Рюрик. Полёт сокола

– Пусть и боль твоя, братец, сокроется водой вслед за дарами жертвенными! – тихо, но твёрдо, как произносят заклятья, молвила сестра.

– Благодарю, сестрица, – вздохнул Ольг.

– Чего волю сердцу-то дал? Ведь я тебе ещё когда рекла, да ты и сам ведаешь, однако признаться не желаешь, что не твоя она, и ты не её. С ней ты не исполнишь предназначенья, начертанного для нашего Рода, – строго выговаривала Ефанда.

Перед очами Ольга возникли образы, виденные им в ободритской священной роще у Дуба Прави. Сестрица, как всегда, зрит истину.

– Снова ты со мной речёшь, будто старшая, отчего так? – спросил Ольг.

– Оттого, что я роду женского. Великая мать, богиня Дану, наделила всех кельтских жён искусством магии, врачевания и мудрости, дабы они хранили наш древний Род. Так что я всегда старше тебя буду. Ну, иди, а то все уже заждались тебя, и отец с матерью, и сей ободрит с соколиными очами… – Ефанда встала и ушла так же мягко и тихо, словно лёгкий предутренний ветерок сдул тополиную пушинку.

Ольг вернулся в отчий дом, когда стало сереть на восходе. Во дворе за столом под раскидистой липой он увидел Рарога. Тот сидел один в задумчивости и, видимо, тоже не спал эту ночь.

– Княже, давай, как только рассветёт, дальше двинемся! – предложил кельт, садясь напротив.

– Тяжко, брат? – поднял очи Рарог, которому мать Ольга поведала горе сына.

Ольг помолчал.

– Люблю ведь я её! Оттого и отправился за море с викингами. Сколько бед одолел, считай, из объятий самой Мары чудом вырвался, с подарками пришёл, а тут… И живёт аж в Изборске, даже увидеть её не смогу, – горько вздохнул кельт.

– Да тебе совсем худо, брат, – сочувственно покачал головой князь.

– Было ещё хуже, – отвечал Ольг, – да сестрица словом своим подлечила – отчитала меня, будто мальца неразумного, – впервые краем уст усмехнулся воевода.

– Да-а, сестрица у тебя… – с восхищением протянул Рарог, – взглядом, что кистенём хватила, аж в коленках слабину почуял. Откуда это в ней, ведь девица совсем?!

– Бабушка наша ведуньей была. И сестра у меня непростая, сей дар передался ей более всех в нашем Роду.

– Гляди, уже светает, пора воинов поднимать, да будем в путь двигаться, – решил Рарог.

– Тяжко мне тут нынче, Рарог, куда ни гляну, всюду её вижу. Давай-ка в Нов-град схожу с вами, авось душа немного успокоится, – предложил Ольг. – Насады наши велики, княже, через пороги не пройдут, – уже деловым тоном заговорил кельт, когда они оказались на берегу Волхова, – лепше их в устье Ладожки оставить с частью гребцов, а мы со скарбом необходимым далее на плоскодонках местных без хлопот пройдём. Я договорюсь за проводника.

– Добре. Трувор, – обратился Рарог к брату, – прикинь, чего с собой в Нов-град взять надобно. – Трувор кивнул в знак согласия и велел отвязывать от пристани пеньковые канаты.

* * *

Когда уже на плоскодонках шли меж песчаных отмелей да островков Волхова, князь, глядя на проплывающее мимо селение, молвил:

– Мне показалось, что твоя сестра Ефанда сердита на тебя, хотя вы столько не виделись.

– Она до сих пор не может простить, что я нанялся к нурманам и на их драккаре ушёл в поход, – Ольг помолчал, отдаваясь воспоминаниям. – Они обе, мать и Ефанда, не хотели отпускать меня, но я был упрям и стоял на своём. Тогда плачущая Ефанда сняла свой торквис, подарок бабушки, и надела мне на шею. Она осталась без оберега, и я про себя поклялся, что верну ей священное ожерелье, которое для нас, кельтов, больше чем просто украшение. Настоящий торквис обладает магией и всегда хранит своего хозяина. Её подарок спас меня.

– Ты потерял её ожерелье?

– Да, когда между моими людьми и викингами вспыхнула ссора, я тебе рассказывал. Узнав, что твой караван будет в Галлии, я с радостью нанялся к тебе. Потратил почти всё, но добыл то, что хотел: серебряный торквис для сестры, золотые серьги и кольца, а также византийские оксамиты… для Велины, – сглотнув ком в пересохшем горле, с трудом вымолвил родное имя Ольг. Чело молодого кельта враз помрачнело, а очи подёрнулись пеленой внутренней боли.

– Получается, что потеря оберега сестры привела тебя ко мне?

– Выходит, так. Но всё это не случайно. Думаю, сестра теперь успокоится, что я служу не викингам, а варягам-русь, – обронил Ольг.

Рарог же опять вспомнил Ефанду. Вроде бы ничего особого нет в этой совсем юной, беловолосой и зеленоглазой девице, но почему-то сердце его замерло на несколько длинных мгновений, а когда забилось, то неровно и с перебоями. Неожиданно для себя князь понял, что с первого взгляда влюбился в юную сестру Ольга.

* * *

Когда высокие, статные, обветренные внуки вошли в княжескую гридницу, Гостомысл даже прослезился, столь похожими на него самого в молодости были Рарог с Трувором. Дед встал и обнял их поочерёдно. Слёзы радости не давали старику первые мгновения вымолвить ни слова. Он только глядел влажными сияющими очами на дорогих гостей и весь светился от счастья.

– Соколы мои, как есть истинные соколы! – растроганно восклицал старый Гостомысл. От той дедовской восторженности молодые воины становились ещё уверенней и молодцеватей. – Ну-ка, внуки, поведайте, как обстоят дела в вашей земле ободритской, как матушка ваша, а моя дочь Умила, поживает, и отчего сама не приехала? – стал расспрашивать Гостомысл, едва справившись с первым волнением встречи.

– Матушка наша жива и здорова, шлёт тебе поклон земной, – поспешил ответить деду Трувор, – а приехать не смогла из-за того, что помогает Ружене, жене Рарога, она с грудной дочкой сейчас нянчится, твоей правнучкой… И младший наш Сънеус по важным делам дома остался.

– Да добре всё у нас, дед, – бодро ответил Рарог, – живём так, как воинам положено: в сраженьях спуску никому не даём – ни нурманам, ни саксам, купцов наших с караванами оберегаем. Боремся непрестанно за живот свой, и на том стоим! Да что говорить, – гордо добавил молодой князь, – слава ободритских соколов далеко за пределы моря Варяжского разлетелась!

– Про славу вашу воинскую наслышан, – закивал головой старый князь, нисколько не разделяя молодого восторга внуков. – А ещё слыхал я, что жена у тебя франкская принцесса, так ли? – нахмурил он чело.