Раб великого султана

– Много есть дел, угодных Богу, так много, что всех и не упомнишь, и все же можно обойтись и без них. Старики говорят, что даже тот, кто не совершил ни одного доброго поступка, может попасть в рай, если на Страшном суде положится на милосердие Аллаха.

Услышав это, Антти очень удивился и сказал:

– Наука Аллаха, похоже, и вправду добра и милосердна, и жизнь по законам вашей веры не доставит особых трудностей простому человеку вроде меня. Всего-то и дел – не пить вина и не есть свинины! И если бы не видел я своими глазами, как во славу ислама бросают в мешок с солью отрубленные головы, то, возможно, позволил бы обмануть себя и поверил бы, что это – самая лучшая религия на свете. Но учение, которое велит убивать невинных людей только за то, что они исповедуют другую веру, не может быть милосердным, ибо нельзя обратить человека на путь истинный, отсекая ему голову.

Меня же очень удивило, для чего Марджан прилагает столько усилий, пытаясь представить нам свою религию в самом выгодном свете. И я спросил:

– Я ничуть не сомневаюсь в правдивости твоих слов, но чего ты, собственно, хочешь? Скажи нам, чего ты от нас ждешь?

Тут он, точно в великом изумлении, воздел руки к небу и промолвил:

– Да чего же я могу хотеть? Я ведь только бедный евнух. Мне повелели узнать, что творится в ваших душах, и обучить тебя арабскому языку, если ты окажешься достаточно смышленым. Муссуф же будет заниматься с твоим братом и постарается превратить его в отменного борца, ибо господин мой пока не знает, к какому еще делу можно приставить этого франкского силача.

В этот миг в дверях дворца появились Синан и Драгут, и гвалт на дворе мгновенно стих Синан обратился к пиратам и одарил их почетными одеждами, а также деньгами. Так закончился этот день, и евнух, Марджан, отведя нас на задворки, показал нам помещение, где спали рабы и стражники Синана и где мы могли прилечь и отдохнуть.

5

Евнух Марджан обучал меня арабскому языку, показывал странные буквы и объяснял, как они пишутся на бумаге. Учебником нам служил Коран: Марджан читал мне вслух целые суры и требовал, чтобы я пытался читать их сам. Антти евнух нашел другого наставника, поскольку Муссуф ушел с Драгутом в море.

А еще мне вернули моего песика, и я не знаю, кому это доставило большую радость – ему или мне. Благодаря этому я мог как-то сносить жизнь в неволе, да и вообще жаловаться мне было не на что. Но с каждым днем я все острее ощущал, что за мной тайно наблюдают и запоминают малейший мой поступок. И я стал задумываться: какая же судьба меня ожидает? Ведь еврей Синан, безусловно, был не из тех, кто проявляет благодушие без задней мысли.

Однажды, когда я мыл полы в бане, ко мне внезапно подошла Джулия и презрительно бросила:

– Раб делает работу раба.

Я так обрадовался, увидев ее, что не показал, насколько уязвили меня ее слова, и воскликнул:

– Джулия, Джулия! Ну как тебе здесь живется? Не обижают ли тебя? И могу ли я тебе чем-нибудь помочь?

Она ответила:

– Скобли пол и не смей поднимать на меня глаза, ибо я – благородная дама, и мне нет нужды работать; я только лакомлюсь лепестками роз, вываренными в меду, да ем вкусную кукурузу, так что уже – как видишь – немножко растолстела.

Охваченный жгучей ревностью, я спросил:

– Неужели Синан обнаружил склонность к тебе? И не томительно ли тянется время, которое проводишь ты в праздности, каковая есть мать всех пороков? О, Джулия, не хотел бы я, чтобы ты впала в грех!

Джулия подняла вуаль, рассеянно дотронулась до щеки и сказала:

– У меня есть все основания считать, что господин мой ко мне благосклонен, ибо он часто зовет меня, к себе и велит мне смотреть на блюдо, полное песка, а также чертить пальцем линии на этом песке. Но страсть, что питает Синан ко мне, он пока скрывает, чтобы не огорчать своих жен, которые ревниво следят за ним и охраняют таким образом мою честь.

– О Аллах! – в изумлении вскричал я. – Зачем Синану нужно, чтобы ты чертила пальцем линии на песке?

– А я откуда знаю? – честно ответила Джулия. – Но ему это явно нравится. А может, это лишь предлог, чтобы послать за мной и любоваться моей красотой? Ведь я же прекрасна, как луна, а очи мои – словно разноцветные драгоценные камни.

И в тот же миг у меня за спиной раздалось хихиканье. Еврей Синай отодвинул занавеску и шагнул вперед, ибо, даже зажав рот ладонью, он не мог больше удержаться от смеха. За Синаном семенил евнух: Марджан, озабоченно потирая руки. Я решил, что пробил мой последний час: ведь я осмелился говорить с Джулией, а она открыла передо мной лицо, что мусульмане считают за великий грех. И охватил меня страх, но, желая защитить Джулию, я сказал:

– Господин мой, покарай меня, Ибо в том, что случилось, нет ее вины. Это я первый заговорил с ней. Но мы не сделали ничего плохого, лишь превозносили твою мудрость и доброту.

Еврей Синан расхохотался еще громче, показывая свои гнилые зубы. А потом изрек:

– Я своими ушами слышал, как ты восхвалял меня. Так поднимись же из грязи, Микаэль, и ничего не бойся. Ты же сам уверял меня, что ты – лекарь, а стало быть, нет греха в том, что рабыня открыла перед тобой лицо. Но покончим с этой пустой болтовней. Следуй за мной, ибо пришло нам время поговорить серьезно. Я хочу показать тебя твоему будущему господину, которого ты должен слушаться.

Услышав эти слова, я оцепенел в тревоге и, не задумываясь, вскричал:

– Лучше накажи меня, господин мой, но только не отсылай от себя! Ибо жестокая судьба научила меня, что в жизни все всегда меняется лишь к худшему!

Но Синан удалился, не обратив внимания на мой вопль отчаяния, а Марджан произнес:

– Не забывай, что ты – раб. Твой господин уже подарил тебя новому хозяину. Его зовут Абу эль-Касим, и он – торговец благовониями из Алжира, да будет город сей проклят Аллахом.

Сердце мое в испуге подпрыгнуло, и ощутил я великую боль. Но евнух Марджан велел поторопиться, и мне пришлось послушаться его, так что я поспешил за Синаном, чтобы увидеть своего нового хозяина.

Покорно опустив глаза, вошел я в покои Синана. Тот милостиво обратился ко мне, приказав сесть. Я поднял глаза и оцепенел от изумления: напротив меня на пуховой подушке расположился маленький, похожий на обезьяну мужчина в драном халате. Выглядел этот человек весьма подозрительно, и когда он посмотрел на меня своими обезьяньими глазками, я почувствовал, что ничего хорошего меня не ждет. И я бросил умоляющий взгляд на еврея Синана, но тот с усмешкой заявил:

– Это – твой новый господин, Абу эль-Касим. Он – человек бедный и едва сводит концы с концами, торгуя дешевыми благовониями, которые выдает за дорогую амбру, разбавляя розовое масло и продавая женщинам за гроши дрянную тушь для ресниц. Но он обещал каждый день в Алжире посылать тебя в медресе при мечети, чтобы ты внимал там словам великих мудрецов и быстро освоил таким образом язык, а также узнал три основы ислама – законы, обычаи и истинное учение.

Я не осмелился возражать ему, поскольку он уже принял решение. И я лишь покорно склонил голову.

Абу эль-Касим с сомнением смотрел на меня, часто моргая. Потом он произнес:

– Мне сказали, что ты – лекарь и хорошо знаешь христианские снадобья?

И когда я кивнул головой, он продолжил:

– Во имя Аллаха всемилостивейшего и милосердного! Чтобы спастись от подлых наветов злых людей, мне пришлось пуститься в трудное и опасное путешествие, во время которого у меня заболел желудок. Ты можешь исцелить меня?

На лице его появилась такая неприятная улыбка и выглядел он столь отталкивающе, что у меня не было ни малейшего желания осматривать его и лечить его недуги. Но долг вынуждал меня оказать ему помощь. И я попросил:

– Покажи мне язык! Испражнялся ли ты сегодня – и как? Дай мне посчитать твой пульс и ощупать живот, и я скажу, какое снадобье тебе нужно.

Абу эль-Касим все еще держался руками за живот.

– Вижу, ты разбираешься в своем деле, – промолвил он. – Верю в это и ничуть не сомневаюсь в твоих талантах. Но лучшее лекарство для моего желудка – это доброе вино, и употребление его не будет считаться грехом, если я выпью по совету врача и исключительно для здоровья.

Я внимательно посмотрел на него, спрашивая себя в душе, не хотел ли он просто испытать меня. Но тут и еврей Синан схватился руками за живот и застонал.

– О, проклятый Абу эль-Касим, ты принес в мой дом заразную болезнь, ибо и я чувствую ужасные рези! Внутренности мои сжигает адский огонь, и только то чудодейственное снадобье, о котором ты говорил, может умерить мои страдания. У меня, слава Аллаху, есть тут случайно кувшин вина, который подарил мне когда-то один капитан. Я не мог оскорбить его, отказавшись принять подарок. И я спрятал этот кувшин, чтобы не вводить никого во искушение. Но тебе, Микаэль, мы доверяем. Так что сломай печать, попробуй вино, понюхай его и скажи, может ли оно излечить наши недуги. И тогда мы не совершим греха, пригубив этот напиток. К тому же мы сделаем это тайно, в четырех стенах моих покоев, и никто об этом никогда не узнает.

Оба лицемера умоляюще смотрели на меня, словно я был их господином, а не рабом. Что мне оставалось делать? Я сломал печать и наполнил вином три богато изукрашенные чарки, которые протянул мне еврей Синан.

Но не качество вина волновало его. Он хотел лишь убедиться, что оно не отравлено. И еще он хотел, чтобы я стал их сообщником и потому не смог бы потом на них донести. Что ж, Синану не пришлось меня долго упрашивать. Я жадно припал губами к чарке с темным, сладким напитком, аромат которого восхитительно щекотал ноздри. Затем я проговорил:

– Пейте – и по Милости Аллаха излечитесь от ваших недугов, сердца же ваши да возвеселятся!

Оба поспешно последовали моему совету, с наслаждением вдохнув запах вина и похвалив напиток с таким знанием дела, что не приходилось сомневаться: люди эти явно не впервые нарушали запрет Пророка.

Когда мы снова наполнили чарки, Абу эль-Касим промолвил: