Убийца с лицом ребенка

– Так точно, – звякнул зубами Ваня.

– Сожалею, но ничем вам помочь не могу, – сказал Остап Тимофеевич. – Дело имеет международный характер. Сообщу вам конфиденциальную информацию. У нас есть договор с международной кампанией «Сионские мудрецы», которая занимается выкупом евреев на территории Украины, которым грозит опасность от антисемитских акций. За каждого такого еврея они платят тридцать тысяч долларов. Этим соплякам от Москаленко нам пришлось отдать двадцать штук. Если мы бесплатно отдадим вам Пермана, мы проколемся на полтинник, это раз, а во-вторых нас ожидает грандиозный скандал и разрыв договора с миллионной неустойкой, на что руководство нашей партии «Самозащита» никогда не пойдет. Кроме того, представьте себе политический ущерб, который ощутит наша страна, если Перман из рук бандитов попадет в руки других бандитов, но уже в форме.

– Я бы попросил вас выбирать выражения! – потребовал Скоморох.

– Кто? Ты? – взбеленился Недобойко. – Да ты настоящий душегуб! Ты думаешь я не знаю, как ты выбиваешь признания? Сколько бомжей ты покалечил и убил на глазах подозреваемых, чтобы вырвать у нормальных людей признание от ужаса, который они пережили, и желания поскорее все забыть? По роду своей деятельности, Василь, ты имеешь дело с людьми по сути не криминальными, так называемыми коррупционерами, которые, кроме долларов, ничего в жизни не видели. А попробовал бы ты покалечить или убить бомжа, допрашивая, скажем, меня. Я бы с тебя, скотины, на месте сдернул бы кожу. Не ради бомжа. А просто, чтобы показать тебе, что твои методы рассчитаны только на ссыкунов.

– Если не отдадите мне Пермана, – плотоядно улыбаясь, сказал Скоморох, – я арестую вас за торговлю людьми, это раз, и руки обломаю уже не бомжу, а бывшему полковнику, резиденту вражеской разведки, окопавшемуся в наших рядах.

– Я сейчас позвоню Ивану Червоненко, – сказал отставной полковник Недобойко, – чтобы он знал, как его подставляют подчиненные.

– При чем здесь Червоненко? – замешкался Скоморох. – Он, что, в доле этого гешефта?

– У нас с тобой, Вася, разговора не получилось, – сказал, успокоившись Недобойко. – Пермана ты не получишь, потому что он уже сидит в своей синагоге и ест кошерную еду, – соврал полковник в отставке. – А обыскивать синагогу тебе ни один украинский суд не позволит. Тем более входить в нее ночью. Но учитывая, что я по старой дружбе разоткровенничался с тобой, у меня есть предложение. Я не звоню Ивану и ничего ему не говорю, а ты не видел меня и забыл о моем существовании.

– Самое смешное, что я знал, что он находится в синагоге, – горько признался Скоморох. – Мне об этом рассказал врач Перельман. А мы ему не поверили. Подумали, что он шутит.

– Будешь ломать Снаткина, передай ему от меня привет, – попросил Недобойко и вылез из машины.

– С каким бы удовольствием я прострелил бы ему яйца, – сказал, щелкнув зубами Ваня вслед полковнику в отставке.

– Не странно ли, что дважды нас останавливают и пугают нашим начальником Червоненко, – раздумчиво, сказал Скоморох.

– Может Червоненко тоже агент Кремля? – спросил Ваня. – Надо будет присмотреться к нему.

– Не дай Бог, если он вдруг присмотрится к нам, – сказал Скоморох. – Но приказ Горпищенко о доставке Пермана в прокуратуру никто не отменял. Надо ехать к раввину, моему будущему свату, подрезать ему пейсы и привести в божеский вид.

– Но не сейчас же, – взмолился Ваня. – Я хочу домой.

– Я отвезу тебя домой, Ваня. А у меня настоящие дела только разворачиваются. Давно я хотел встретиться с жидовским попом. Вот и случай подвалил. У меня к нему есть неоплаченный должок.

Полковник в отставке Недобойко вошел в свою квартиру, поднял телефонную трубку и отдал распоряжение о немедленной отправке товара в Одессу.

– По прибытии в Одессу доложите мне лично, – приказал он и положил трубку на место.

32

Иван Трофимович Червоненко, начальник службы безопасности Коблевской области, до пятнадцати лет носил фамилию Либерман и звали его в семье Мойшей. Все изменилось в его жизни после того, как однажды в квартиру Либерманов настойчиво позвонили и в двухкомнатную квартиру на девятом этаже девятиэтажного дома на улице Космонавтов вошел сухопарый старик, с длинными усами, которые были ниже подбородка, с живыми серыми глазами и в дорогом заграничном костюме. Старика сопровождали трое мужчин в серых плащах и настороженных лицах. Двое из них сразу же вышли и стали у входа в квартиру. Третий снял серую шляпу и помахивая ею перед собой, начал представлять обитателей квартиры, замерших в страхе.

– Это ваша внучка, Иван Трофимович, Регина Либерман, ее муж Иосиф Либерман и ваш правнук Михаил Либерман. У вас, Иван Трофимович, на все-про-все, один час. Наши люди перекрыли входы и выходы из подъезда, так что секретность вам обеспечена полностью.

– Спасибо, – склонил голову старик. – А дальше я хотел бы объясниться с членами моей семьи сам.

– Разумеется, – согласился мужчина и вышел на лестничную площадку.

– Ну, здравствуйте, дорогие, – сказал старик, вынул шелковый платок и вытер намокшие от слез глаза.

– Здравствуйте, – ответил только правнук Миша.

Его родители от страха и неожиданности не могли вымолвить ни одного слова.

– Давайте знакомиться, – предложил Иван Трофимович. – Никто из вас, правда, меня никогда в глаза не видел. Регина, – взглянул он на мать Миши, – вылитая моя дочь Софа. Я бы тебя узнал в тысячной толпе. А Мойша похож на своего отца, как будто оба выбиты из одного куска камня. Иосиф, по моим данным, специалист по ремонту холодильников. Отличная профессия.

Иван Трофимович протянул руку Иосифу. Тот долго тряс ее, не зная, что делать дальше.

– Может быть, присядем? – спросил Иван Трофимович.

– Да, конечно, – ожила внучка Регина, полная сорокалетняя женщина с гладкопричесанной головой. – присядем. Я приготовлю чай.

– Времени у нас не так много, чтобы чаи распивать, – сказал Иван Трофимович, приглаживая усы. – Поэтому, садитесь, я, так сказать, вам представлюсь.

Вся семья в недоумении села вокруг стола, накрытого белой скатертью.

– Когда-то, – начал издалека Иван Трофимович, – меня звали Мойша Пинхусович Вайсман. Тогда, – он обвел всех рукой, – никого из вас не было. Но дело не в этом. Дело в том, что когда-то я работал бетонщиком на стройке, и однажды рассказал в обеденный перерыв анекдот о советской власти. Приходит в еврейскую семью после революции оперупономоченный ЧК и спрашивает главу семьи Якова, а правда, что до революции вы приторговывали золотишком. Правда, говорит глава семьи. Может быть, у вас схоронилось золотишко, так вы отдайте его нам потому что у нас нет денег для строительства социализма.

Хорошо, говорит Яков, но я должен посоветоваться с женой Сарой. Через несколько дней Якова вызвали в ЧК и спрашивают, ну что же вам ответила Сара. Сара, говорит Яков, у меня мудрая женщина. Она сказала, нету денег, нехер строить. Никто из членов семьи Либерман не только не рассмеялся, но и не улыбнулся.

– Может быть, я разучился рассказывать анекдоты, – виновато сказал Иван Трофимович. – Или вы боитесь меня?

– Я все-таки принесу чай с сушками, – снова предложила Регина.

– Ну давай, может чай нас оживит, а то вы все, как замороженные.

Регина принесла дымящийся чайник, связку бубликов, стаканы в железных подстаканниках.

Иван Трофимович пригубил стакан и сказал:

– Такого крепкого и вкусного чая я не пил давно.

– Может еще добавить сахара? – спросила пунцовая Регина. – Нам хватает две ложечки, а вам, наверное, не сладко.

– Все отлично, – сказал Иван Трофимович. – И дым Отечества нам сладок и приятен. – Так вот, – продолжил он, – все посмеялись от души, как это часто бывает, а ночью меня арестовали. Через день меня вызвали к следователю Бронштейну. Он был в очках, пил постоянно густой, как кофе, чай и что-то писал. Так прошло часа полтора. Наконец он закончил писать, сложил все листочки в папку и внимательно посмотрел на меня.

– Мойша Пинхусович Вайсман? – спросил он меня, прихлебывая чай. Я махнул головой, мол, да. – Почему вы так не любите Советскую власть? – спросил он. – С чего вы взяли? – ответил я. – Я очень уважаю Советскую власть.

– Послушай меня, Мойша, – сказал он. – Мне еще нужно допросить двенадцать человек. Хочешь, я дам тебе один хороший совет?

– Хочу, – ответил я.

– Тогда подпиши все бумаги, что я написал и вернешься в камеру здоровым и счастливым. В противном случае, – он отставил в сторону стакан с чаем и снял очки, – ты все равно подпишешь все мои бумаги, но уже ослепнув и плавая в собственной крови. Ты же не хочешь умереть инвалидом?

– Я вообще не хочу умирать, – сказал я ему.

– Никто не хочет умирать в твоем возрасте, – сказал он. – Запомни, Советская власть, создана для простого народа и должна быть беспощадна к его врагам, таким, как ты. У тебя на раздумье пять минут.

Я не читая подписал все бумаги, что были в папке.

После этого следователь Бронштейн вынул из стола газетный сверток, развернул его и меня обдал чесночный запах кровяной колбасы.