Остановка первого вагона

КАТЮХА: Ты помнишь, где у меня родинка? Ага-ага?

НАФИК: На сегодня – всё!

КАТЮХА: О, боже! Какой мужчина! Я хочу от тебя сына!

НАФИК: Катюха, перестань!

КАТЮХА: И я хочу от тебя дочку!

НАФИК: Мне пора!

КАТЮХА: И точка! И точка!

НАФИК(начинает раздеваться): Ах, ты ж гадина!

КАТЮХА: Гадюка! Я твоя гадюка! А ты мой великий питон!

НАФИК: Вот чё мне опять Аньке врать?

КАТЮХА: Скажешь, резьбу сорвало… Надо было срочно болт приладить…

НАФИК: И где только набралась этих гадостей.

КАТЮХА: А по телевизору не только новости показывают.

НАФИК: Восемнадцать плюс?

КАТЮХА: Да-да. Где там твои восемнадцать плюс… Мои восемнадцать плюс!

НАФИК: Что ты делаешь?!

Сцена 5-ая

На лавочке у подъезда сидит СЕМЁН. АННА стоит перед ним.

СЕМЁН: Первая моя выборная компания. Девяносто седьмой год. Северная слободка. Там дорога в городке одна – центральная. И кто-то собаку сбил. Прям по среди дороги так и осталась лежать. Приехал туда в феврале, а уезжал в апреле – её никто и не убрал. Только колеи вокруг наездили, объезжали.

АННА: А вы сами?

СЕМЁН: А что я?

АННА: Не убрали?

СЕМЁН: У меня тогда мобильная агит сеть была. Утром подгоняли автобус, девчонок молодых – там парикмахерское училище было – загружали, и на весь день. А то и на два: район большой! Матери только рады. Их детей куда-то увозят, а они рады. Тоже, как вы, пристроить хотели. И это в девяностые! Тогда жизнь ничего не стоила! Но люди смелее были. Потому что – голодные! А теперь? Ведь реальный же шанс даём! Но свою жизнь менять страшно. Всем страшно.

АННА: Я вот не смогла.

СЕМЁН: Была возможность?

АННА: Дважды.

СЕМЁН: Даже так? Первый – когда поступили. А второй?

АННА: Дедушка.

СЕМЁН: Широко известный в узких кругах Марк Исаакович?

АННА: Профессор, светило.

СЕМЁН: Опять Нафик не пустил или… (Смотрит на неё). Неужто сама?

АННА: Дура… Дед приезжал после свадьбы. Разведись, говорит. Квартиру оставлю, машину, деньги. В городе жить будешь, доучишься. А я – куда там, я уж Глафирку под сердцем носила. Никто не знал ещё, даже Нафик, а я чувствовала её… (Пауза). Ну, дед плюнул: отрезанный ломоть, говорит. Наследства лишил. Он тогда на молодухе уже женат был, лаборанточке своей. Ей всё и оставил.

СЕМЁН: Печалька.

АННА: Да, нет… Любила его. Такое вот еврейское счастье с татарином. Даже не еврейское, бабское.

СЕМЁН: Любила. А сейчас?

АННА: Уважаю.

СЕМЁН: Ибо натрий… Так помогите дочери, Анна. (Встаёт, подходит к АННЕ, берёт её за руку). Мотю есть за что уважать?

АННА: У Глафиры характер-то тот ещё. Она себя покажет.

СЕМЁН: И будет жить долго и счастливо!

АННА молчит долго. Мимо, по путям, успевает пройти товарняк.

АННА: Сейчас я её к вам пришлю.

Появляется в хлам пьяный МОТЯ.

МОТЯ: И снова – здравствуйте! Тётя Аня, вашей дочке зять не нужен?

АННА: Чего-о?!

СЕМЁН: Как быстро-то!

АННА: Долго ли умеючи?

СЕМЁН: Если умеючи, то долго.

АННА: Нафику такое не скажите!

МОТЯ: Аллё! Где она?!

АННА: Тебе утром в отдел кадров.