Не ставший героем

– Да, можете работать. – Ответила идущему возле него рация.

– Стой. – Скомандовал держащий её человек, и двое других послушались. С ними был и высокий парень с короткой стрижкой тёмных как лес волос. – Работаем на отклик. Вов, лучше всего ты. Ты его брат.

– Са-ша! – без споров закричал парень в сомкнутые рупором ладони. – Са-ша!

Никто не откликался, но через недолгую паузу он повторил. В тишине тройка затаёно слушала. Правда, слушала пустой лес. Не получив желанного ответа они пошли дальше.

Разговаривать на поиске ребёнка особо никто не торопился. Очевидно, они знали свою задачу. Слушаешь, смотришь, чувствуешь. В кармане Вовы подал сигнал телефон.

– Да, мам, ищем пока. – Голос парня звучал устало, утомлённо. – Ничего. Вообще ничего. Не ходил он в лес. Нет, от дома уже километров шесть отошли. Там мусор один. Да не вернётся он туда, забудь ты про этот дом уже! Мам, нет там наркоманов, да и Саша не конченный, чтоб таким заниматься. Ну, потому что ты ерунду говоришь. Пожалуйста, прими успокоительное и поспи, хорошо? Мы найдём его, ладно? – во время разговора он значительно отстал от группы, но их фонари уверено освещали сочную зелень впереди. – Мам, не слушай ты их. Они просто не хотят работать. Это нормальная практика, они всегда говорят «суицид», просто забудь. Да, мам, конечно. Волонтёры остались в городе, я, мам, в лесу. Конечно, проверят. И вокзалы, и подъезды, и крыши. Первым делом. Да, они уже спрашивали в аптеках, ничего он не пытался купить. Я тебе обещаю, хорошо? Хорошо, мам. Спокойной ночи.

Завершив разговор, он потянулся отключить сигнал на мобильном, но в последний момент осёкся. Яркая трава впереди уже не удалялась, а покорно ждала. Больше парень решил не задерживать поиск, и последовал вперёд к сотоварищам, по пути так же оглядывая и подсвечивая уже пройдённую ими траву. Они могли пропустить что-то. Даже если и не могли, так Вове было легче сбрасывать напряжение. Он не просто так выехал в лес на радиус пропажи, он ищет. Его бессонница принесет пользу.

Ночью Саша снова не может уснуть. Свет центрального плафона уже почти погас. Значит, поздний час давно пришёл за ним, но не застал его спящим. Жизнь уходила из лампочки, как из ребёнка в постели уходила надежда. Но сколько бы ни растягивалась ночь, огонёк всё никак не прекращал своего существования. Он теплился. Он теплился.

Плед, одеяло, укрывавшие собой матрас, как и положено на кровати, лежали не тронутыми. Саша не соглашался использовать их. Он лежал на них сверху. Как мумия. Как связанный или стоящий смирно солдат. Глаза устали, но оставались открытыми. Что если в темноте, когда она придёт за ним, прозвучит мелодичный сигнал? Что если человек в чёрном костюме придёт за ним, стоит Саше заснуть? Застанет его врасплох. Поймает его. Что если с наступлением ночи в Комнате начинают действовать другие правила, и мальчик узнает о них тогда, когда похититель вновь перед ним появится, чтобы о них рассказать?

Подросток не знал этого. Он лежал в чужой кровати и заставлял себя отдохнуть.

«Теперь это твоя Комната».

Вдруг одним рывком он решительно поднялся на ноги, оттолкнувшись от навязанной незнакомцем постели как от дурной заразы. Громкий щёлчок в углу. За ним чайник стал шуршать нагревателем по указанию нового хозяина. Более приятной идеей для похищенного стало присесть на лимонный диван. Хотя в полумраке он походил больше на цвет оливы. Там, за стеклом на стене безмятежно дремала игуана. Ей не было известно о преступлении. Она жила в своём маленьком доме, где у неё было всё необходимое: вода, еда, комфортное место для сна, своё собственное пространство и даже было с кем общаться через стекло – с кем-то совершенно другого вида.

Эту ночь старый коршун пришёл пережить в отель. В окна уже залезал яркий свет, когда дверь за его спиной громко хлопнула. Затем о стол ударились ключи от машины. Кровать под ним прогнулась с глубоким скрипом. Правда, он совсем не торопился спать. Перед его глазами могли мелькать ориентировки идущего поиска, в ушах ещё звучали бы голоса волонтёров. «Пятнадцать лет, жёлтая клетчатая рубашка, чёрные штаны, рюкзак». Отец смотрел на стену перед своим лицом, и ничего в ней не видел. «Пятнадцать лет, жёлтая клетчатая рубашка». Между ним и сыном прошло поколение, это было видно в залысинах по бокам лба, в лёгкой щетине на дополнительном подбородке и натянутой в области живота куртке. Хоть и под огрубевшей состаренной кожей, но наливались кровью крепкие мускулы. В его больших пальцах, в руках, в плечах. Сегодня они устали, и клонились вниз. «Чёрные штаны, рюкзак». Тень на лице пришедшего пережить ночь тихо плакала. «Вы видели этого мальчика? Пятнадцать лет, жёлтая клетчатая рубашка, чёрные штаны». Он молчал, как это делают железные с виду мужчины, когда в их стойкость закрадывается коррозия где-то глубоко внутри, и даже, когда никто не может увидеть, не разрешают самим себе признаться в её существовании. Признать, что у них есть слабое место. Которое очень болит. Он плакал молча. Не слезами ребёнка, потерявшего любимую собаку и не слезами героя, имена друзей которого звучат списком. Он плакал бессилием, неведением, страхом. Он плакал невозможностью, которая произошла. Невозможностью что-либо сделать. Невозможность случилась так тихо, пока никто не смотрел, забралась в него и пульсировала в самом его сердце. «Вы видели этого мальчика? Пятнадцать лет, клетчатая рубашка». Невозможность. Она застигла его в отеле с рассветом.

Крепление, не переставая, стучало. С другой стороны, это мог быть и разводной ключ. Саша не видел, что именно. Повторяющийся и не сообщающий полезной информации звук, который Мистер Икс извлекал из трубы уже больше часа.

– Не хочешь посмотреть, как это делается? – вновь предложил он мальчику то же, что предлагал уже, возобновляя работу унитаза, слива для ванны и теперь, занимаясь раковиной. – Чтобы не пришлось меня ждать, когда в следующий раз решишь разнести половину Комнаты.

– Простите. – Саша произнёс это снова.

Должно быть, он и сам заметил, что использует извинение вместо любой реплики и от того виновато насупил брови.

– Ну, что? – подозвал его человек в маске, когда закончил наладку раковины.

Мальчик отошёл ещё на два шага и издал короткий неопределённый звук. Кажется, вопросительный. Впрочем, в равной степени он мог означать что угодно. Прорычав изукоисказителем, похититель поднялся на ноги, брякнув ключами на толстом ремне, и подхватил с собой инструменты. Их работа в ванной была окончена.

В Комнату Саша вернулся первым. Неловко вбежал, уступая скорее место похитителю, и скорее отодвинулся на значительное расстояние. Здесь уже было светло. Горели плафоны, от которых на стене были вновь заштукатуренные выключатели, и ярко освещала пространство та лампа, чья яркость менялась по таймеру. Полная мощность. Должно быть, за окнами стоял полдень.

Мистер Икс оглядел вновь убранную долгим старанием Комнату. Чисто и складно, как в первый день. Для полной убеждённости он прошёлся внимательным шагом по периметру вновь, заставляя ребёнка от себя прятаться. Маска его озадачилась, проплывая возле разложенных на столе ручек, карандашей.

– Ты ещё не положил их на место? Однако…

От комментария Саша нервно сглотнул. Из его заднего кармана до сих пор торчали не слабо покоцанные ножницы лезвиями вниз.

– Договоримся, что ты больше не станешь ломать отделку и коммуникации или ты ещё не готов к таким обещаниям? – перед уходом решил присесть перед мальчиком похититель.

– Я постараюсь.

– Саша, это не ответ. Это уход от ответа. – Казалось невозможным определить, какую эмоцию вкладывает в замечание Мистер Икс, но поза его на корточках перед мальчиком не выражала агрессии.

– Мне кажется, …я ещё не готов…

– Честность – это прекрасно. – Отметил он, после того как рычание звукоисказителя прошло в воздухе раскатом. – Только в данном случае её не достаточно, чтобы я мог тебя поощрить. Ты ведь ведёшь себя так… Недоверчиво. Подвергаешь сомнению мои слова? Неуважение. За это я могу наказать тебя, Саша. Подумай об этом, хорошо? Давай так. Моим поощрением за твою честность будет то, что я не стану сажать тебя вновь на цепь, хотя стоило бы, пока ты не поймёшь, что отсюда нет подобного выхода. Деструктивного… Я иду тебе навстречу. Хорошо?

Поначалу едва уловимо, но Саша закивал головой для похитителя, и ответ его был принят. Он продолжал держаться, как мог отстранённо, и если бы не стол за его крестцом, то отступил бы ещё на два шага, но мужчина застиг его в невыгодном положении. Пробыв рядом ещё всего пару секунд, он поднялся на ноги и зашагал к выходу. Тележка с остывающим обедом оставалась на усмотрение мальчика, и сегодня в ней не было мяса.

Она набирает ещё один звонок сыну – «Вова». Пока открывается входная дверь, Валерия перекладывает телефон под ухо и слушает долгие гудки. Её терпение сдаётся, когда в квартире она оказывается одна. Повседневно снимая обувь, ей может отчётливо слышаться звон тишины в этом доме. Хотя это просто отсутствие вечернего шума. Она привыкла к нему за те годы, что муж проводил на кухне, а сын за компьютером, и всё время где-то, да что-то шуршало, шелестело и разговаривало. Но не сегодня и не теперь.

Летнюю куртку она вешает на свободное место среди прочей одежды своих домочадцев, как вдруг на глаза ей попадается дождевик младшего сына. Спортивный, не длинный. Тогда светлая голова матери с большими кудрями ложиться на его гладкий рукав и очень тихо, очень медленно зарывается. Куртка мальчика пахнет полиэстером, но женщина глубоко втягивает в себя этот запах. Такой близкий. Совсем как настоящий. Где-то в ней этот запах срывает маленький винтик, который служил частью большого механизма по удержанию на ней лица, и в следующее мгновение его срывает как дамбу, проигравшую в схватке с природой. Её плач мгновенно переходит в рыдания, и этой лавиной её сносит на дно глубочайшего горя. В кармане включается телефон, зовёт вернуться в реальность, и она возвращается.

– Да? – ещё утирая слёзы отвечает она на звонок старшего сына.

– Да, мам, ты звонила? – голос его отличается от предыдущего разговора, на фоне значительный шум.

– Да. Я… Где ты? Кто так шумит?

– Я… – в десятках километров от дома парень оборачивается на выход из бара. – В городе сейчас. У тебя всё в порядке?

Вновь его мать начинает тираду о поисках. Меньше всего ему хочется слышать «были случаи», «как-то помню в молодости» и «полицейский так посмотрел, как будто…» Мать разворачивает перед ним как конфеты свои кошмарные сны, разжёвывая горькую начинку, хотя даже удерживать собственный голос ей трудно. Это заставляет парня в тот же момент заскучать.

– Ладно, мам. Позвони лучше папе. Я сегодня после работы очень устал, ладно?

Всего через минуту он возвращается к приятелям за стойкой, где застаёт и незнакомую девушку. Ему она не улыбается, впрочем, как и он ей.

– Ну как, не нашли ещё? – бросил через рюмку приятель.

– Что не нашли? – старалась влиться в компанию девушка.

Но тут во время объяснения одного из друзей прервал товарищ чуть покрупнее, успев сделать наспех предупреждающий жест головой. Это помогло заставить приятеля Вовы замолчать.

– Да сменщик в бригаде уволился. – Расхлябано бросил он тогда. – Замену вот ищу.

Напитки интересовали парня в гаме разговоров посторонних столиков и пар куда больше, чем незнакомая дама и даже больше, чем близкие друзья. Пока его приятели ухаживали за новоприбывшей, он уткнулся в стойку в одиночестве. Так лучше. Атмосфера была ему компанией куда более приятной, и с ней время не давило на грудь.

Его внедорожник в третий раз заезжал на круг, и тут на телефон позвонили.

– На объезде по Коромыслово, что у вас? – проговорил мужчина вместо приветствия, прежде чем понял, кто ему звонил, – Чёрт! Да, привет. Прости, не узнал.

Автомобиль продолжал курсировать между домов, где казалось реальным встретить сбежавшего мальчика. Подростки любят высокие дома, в которых можно почувствовать себя свободным и взглянуть на город с высоты небес.

– Да, знаю. Не планировал я, что так это всё затянется. Прикрой меня буквально ещё на один день? Я буду завтра, я… – машину пришлось затормозить, чтобы вернуться в реальность, где жизнь и работа не останавливались, даже когда это было необходимо. – Я понял. Скажи, что завтра я буду на объекте. Хорошо. До связи.

Из двора он развернулся в совершенно новом направлении и выжал газу так, как не ездил уже три дня с момента исчезновения сына.

За каких-нибудь десять минут машина его уже заезжала на Пирогова прямиком в волонтёрский штаб. Вот он, этот злополучный дом под этот проклятый снос, где наверняка могли ошиваться наркоманы, бомжи и Бог знает кто. Да кто же мог допустить, чтобы такие здания – опасные – могли оставаться всего лишь под укрытием жалкой ленты?

Двухэтажное чудище с выпотрошенными глазами, выкорчеванными зубами, с выдранным языком. Оно не скажет, что произошло в тот вечер и где теперь пропавший мальчик. Так и будет злобно ухмыляться на него, терпящего крушение отца.