Черный монастырь. Книга третья: Аустраберта

Год 648, март

Мой господин!

Ваше письмо меня обрадовало. Я не смела надеяться, что у Вас найдется для меня время. Я ценю Вашу искренность. Мне только семнадцать лет, вы же успели многое повидать.

Вы правы, говоря, что совсем недавно я стояла на перепутье. Но теперь выбор сделан. Внешне моя жизнь полностью изменилась. Служанка не одевает меня по утрам, и за обедом никто не ставит передо мной тарелку. Я не гуляю по нашему саду, не купаюсь в пруду.

Однако тот мир, который открылся мне в раннем детстве, не изменился. Я говорю о своих видениях. Они всегда со мной, стоит мне только закрыть глаза. А иногда не нужно и этого. Вот и сейчас, прочитав Ваше письмо, я увидела Вас. Вы шли, поддерживая длинные черные полы, а Ваш лоб был весь в морщинах. Потом я увидела Вас совсем близко: Вы улыбнулись, затем помрачнели, затем лицо снова просветлело.

При нашей первой встрече я не успела рассказать Вам об этих видениях. К тому же, отец гневается на меня, когда слышит о них. Матушка тоже многое видит, но молчит. Этот дар у меня от нее.

Сестры думают, что я всё время молюсь. Они смотрят на меня с почтением, некоторые со страхом. Но я должна признаться, что редко думаю о Боге и совсем не пытаюсь с Ним говорить. Однако я верю, что Он помнит и заботится обо мне.

Я буду благодарна Вам за новые письма. Если захотите, я буду рассказывать о своих видениях. Иногда я вижу непонятные вещи. Быть может, Вам удастся их объяснить.

Когда я была совсем маленькой, я увидела свое отражение в прудке. На мне была странная одежда. Теперь я понимаю, что я увидела свое будущее.

Да хранит Вас Господь!

Раба Божья Аустраберта

Год 648, август

Моя дочь во Христе!

Вы пишете, что мало думаете о Господе и совсем не говорите с Ним. Любому другому христианину я вынес бы порицание, ибо такое признание, пусть даже искреннее и простосердечное, следует толковать как небрежение, духовную леность, предосудительный грех. Однако же Ваши слова о видениях не только заинтересовали меня как человека, живо интересующегося всем малоизвестным и непонятным, но заронили сомнение в готовых вердиктах, даже если они выверены мудростью Отцов Церкви и Святых Угодников. Ваш рассказ о том, что Вы увидели меня, поразил меня несказанно. Я сразу же понял, о чём Вы пишете: единственное место, где мне приходится придерживать полу своей рясы – это узкая и крутая лестница, ведущая на второй этаж обители в Ребэ. Однажды, поднимаясь к себе в келью, я внезапно почувствовал чей-то взгляд. Я прекрасно помню: ощущение это было настолько явным, что я еще долго стоял на середине лестницы, озираясь вокруг. Я не склонен отмахиваться от таких явлений и приписывать их проискам темных сил, которые даже не буду называть – слишком много чести. Наоборот, я глубоко убежден: все ветхозаветные пророки обладали духовным зрением, что помогало им убежденно говорить о будущем. И уж если упоминать о вещах непонятных и таинственных, то что может быть загадочнее «Апокалипсиса» Св. Иоанна Богослова? Сколько уже предложено толкований, но ни одно не убеждает меня до конца. Я часто задумываюсь над этим текстом, и порой мне кажется, что я тоже начинаю видеть двадцать четыре престола, слышать молнии и громы…

А посему, отвечая на Ваш вопрос, скажу уверенно и определенно: пишите мне о своих видениях. Но ничуть не меньше меня интересует и всё остальное, что Вы решите доверить письму. Я чувствую ответственность за Вас, а потому готов и далее предлагать свою посильную помощь советом и молитвой.

Да хранит Вас Господь!

Филиберт.

Год 648, декабрь

Мой господин!

Вокруг меня образовался пояс тишины. Но мне хорошо и спокойно. Сестры перестали умолкать при моем появлении. Теперь они только улыбаются. Перемены происходят медленно. Но я никуда не тороплюсь.

С недавнего времени в этом поясе тишины кто-нибудь задерживается, чтобы поговорить. Я никого не зову, никого не гоню. Сестры рассказывают о своей жизни. Многим здесь трудно. Они не смирились – так они говорят. Я этого не понимаю. Если нужно смирение, то зачем такая жизнь? Сестра Бригита знает наизусть Святое Писание. У нее через слово примеры из Псалтыря или Пророков. Но у нее нет душевного покоя. Она приходила ко мне, глаза строгие. Подняла палец, вспомнила наставление из Апостола Павла. А потом заплакала и ушла. А я тут же увидела, как она говорит гневные слова старику и старухе, а те вжимают головы в плечи. Я спросила ее потом об этом. Она странно посмотрела и теперь избегает меня.

Настоятельница ко мне добра, даже слишком. Ведь из-за своих видений я бываю рассеянной. Намедни пролила всю воду, приготовленную в кадке для купания. Я стояла и не могла ничего с собой поделать. Я смотрела вниз, но мокрый пол превратился в морскую пучину. Я всё глубже погружалась в нее. Потом вода дошла мне до груди. Я стояла спокойно, страха не было. Я посмотрела вперед и увидела деревянный щит. Я поняла, что вода скрыла того, кто чуть раньше держал этот щит в руках. Потом видение исчезло. Настоятельница стояла на коленях и вытирала воду. У меня пересохло в горле, дрожали ноги. Она уложила меня, и я проспала до следующего утра.

Быть может, мой господин, Вы сможете истолковать это видение. Я буду Вам признательна.

Да хранит Вас Господь!

Раба Божья Аустраберта

Год 649, ноябрь

Моя дочь во Христе!

С моего последнего письма прошел почти год. Я несколько раз собирался написать Вам, но каждый раз сталкивался с каким-нибудь препятствием. Теперь же я чувствую, что просто обязан отправить Вам короткое письмо, дабы Вы не подумали, что я забыл о Вас.

Описанное Вами видение удивительно. Мне кажется, что Вы увидели будущее или прошлое – в каком именно направлении и как далеко проникло Ваше духовное зрение, сказать трудно. Мне представляется важным то, что Вы не ощущали страха. Я верю, что страх насылают на нас темные силы, а посему, следуя тому же разумению, я прихожу к выводу, что отсутствие страха говорит о прикосновении благотворного духа. Возможно также, что Вам был послан некий знак.

…Приближается зима, льют бесконечные дожди, а редкими звездными ночами трава покрывается инеем. Кажется, что природа созвучна состоянию моей души, замершей в ожидании зимней бури. Быть может, такое сравнение покажется Вам надуманным и излишне эмоциональным, но я не хочу кривить душой. Если Вы пишете о поясе тишины, то я живу в атмосфере безмолвия. Вокруг меня – пустое пространство; пустует даже соседнее место за общим столом. Меня обвиняют во многих грехах, и прежде всего – в гордыне, которая якобы не позволяет мне принять своих братьев такими, какие они есть. Да, я не могу смириться с человеческими пороками в святом месте. Бенедикт завещал нам свой Устав, и, надевая черную рясу, мы должны поклясться в верности его заповедям. Наш настоятель Ажиль – человек святой, но он уже в преклонном возрасте, и душа его жаждет покоя. Я не смею обременять его своими жалобами, хотя он и сам всё видит, всё понимает. Ему горько и больно доживать свой век в атмосфере разлада. Будь он мирским начальником, ему было бы проще: видя неподчинение, он мог бы строго наказать виновных, дабы не допустить распространения смуты. Но здесь, в Божьей обители, мы не можем – не должны – пользоваться теми же средствами, что миряне. Вот и получается, что применять силу негоже, а без нее ничего не изменить. В любом случае, это мой крест, и я буду нести его.

Да хранит Вас Господь!

Филиберт

Год 650, март

Мой господин!

Ваше письмо шло долго, но я знала, что оно придет.

Мне горько, что Вы страдаете. Жаль, что я не могу передать Вам свою тишину. Вы добрый человек, и вы достойны счастья. Тогда, при нашей встрече, Вы смотрели на меня ласково… Я почувствовала тепло. Я протянула руку, чтобы взять со стола платок. Но на самом деле я хотела ощутить рукой тепло. От вас исходили теплые волны. Неужели Ваши братья этого не чувствуют?

На днях я увидела Вас в большом зале. Вы были похожи на епископа. Перед Вами, склонив головы, стояли мужчины в черном. Вы полагаете, что я могу видеть будущее. Значит, я увидела будущее, в котором есть Вы.

Я учусь не проваливаться в свои видения, сдерживать себя. Мне кажется, что многое уже получается. Теперь я лучше понимаю сестер. Просто раньше у меня не было на это времени. И родителей я тоже понимаю, особенно отца. Он ведь никак не мог смириться, что я его ослушалась. В начале года мне исполнилось 20 лет. Матушка пришла к нам во двор, а отец не пожелал. Но я вышла к нему, и он заплакал. Он меня всё время хоронит. А мне кажется, что жизнь только начинается.

Мне нравится, как Вы пишете. У Вас получается очень складно. Я перечитываю Ваши письма и слушаю, как они звучат. В них есть мелодия, но она грустная. В моей голове всё время звучит музыка. Когда я жила дома, я играла на арфе. Настоятельница говорит, что это грех. Но я вижу, что она в это не верит.

Мне опять кажется, что у Вас грядут перемены. Быть может, в следующем письме Вы мне о них расскажете.

Да хранит Вас Господь!

Раба Божья Аустраберта

Год 650, декабрь

Моя дочь во Христе!

Ваши видения продолжают удивлять и даже поражать меня. Я получил Ваше последнее письмо в апреле, а в начале мая Ажиль предложил мне стать его правой рукой, вторым настоятелем. Учитывая его возраст и пошатнувшееся здоровье, это означало, что мне было предложено взять на себя руководство всей жизнью обители. Прежде чем сообщить братьям о своем решении, настоятель долго беседовал со мной наедине. Оказалось, что мы одинаково смотрим на положение дел в монастыре. Ажиль глубоко переживает из-за того, что наше бенедиктинское братство постепенно превратилось в собрание мирян, даже не скрывающих своих мирских привычек и предпочтений. Не в силах отказать глубоко уважаемому и любимому мною человеку, я согласился взять на себя эту новую и трудную заботу. Мое посвящение в должность состоялось в присутствии всех братьев. Я был облачен в широкий плащ с капюшоном, то есть был «похож на епископа». А братья действительно стояли полукругом, склонив головы.

Однако я не предполагал, что эта новая роль окажется не просто трудной, но невозможной. Первым делом я обязал братьев ежедневно читать наш Устав и молиться о том, чтобы его дух пропитал душу. Однако вместо этого монахи и послушники разбрелись по кельям, чтобы предаваться в уединении всё тем же мирским страстям – разве что прежде они делали это открыто, а теперь скрытно. Напрасно я приглашал к себе каждого из братьев для душеспасительной беседы. Меня выслушивали, и некоторые начинали божиться и каяться, но ничего, ровным счетом ничего не менялось. Что толку с того, что монах знает наизусть все принципы Братства, если ни один из этих принципов не подвигает его на более духовную жизнь?

И вот теперь мы существуем как будто в разных мирах. Меня терпят, но меня не любят. Это самое горькое, что может быть.

Пишите о себе, о своих видениях, о радостях и печалях своей жизни. Пишите, не заботясь о слоге или изысканности стиля. Меня долго этому учили, однако я не вижу, чтобы эти умения хотя бы как-то помогали тому делу, которому я посвятил себя по велению сердца.

Да хранит Вас Господь!

Филиберт