Пьесы и тексты. Том 2

ПАВЛИК. Ага! Обе тут. (Развеселился. Стучит по столу и поет.) Задери мою коровуску, не губи мою головусшку!

МАКАРОВНА (тоненько подпевает).

Калинка-малинка моя,
В саду ягода-малинка моя!..

ПАВЛИК (Кирилловне). Эй! Ты сто, аршин проглотила? (Хохочет.)

МАКАРОВНА (смеется). Съела, батюшка, съела. Грешна. Аршин – прости Господи! – съела.

КИРИЛЛОВНА заморгала часто-часто, ртом воздух ловит.

КИРИЛЛОВНА. Ны-ы… Мо-о-о… О-о… Ой, чуть – жива – осталась. Страху-то… страху-то… Натерпелась.

ПАВЛИК. Страсно было? Страсно?

КИРИЛЛОВНА. Ой, как было. Как было!

МАКАРОВНА. Ай, старушка! Ай, старушка!

КИРИЛЛОВНА. Поясницу заломило.

Тут МАКАРОВНА покатилась со смеху. И ПАВЛИК захохотал.

Все смешно, все смешно! Ведь старая ты уже, а все бы хахоньки разводить. А и ты, Павел Иванович, – не мальчик! – а туда же!

ПАВЛИК (заревел). Мне сесть лет! Мне сесть лет!

МАКАРОВНА. Тихо ты, котик, тихо! Кто же с тобой спорит? Тебе и птички на улке говорят: шесть! шесть! Не слушай бабку злую. У ней поясницу заломило. Вот она и злится. Молочка хочешь?

ПАВЛИК. Злая, бабка, бяка. У-у!

МАКАРОВНА. Не сердись на нее, батюшка. Вот стареньким станешь, сам рассердишься. На деток кричать станешь. За то старых-то и не любят. А за что их любить? Старые, некрасивые, фу, фу! Я вот сама ни в жизнь не возьмусь старых любить. Я старушка веселая, я – другое дело, никто мне бяку не говорит. Вера Ивановна со второго подъезда – уж на что злая! – а и та очередь мне уступила. Схожу, говорит, в овощи, а ты, Макаровна, и за меня, и за себя стой спокойно. Кто привяжется – покажи! – поедом съем. Сколько б бабушка за красным выстояла, если б не Вериваннина доброта? А я еще и с очередью пошутила, и очередь довольная мною осталась. А Кирилловна – просто неудачливая. Не злая она.

Глянь-ка, любушка! Бабка-то наша – заснула. Вот соня! Вот клуша! Ишь, сопит. Ишь, носом-то так и выводит. Сон кого хочешь поборет, сколько глаза ни пяль, а он свое возьмет.

Сладко зевает. Кладет локти на стол, голову на них и засыпает.

КИРИЛЛОВНА спит сидя, приоткрыв рот.

Вечер.

Темнеет в кухне. Серые сумерки спутали очертания всех предметов.

В гардеробе – чиркнула спичка, изнутри засветились все его щели. Прикуривает кто-то… Дунул на спичку, и щели погасли.

ПАВЛИК сидит тихо, стараясь не будить старух.

ПАВЛИК (подперев щеку, шепчет).

Калинка-малинка моя,
В шаду ягода-малинка моя…

Занавес.

Пьеса вторая. Ужин

Действующие лица

ОЛЬГА ДАНИЛОВНА.

НАТАША.

ЛИЗКА.

Кухонька не мала. Заставлена черт-те чем, не протиснуться. В ней шкафы и гардеробы. И газовая плита. На плите – десять кастрюлечек, восемь сковородочек. На четырех конфорках. И все кипят, все шипят, пар отовсюду и дым кругом.

В центре стола сидит ЛИЗКА. Ноги до полу не достают. Сидит и глазками – просто так, в воздух.

Стрелять-то здесь не в кого, кроме ОЛЬГИ ДАНИЛОВНЫ и НАТАШИ, – в кухне никого.

Все началось с того, что на одной из восьми сковородочек оглушительно взорвался жир. Пульнуло во все стороны. И еще раз пульнуло – рикошетом! ОЛЬГА ДАНИЛОВНА и НАТАША умело присели под стол. Их не задело. А ЛИЗКА и не подумала, не пригнулась.

ЛИЗКА (надменно). Пуля штрелка миновала!

НАТАША. Ну, Лизка! Оторви да брось!

ОЛЬГА ДАНИЛОВНА. Смелая. Гордая. Правильно.

ЛИЗКА. Шаблю наголо!

ОЛЬГА ДАНИЛОВНА (Наташе). Споем, подруга!

НАТАША (печально). Нет, не поется мне никак…

ОЛЬГА ДАНИЛОВНА. Ну! Нашу! Три-четыре!

НАТАША. Нет, прости.

Вот тут и начался бой. Раздалась пулеметная очередь из ближайшей сковородки. Старухи упали на пол.

А ЛИЗКА сидит. ОЛЬГА ДАНИЛОВНА осторожно сняла с ноги меховую тапочку и тихонько подняла ее над поверхностью стола. Пулеметная очередь.

(Лизке.) Ну-ка, коза, прыгни да убавь огонь под сковородкой!

ЛИЗКА. Вот сами и прыгайте, сами и убавляйте. Мне огонь нипочем. Коза еще, главно-дело.

ОЛЬГА ДАНИЛОВНА. Смелая. Гордая. Правильно.