.
Будет рядом ЖИВЫМ.
И все будет как прежде.
Нет.
Время смерти: 23.32.
Пациент мертв.
Я каждый день убиваю тебя. Я каждый день умираю вместе с тобой.
Это только кажется, что ушел только ты. Что больше нет тебя.
Все много хуже.
Сначала ушел ты. Не стало нашего настоящего.
Потом – будущего. Потом – прошлого.
Не стало нас. А потом не стало меня.
За что? В чем я виновата?
Мама прислала фото. Я, Даша, Катя. За секунду до драки.
Трое твоих дочерей.
И одна из них – сирота.
И никак этого не изменить.
Но для этих двоих… Разве виноваты они?..
…
Перевела маме деньги. Похоже, придется брать проект с продавцами электротехники. И переходить на продукты по акции. К чему деликатесы? Без тебя я не чувствую ничего. Не чувствую вкуса, не чувствую жизни.
Ни. Че. Го.
ВТОРОЕ ПИСЬМО
– Хочешь, я тебе полижу?
Оу. Мне показалось, или мой новый знакомый действительно сказал это? Медленно перевожу на него глаза. Кажется, они существуют отдельно от головы. Громкая музыка, фосфорицирующие изображения Шивы и еще кого-то индийского на стенах.
Мой новый знакомый гладит меня по ноге. Я не чувствую ничего.
– Нет, – это правда мой голос? – не хочу.
– А почему?
А вот сейчас интересно, кто задал этот вопрос? Он? Или я? Действительно, а почему? Он молод, накачан, с чувством юмора. Я – молода, свободна и тоже с чувством юмора. Во всяком случае, была.
Свободна.
Н-да. Не так я себе представляла ощущения свободной женщины. Я тянусь за чаем.
– Ну как ты? – рядом со мной плюхается девочка в свободной одежде. Она берет меня за руку, заглядывает в глаза. И вообще так сильно вертится, что я никак не могу запомнить ее лицо. – О, чай! Чай это хорошо, чай разгоняет.
– М-м-не… – я пытаюсь проблеять слова, собрать деревянные кубики из букв, рассыпающихся в голове, – холодно.
– Холодно, холодно, это нормально, – девочка продолжает растирать меня руками. – А хочешь жвачку?
Я сильно сжимаю челюсть, лицо словно в анестезии, и киваю головой. Мне дают подушечку жвачки, я сжимаю ее зубами и понимаю, что скорее сломаю зубы, чем смогу ее разгрызть.
– На, пожуй мою.
Я доверчиво открываю рот и жую чужую жвачку.
«Что за…?» «А почему ты отказалась?» «Почему мне так холодно?» «Что за лажа, где обещанный релакс?» «Кто все эти люди?» «Я не думала, что когда-либо буду заниматься такой херней»
Мне жарко, я скидываю с себя плед. Или это был чей-то свитер?
Устала. В тот вечер я поняла, что устала. Я так отчаянно пыталась сделать все, чтобы мне стало лучше, чтобы перестать плакать, выть и постоянно хотеть умереть, что устала. Ничего не работало, ничего не помогало. Поэтому когда Дарина сказала: «Поехали загород, мои друзья устраивают вечеринку», я подумала, что это неплохая идея.
«Тут практически как в магазине, – деловито инструктировала меня Дарина, – говоришь, что хочешь, а она сама тебе все даст». «Что значит, что хочешь?» «Ну, например, ты хочешь всю ночь танцевать и чтобы тебе было весело. Или – в твоем случае, попроси гайку, чтобы тебе стало хорошо. Ты же хочешь, чтобы тебе стало хорошо?»
– Хорошо тебе? – а вот и та самая подруга. Они с Дариной только что занюхали кокаин за барной стойкой.
Плохо мне. Пиздец как плохо. И непонятно, как это исправлять. И как объяснить другим. Я так ненавижу тебя за то, что испытываю такие чувства. Что сейчас вместо того, чтобы лечь рядом на диване и обнять тебя, я нахожусь рядом с этими странными персонажами. Они улыбаются, они обнимают меня, гладят, приносят чай. Но я знаю, что они – наркоманы. И часть меня сопротивляется. Хотя и отмечает ироничность происходящего. Все бесплатно, нарко-промо. Незнакомые наркоманы проявляют больше эмоционального участия, чем ты, чем мои настоящие друзья.
Кто более настоящий? Те, кого могу потрогать руками или те, о ком постоянно думаю?
Жарко, ужасно жарко. Я встаю с дивана, иду на улицу. Вспоминаю, что на улице минус одиннадцать, накидываю пуховик.