Поэты должны страдать и гибнуть. Сборник фантастических рассказов

Поэты должны страдать и гибнуть. Сборник фантастических рассказов
Мила Коротич

Две антиутопии в стиле классической si-fi, где есть и космос, и флаеры, и внеземные технологии, и любовь, ради которой можно всё пройти или всё разрушить.

Конец марсианских хроник

Классикам-фантастам и моему отцу посвящается

В оранжевых лучах заходящего солнца темно-синяя пузатая бутылка казалась почти черной. Она до чертиков напоминала пустую тару из-под бренди, как и рассказывали. Борис секунду помедлил, прежде чем снять ее с заросшего голубоватым мхом постамента. Многолетняя привычка быть настороже, обострившаяся до паранойи во время этой, последней, как он надеялся, экспедиции, сейчас словно затихла. Все инстинкты воина уснули в этом до одури спокойном и сонном месте.

Миллионы лет, а может быть и больше, с тех пор как исчезла марсианская цивилизация, в этом храме никого не было. Само время уснуло здесь, уступив место голубоватым лишайникам Марса и могуществу пузатой "бутылки" темно-синего стекла. Она могла все. Марсиане создали ее, спрятали и исчезли, растворившись в красных песках, голубоватых мхах и синих безднах планеты. Может быть, им стало неинтересно жить дальше, если безграничные возможности они смогли засунуть в узкое горлышко сосуда, похожего на бутылку из-под бренди. Может быть, они не знали, что делать с открывшимся могуществом и забросили его в дальний угол планеты, как маленький ребенок теряет интерес к слишком сложной для него игрушке. А может быть, они через чур хорошо представили, что может произойти и спрятали опасную штуку в забытое их богами место от инопланетного греха подальше. Никто не знает. Но, даже если и так, то это не помогло. Марсианская цивилизация исчезла за миллионы лет до того, как человек оставил первый рифленый след от тяжелых военных ботинок на скучной красноватой пыли.

Земляне, всегда готовые к борьбе, получили Марс так просто, что тут же потеряли интерес к новому завоеванию – уж слишком оно показалось легким, быстрым и бескровным. Его объявили научной зоной и ссылали туда ученых-энтузиастов, а в помощь им идеалистов-общественников, хиппи и тихих шизофреников. Но Марс использовал этот беззубый контингент, чтоб нанести расслабившейся Земле удар в незащищенную броней спину.

Борис смотрел на темно-синюю бутылку взглядом профессионала. Его инстинкты отключились, но разум работал по привычной схеме. Он во всем ожидал подвоха и ловушки. Такова была жизнь, повсюду идет партизанская война, которую начал Марс против людей, надо быть готовым защищаться каждую секунду. Но ничего не предвещало опасности здесь в заросшей мхами марсианской ложбине под открытым бесстрастным небом.

Холодное скупое небо Марса прибрало свои последние лучи, погрузив весь мир в чернильно-фиолетовую темноту, но тут же в чреве синей пузатой бутылки заиграл золотистый шар, освещая мох. Тот стал серо-белым.

«Пора», – подумал Борис и взмахнул рукой. Белый порошок, тоньше пудры, струей вылетел из баллона, прикрепленного у запястья. Вылетел и заполнил пространство в ложбине между человеком и его стеклянной целью. Какое-то время в ложбине висела белая пелена и только неяркий свет из синей бутылки уютным пятном выделялся на общем монотонном поле. Затем порошок, вступив в реакцию с марсианским воздухом, превратился в тысячи тяжелых шариков, каждый из которых весил больше, чем взрослый солдат в боевом облачении. Шарики рухнули на почву, врезавшись в пухлую мякоть мхов. Ничего не изменилось. Никаких признаков опасности: ни сигнальных лучей, ни датчиков движения, ни силовых полей, ни древних как мир скрытых ям не проявил чуткий индикатор.

Но, не раз видевший смерть друзей и врагов Борис Борецкий, опытный боец и следопыт, рожденный и вскормленный под известия об очередной гибели очередных солдат с Земли, он, тридцатилетний мужчина, пусть не самый главный в отряде, но с самого начала знавший цель этой экспедиции, он, не мог позволить себе оплошать. В десяти метрах от этой ложбины Борецкий похоронил последнего из членов своего отряда – гречанку Хлою.

Она, умирая, умоляла его не сдаваться и дойти до цели. На ее смуглом кошачьем теле было больше шрамов от ран, чем орденских нашивок на мундирах боевых ветеранов. Трое других из его отряда, канувшие в бурых песках и скалах Марса, смотрели на его с небес и ждали победы.

Потому он отключил гравитацию на своих бахилах и, оттолкнувшись ногами от бурого валуна, на самом маленькой скорости подлетел к центральному храмовому алтарю, раскрошенному, изъеденному временем и лишайниками, похожему на старую бетонную тумбу где-нибудь на взморье. На этой осыпающейся тумбе уже многие годы стояла темно-синяя пузатая бутылка с золотистым шаром внутри.

Картина в ложбине напоминала шутку туристов, обчитавшихся Бредбери и Стругацких. Человек в пыльном мешковатом серебристом комбинезоне органично вписывался в чужой пейзаж. Только в отличие от героев старых фантастических рассказов Борис Борецкий не терялся в догадках и гуманистических идеях о счастье, а точно знал, зачем пришел и что он пожелает, когда придет час вытащить ноздреватую пробку из узкого стеклянного горла. Убедившись, что опасности нет, Борис крепко сжал пальцы на синем горлышке бутылки и резко рванул вверх, уносясь в черничное небо на максимальной скорости своего реактивного ранца.

Осиротевший храм без своего сокровища превратился в заросшую сорным мхом дикую лощину. Выжженные соплами участки обуглившегося мха да свинцовые шарики шпионской пудры, похожие на ягоды – все, что осталось теперь в хранилище самой главной тайны Марса. Ее уносило хилое инопланетное существо с примитивным атомным ранцем за плечами. Уносило, чтоб исполнить свое одно-единственное последнее желание. В бледном свете двух лун шарики тускло блестели как слезы.

К вечеру следующего дня Борис уже был в городе, и все пустынные ужасы Марса остались за крашеными стенами городского купола. Четыре мертвых тела на просторах жестокой красной планеты – не достаточно даже для сообщения в местных новостях. Никто и не собирался о них сообщать. Под фальшивым голубым небом купола было достаточно дел и без этого. Исправно дымили лаборатории, где новые и новые фанатики копались во внутренностях новых марсианских находок и кишках их новых жертв. Каждая находка – перспектива новых возможностей для человека. Стоит недорого, окупается моментально, облегчает жизнь всем. Кроме тех, кто ее нашел. Они обычно не доживают до ее промышленного внедрения.

Изрядно осыпавшаяся местами лазурь говорила о том, что перед системной войной в этом городе была колония хиппи. О том же свидетельствовали и облезлые цветные рисунки на стенах и клумбы одичавшей марсианской марихуаны. Здесь она тоже была голубоватого цвета, как местные мхи. Мутировала, но прижилась. Ученые пели, что марсианская конопля – прорыв в области биологии. А беженцы потом поговаривали, что это было предупреждение. Новый сорт заживлял все раны и удесятерял все силы человека, в том числе и психоз. Правда, про психоз сначала предпочитали не говорить.

Поселения душевнобольных, которых здесь использовали как рабочую силу, находились под бледно-зелеными сводами. Самый гармоничный из всех цветов должен был их успокаивать. Ученые селились под белыми крышами – стерильный цвет науки и больших надежд. Марс все засыпал бледно-красной пылью, объединив купола в одном цветорешении – обшарпанном. Так он одержал одну из первых своих побед над человечеством.

Для второй битвы пыльный шар использовал безобидных сумасшедших и их образованные вариации – ученых энтузиастов. Марс подбросил им свою цивилизацию, как приманку. Точнее то, что от нее осталось – артефакты. Поймал как на живца любопытных жадных завоевателей. Говорят, первую такую штуку нашел парнишка-аутист из-под зеленого купола, когда ковырялся палкой в песке. Ему подвернулась вечная батарейка, из тех, которые запрещены сейчас к использованию, а до этого продавались в комплекте к каждой детской игрушке. Просто вечная и все. Подходит ко всем приборам. Не перегорает, дает мощности сколько требуется, взрывается, как оказалось, с большой разрушительной силой при ноте «ре» второй октавы. Повысь голос до крика – и будет "бум". Это первым наблюдал тот же парнишка-аутист – его грубиян-санитар был меломаном…

Борис шел по пустоватой улочке к гостинице, в которой всегда останавливался. Драгоценный трофей был завернут в грубую бумагу и походил на сверток с бутербродами, а сам мужчина в пыльном комбинезоне – на возвращающегося со смены лаборанта. Таких здесь сотни. Фонари разбавляли густой красный свет сквозящего через замазанное краской небо чужого заката. Получалось почти как на земле: оранжево, уютно. Борецкий уже предвкушал воду на своей коже, смывающую многомесячную пыль красных пустынь, а затем он сделает то, ради чего уходил в пески. Краем глаза Борис заметил движение справа. Кто-то двигался за ним.

Борис прибавил шагу, но не сменил направление. Преследователь не отставал, а слева появился еще один. Борецкий переложил пакет со своим трофеем в левую руку, а пальцами правой сыграл боевую трель: под серебром перчатки звякнули стальные пластинки. Теперь рука превратилась в кастет – вполне достаточно для воина против шпаны. По спине пробежал знакомый холодок, волосы на затылке стали дыбом – быть драке. Борецкий резко свернул в первый попавшийся переулок. Двое – за ним. Он даже смог бегло рассмотреть их. Бросить взгляд, как в уличной драке прикидывают расстановку сил. Мужчина и юноша. Оба бледные, с губами изъеденными соком голубоватой местной травки. У старшего вместо правой руки протез. «Плохо, – подумал Борис, – никогда не знаешь точно, что за дейвайсы у калек в протезах».

Борецкий надеялся просто уйти, избежать столкновения. То, что он собирался сделать в гостинице с помощью марсианской бутылки, не вязалось с уличной дракой. Но гора мусора и глухая стена за ней отрезали путь, не давая места для маневра.

Борис резко обернулся – и вовремя. Двое были уже рядом. Теперь Борецкий видел своих преследователей ясно и четко. Во всех деталях. Младший что-то прижимал к животу, что-то бесформенное и пушистое на вид. Глаза парня блуждали, зрачки дрожали на бледном лице, словно каждый жил своей жизнью, а губы были растянуты в идиотскую улыбку. Одутловатое лицо и расплывающаяся, недоформированная, словно детская фигура – он был похож на ребенка и ящерицу одновременно. Борис признал в нем сумасшедшего – типа тех, которых раньше ссылали обустраивать Марс, а потом стали использовать как собак-ищеек для поиска артефактов, когда стало понятно, что марсианские штучки идут в руки только душевнобольным. При этом не важно – родился таким человек или у него съехала крыша от местной травки, дозы лекарства или в результате каких-нибудь иных манипуляций.

Второй идиотом не был, но старался им выглядеть: скалил щербатые зубы, улыбаясь открытым ртом. Засаленные волосы торчали пучками на голове. Борису показалось, что он уловил запах бедности, идущий от полусумасшедшей парочки. Вот только сильный развитый торс, твердая походка да дорогой протез слишком сильно контрастировали с поношенной одеждой и старательно сложенным в юродивую гримасу лицом старшего.

Разведя в миролюбивом жесте руки (как учили: раскрытые ладони чуть вперед и в стороны), Борецкий спросил:

– В чем дело, ребята?

Продолжая двигаться на него, старший мужчина поднял брови и засипел по-заговорщически:

– Не хочешь купить немного местной травки? – Его напарник – молодой сумасшедший осклабился, услышав знакомое слово, и ткнул бесформенный клубок, что был него в руках, Борису. Старший приступил к Борецкому почти вплотную и все гундел сипло и неубедительно: – Деньги очень нужны. Отдадим недорого. Хотим свалить из этого проклятого места, подлечиться.