Тайна герцога

– Результаты те, что мы весь день провели, ни минуты не выпуская Жемчугова из глаз!

– Ну, и что же он делал?

– Сначала он пил со мной у себя дома, – сказал Пуриш, – а потом, вечером, мы поехали в трактир и там пили…

– Ох, что вы пили, это я вижу! – вздохнул Иоганн.

– Нельзя же, господин Иоганн! Мы для пользы дела! – скромно заметил Финишевич, расправляя рыжие усы.

– Значит, по-вашему, Жемчугов никуда не отлучался от вас?

– Никуда! – с уверенной твердостью произнес Пуриш. – Целый день я с ним сидел у него дома, и только вечером мы вместе с ним поехали в трактир.

Иоганн перевел взор на Финишевича.

– Это безусловно верно! – подтвердил тот. – Я все время стоял у дома и могу засвидетельствовать, что никто оттуда не выходил.

– Негодные пьяницы! – закричал Иоганн и топнул ногой. – Наглые обманщики и воры!.. Даром берете только деньги и обманываете, ничего не делая и пьянствуя!

– Но мы клянемся вам, господин Иоганн… – начал было Пуриш.

Но Иоганн не дал договорить ему.

– Вы клянетесь, пьяные ваши головы!.. Вы клянетесь, что этот Жемчугов не выходил из дома, а я сам с ним сидел в Тайной канцелярии за одним столом!

– Не может быть! – в один голос воскликнули Финишевич и Пуриш.

– Вы еще осмеливаетесь спорить! Убирайтесь сейчас же вон и больше не смейте приходить ко мне!..

И, прогнав от себя Пуриша с Финишевичем, Иоганн потерял свое хорошее расположение духа, и всякий, даже глядя со стороны, должен был бы признаться, что бироновский немец имел причины, чтобы сердиться. Он платит герцогские деньги, а эти наглые, глупые люди пропивали их, да еще лгали ему в глаза, точно он был маленький ребенок.

И сейчас же, как будто еще для вящего подтверждения того, что Иоганну есть на что сердиться, для него случилась еще неприятность, и большая, крупная: его позвали к герцогу наверх.

Герцог, только что вернувшийся из большого дворца, ходил большими шагами по своему кабинету, когда вошел к нему Иоганн. На письменном столе лежали полученные в сегодняшний вечер и только что распечатанные Бироном бумаги и письма. При виде Иоганна герцог взял одну из них и сунул ему почти в самое лицо.

– Что это такое? Что это такое? – несколько раз переспросил он. – Вы моим именем распорядились отпустить поджигателя?! Читайте, что пишет Ушаков!..

Иоганн прочел рапорт Ушакова.

– Ну, да! – сказал он. – Я думал отпустить его от допроса.

– Но на официальном языке это значит отпустить совсем домой.

– Но я не знаю, ваша светлость! Я говорил вообще на русском языке.

– Вы на русском языке говорите, как лошадь! Сами они объяснялись по-немецки.

– Впрочем, ваша светлость правы! – проговорил Иоганн. – На этом варварском языке могут разговаривать только лошади.

– Пошлите немедленно за Ушаковым! Я желаю видеть его сейчас же, а пока ступайте.

Иоганн удалился с подавленным чувством глубоко оскорбленного самолюбия. Никогда еще в жизни Бирон не говорил с ним так.

Между тем герцог, отослав Иоганна, отворил дверь в соседнюю с кабинетом комнату и сказал:

– Войдите, доктор!

Высокий черный Роджиери показался в дверях, отвесил поклон герцогу, выпрямился, поднял плечи и широко развел руками.

– Я теряюсь в догадках! – заговорил он по-немецки довольно правильно, но с таким же акцентом, как и по-французски. – Я не могу пока ничего придумать. Ваша светлость видели мою силу над этой девушкой. Когда она третьего дня убежала через случайно оставшуюся не запертою калитку в ограде сада, я вернул ее, подействовав на нее на расстоянии, и она, послушная моему внушению, пришла назад, подчиняясь моей воле. Однако теперь мое внушение не действует, несмотря на то, что я несколько раз принимался делать его. Мало того: я сегодня сам был в том доме, где она… у пани… пани…

– Ну, все равно… этой польки!.. Как ее там зовут – безразлично! – сказал в нетерпении Бирон.

– Я был там, в этом доме, – повторил Роджиери, – пробовал воздействовать на самое польку, но она не поддалась мне; точно так же осталось безрезультатным мое приказание Эрминии, чтобы она вернулась, куда я ей приказываю.

– Так что вы положительно потеряли надежду, чтобы она послушалась вас, как тот раз, на расстоянии, и пришла бы к вам добровольно?

– Просто не знаю, что и подумать, ваша светлость, но, по-видимому, должен отказаться!.. Может быть, ее уже нет в Петербурге! Может быть, ее увезли, и полька обманывает, что она у нее!

– Ну, куда же могли увезти ее? Да и с какой стати? Ну, что же, если вы не можете употребить над нею свою сверхчеловеческую власть, я попробую пустить в ход свою власть простого смертного, кабинет-министра!.. Вам придется заявить официально, что это – ваша воспитанница, и потребовать ее к себе!

– Но, ваша светлость, тогда придется же объяснять, почему она жила в заколоченном доме, скрываемая ото всех!

– Пустяки! – сказал Бирон. – Кому вам придется объяснять? Вы подадите просьбу мне лично, и я без всяких объяснений прикажу исполнить!

– Но, ваша светлость, если Эрминия к этому времени очнется, ведь она заявит, что никогда моей воспитанницей не была и что добровольно не хочет идти ко мне!

– Ну, так тогда, – топнув ногой, крикнул Бирон, – ее возьмут и привезут к вам насильно!.. Она должна быть, во что бы то ни стало, завтра же возвращена мне, потому что я этого хочу.

– Но что станут говорить в городе? – попытался было возразить Роджиери.

Герцог вскинул руками и решительно тряхнул головой:

– А не все ли равно мне, что будут говорить в городе или где бы то ни было! Я так хочу, и это так будет!.. А тем, кто посмеет сказать что-нибудь против, я велю вырвать язык! Вот и все!.. Эрминия должна быть возвращена!..

– Генерал Ушаков приехал, ваша светлость! – доложил Иоганн, появляясь в дверях.

– А-а, вот! Хорошо, по крайней мере, что недолго заставляет себя ждать! Его-то мне и нужно. Позвать его сюда!

Ушаков вошел со спокойною учтивостью, не лишенною даже изящества, которым Андрей Иванович, впрочем, отличался всегда.

– Вот, – показал Бирон на итальянца Роджиери, – воспитатель той молодой девушки, которую вытащили тогда из огня.

Ушаков слегка поклонился.

– Я приказываю вам, – продолжал герцог, – чтобы завтра же молодая девушка была доставлена…

– Во дворец вашей светлости? – спросил Ушаков. Бирон недовольно фыркнул носом.