Жажду утоли огнем

Жажду утоли огнем
Михаил Георгиевич Серегин

МЧС
Мирный российский городок сотрясает ряд чудовищных терактов. На воздух взлетает поликлиника, свадебная церемония. Очередной взрыв, прогремевший в роддоме, погружает местных жителей в шок. Кто способен на столь бесчеловечные преступления? Что движет кровавым террористом-одиночкой? Религиозный фанатизм? Политические пристрастия? Психическое отклонение?.. Федеральная группа спасателей МЧС устраняет последствия ужасных трагедий. Расследование приводит их к скромному и безобидному с виду дому в деревне. Но не стоило приближаться к нему слишком близко…

Михаил Серегин

Жажду утоли огнем

Глава первая

Ничто не предвещало, что этот последний августовский день, начавшийся, как и все прочие, после булгаковской катастрофы на Волге в привычной суматохе наших обыденных спасательских дел, всколыхнет весь Тарасов жестокостью случившегося.

Дежуривший в тот день Александр Васильевич Маслюков по прозвищу Кавээн, получивший после событий в Булгакове майора, скучал на телефоне и с завистью поглядывал, как мы с Игорьком резались в шахматы, пытаясь доказать друг другу не столько преимущества своих стилей игры, сколько перспективность своего стиля мышления. Игорек, штатный аналитик нашей ФГС-1 – федеральной группы спасателей с допуском почти на все объекты, кроме сверхсекретных, недавно ставший капитаном МЧС, был большим поклонником Шерлока Холмса, точнее – его метода дедукции, поэтому в шахматах предпочитал стиль Анатолия Карпова. Меня же, напротив, от просчитанных на двадцать ходов вперед, осторожных и рационально построенных комбинаций этого советского чемпиона мира охватывала такая скука, что хотелось доску перевернуть, а фигуры раскидать по углам, чтобы найти их было невозможно…

Моей психической организации гораздо больше соответствовала кажущаяся нелогичность, парадоксальность и интуитивная импровизация Михаила Таля. Впрочем, для Игоря шахматы были только поводом для подчеркнуто индивидуального контакта со мной. Все его многочисленные попытки установить между нами какие-то особо доверительные или даже интимные отношения я всегда мягко, но уверенно пресекала, но до конца он, по-моему, с этим не смирился и теперь продолжал настойчиво добиваться своего, правда, каждый раз каким-нибудь окольным, сублимированным путем… Как вот сейчас – за шахматной доской…

Сколько бы я ни была увлечена игрой, я, в силу профессиональной привычки психолога наблюдать за собеседником, следила за его реакциями и эмоциями и отчетливо, как на ладони, видела, что, выиграв у меня, он испытывает примерно такое чувство, словно ему удалось уложить меня с собой в постель…

Каким, однако, интенсивным сексуальным смыслом может быть наполнена такая, казалось бы, интеллектуальная игра, как шахматы…

Наш обожаемый командир Григорий Абрамович по прозвищу Грэг укатил в командировку в Москву, в министерство, получать подтверждение на новые звания для троих из нашей четверки – он тоже совсем недавно получил звание подполковника… Возможно, заодно и новый допуск для нашей группы привезет, на этот раз – нулевой, что означает – «без ограничений»…

Кавээн жестоко завидовал Игорьку во всем, что было связано с проявлением интеллектуальных способностей, хотя сам в шахматы играть не умел и расположенности к глубокому анализу ситуации никогда не имел, ограничиваясь всегда ее поверхностным пониманием. Но для его должности старшего эксперта по оперативной обстановке особенной глубины мышления и не требовалось, а его способность мгновенно принимать в любой ситуации решение, которое оказывается хоть и формальным, но в целом верным, ставило его в совершенно независимое положение в нашей группе. Нам-то с Игорьком всегда нужно было спокойно, сосредоточенно подумать, прежде чем что-либо предпринять…

Кроме того, Кавээн серьезно, по-мужски дружил с Грэгом лет, наверное, уже с десяток. Им с нашим командиром на двоих было уже за восемьдесят, а нам с Игорьком вместе не стукнуло еще и пятидесяти пяти.

Вряд ли Кавээн отдавал себе отчет в этой зависти. Но завидовал он еще и тому, как Игорек непринужденно со мной разговаривает, и вообще – тому, что он всегда держится с женщинами совершенно свободно. Для Кавээна же общение с женщиной – это просто какая-то трудная работа, он смущается и боится противоположного пола. Это при том, что практически всем женщинам нравится его мужественность и он всегда вызывает в них живой интерес. Ненадолго, правда…

Поэтому Кавээну ничего другого и не оставалось, как только размышлять над очередным кроссвордом, изредка поглядывая на подозрительно долго молчащий телефон… Пару раз он даже снимал трубку, проверяя, не отключили ли нас от городской сети, мало ли что – может быть, наше Тарасовское территориальное управление МЧС задолжало связистам за пару месяцев…

Но телефон молчал, хотя обычно мы без дела долго не сидели – спасателям в современном городе всегда, как это ни печально, находится работа. То вызволять искалеченного водителя из покореженного в ДТП автомобиля, то вытаскивать слишком любопытного пацана из заводской вентиляционной шахты, то снимать с крыши доведенного жизнью до отчаяния самоубийцу…

Тут уже, в основном, моя работа – уговорить, снять стресс, нейтрализовать истерически-суицидальный синдром – все это у нас в группе входит в обязанности капитана МЧС, экстремального психолога второй категории Ольги Николаевой, то есть в мои…

Иногда и ФСБ к нам за помощью обращается – в рамках соглашения о сотрудничестве, подписанного год назад нашими министрами, выполнявшими так называемый ОБЖ – указ президента «О безопасности жизни в России»… Разные, словом, ситуации случаются.

Честно говоря, молчание телефона меня тоже настораживало. У спасателей сидеть без дела – плохая примета. Только совсем зеленые новички могут радоваться безделью. Те, кто поопытнее, чувствуют – готовится что-то серьезное, из ряда вон выходящее… Меня наше вынужденное безделье волновало каким-то неясным предчувствием, я даже зевнула пешку, чем здорово ослабила свою позицию на королевском фланге…

Телефонный звонок прозвучал неожиданно для всех нас, несмотря на то что мы его давно уже ждали… Кавээн вздрогнул и снял трубку. Не знаю, почему, но в душе у меня уже родилось ощущение какой-то беды… Я тоже вздрогнула и уставилась на Кавээна…

Главное достоинство Кавээна – мгновенная моторная реакция. Он держал трубку секунд пятнадцать, затем пришел в движение. Телефонная трубка еще не долетела до рычага, а Кавээн уже успел нажать кнопку общей тревоги, по которой диспетчер управления МЧС объявлял сбор подразделений гражданской обороны и теперь стоял у стенного шкафа и доставал из него свой рюкзак со спецснаряжением. Причем перемещался он по нашей дежурке так быстро, что едва успел крикнуть нам с Игорьком:

– Взрыв в роддоме. У вокзала. Шесть минут назад. В машину. Быстро…

Кавээн имел право нами командовать в отсутствие командира, хотя бы как старший по званию. Да и по опыту работы спасателем – тоже.

Шахматная доска полетела на пол, задетая моей неосторожной рукой.

– Ничья! Согласна? – крикнул Игорек, вылетая вслед за Кавээном в коридор.

«Конечно, согласна! – подумала я, глядя на маячившую передо мной спину Игорька, бегущего по длинному коридору к выходу. – Эта ничья – в мою пользу. Положение-то у меня проигрышное…»

И тут же все мысли у меня из головы вытеснила мгновенно вспыхнувшая тревога, вылившаяся в одно имя – Сергей! Во втором роддоме, у железнодорожного вокзала работал Сергей Ясенев, Сережа, моя первая, неудавшаяся, любовь и первая – самая острая боль…

Мы с ним любили друг друга целый год. Сильно любили… Пока однажды он не заявил мне, что ему не нужен никакой спасатель. Что он сам себя спасет, если возникнет такая необходимость. Что спасателем должен быть мужчина, а не женщина… «В семье, я имею в виду», – добавил он тогда. «В семье…» Он думал о семье, а я – о своей диссертации, которую я тогда начала писать… Вот вам и вся драма наших отношений. Теперь я – кандидат психологических наук с неустроенной личной жизнью… Банально? Да уж куда банальней… Но как больно… Утешает только одно – что мне всего двадцать четыре года и, я надеюсь, у меня есть еще время забыть о его существовании…

После того как мы расстались, я не видела его года три. Не знала, что с ним, как он сейчас живет, не женился ли?.. Знала только, что работает он в роддоме, психоэмбриологом… Всегда, кстати, считала, что эта отрасль психологии занимается профанацией – нет у эмбриона никакого сознания, его психика целиком бессознательна и все действия психотерапевта в этом случае сводятся к воздействию на психику будущего ребенка химическими, точнее сказать – фармакологическими средствами через организм матери… И по этому поводу мы с Сергеем тоже спорили жестоко и часто… Он утверждал, что у матери и ребенка до его рождения общая психика и сознание ребенка уже начинает формироваться под влиянием развитого сознания матери…

Кавээн уже сидел за рулем нашего спасательского «рафика», выкрашенного в яркие красно-синие цвета. Я запрыгнула в машину последней, дверь закрывала уже на ходу, выезжая из ворот управления на Камышинскую… До роддома ехать было километра полтора по центральным улицам с интенсивным движением. Кавээн включил сирену и направил «рафик» в самую гущу машин. С нашего пути все шарахались, уступая дорогу красно-синему автомобильному снаряду. Мы уже привыкли к скорости, с которой Кавээн возил нас на вызовы, и, едва попав в машину, привычным жестом пристегивали специально сделанные для этой цели ремни…

Тарасовские водители знали уже на собственном опыте, что со спасательским «рафиком» лучше не связываться… Задеть кого-то и оторвать, например, крыло у какой-нибудь машины – Кавээн мог запросто. И такие случаи уже бывали… Виноват в столкновении всегда был Кавээн, но сам он не расплачивался с теми, у кого слегка поуродовал машины. Платило в таких случаях управление МЧС, но платило, конечно, неохотно, и деньги получить с него можно было не раньше, чем через полгода…

До роддома мы долетели минуты за три… Зрелище было мрачное. Трехэтажное здание роддома представляло собой букву «П» с короткими ножками. Взрыв, видимо, произошел в средней части, на втором этаже. Что там случилось, отчего произошел взрыв, пока можно было только гадать. Но в самом центре здания зияла дыра во втором этаже, из которой вырывались языки огня и клубы дыма… Кругом стоял визг, крики женщин и медперсонала, пытающегося хоть как-то руководить роженицами.

Мы прибыли вторыми, после пожарных, которые уже влезли внутрь со своими шлангами и поливали все вокруг себя, нисколько не заботясь о том, что в палатах могут оставаться младенцы… Первая задача, которая перед нами стояла, – это эвакуация…

Я отчаянно крутила головой в надежде увидеть Сергея, но без всякого успеха.

Кавээн уже выяснил у пожарных, где был эпицентр взрыва, и сразу же понял, что у каждого будет много работы.

Взрывом отрезало от главного выхода палату младенцев. Существовал, конечно, запасной выход, с другой стороны, но он оказался заставлен хламом вроде разобранных пружинных кроватей, медицинского оборудования, которое еще не списали, но уже заменили новым, сломанных стульев, дожидающихся своего ремонта. Пройти по нему можно было, но лишь боком, эвакуация по нему была очень затруднена. Единственный вариант, который можно было серьезно рассматривать, – это встать цепочкой и передавать младенцев из рук в руки… Две медсестры и врач, метавшиеся в палате младенцев, не знали, что делать.

С той стороны, где произошел взрыв, по внутренним помещениям в сторону палаты двигалось пламя. Пожарные попытались в одном месте его перехватить, но безуспешно – огонь просочился, протек через их пенный блок и, вновь собравшись с силами, двинулся дальше по деревянным панелям коридора, по мебели и занавескам…

До палаты, из которой под общий рев младенцев, заглушающий временами даже шум рвущегося из окон в небо пламени, медсестры таскали по четыре младенца за раз и кое-как протискивались с ними через захламленный запасной выход, огню оставалось пройти метров тридцать. Вынести на улицу и сдать под надзор четырех санитарок удалось пока только шестнадцать младенцев. В палате их оставалось еще в два раза больше…

Это была очень странная и даже жуткая в своей неправдоподобности картина – завернутые в пеленки, а кое-где и развернувшиеся беспомощные грудные дети лежали прямо на газоне, окружающем чугунную ограду роддома, и кричали что есть мочи. Санитарки бегали между ними, совали им в рот соски, пытались завернуть тех, кто развернулся, тут же бросали эти попытки, потому что нужно было принимать новых младенцев из рук медсестер и укладывать их рядом, на траве, в общий орущий на земле «строй»…

Кавээн, едва разобрался в обстановке, сразу же бросился в правое от места взрыва крыло, где сосредоточился почти весь медперсонал, и тут же включился в общую работу – выводить, выносить и выгонять из здания родивших уже матерей, которые рвались в огонь за своими детьми, которых многие из них успели увидеть всего один-два раза… Там была суматоха и толкучка…

Мы с Игорьком побежали в левое крыло, спасать беспомощных младенцев, оставленных на попечение двух медсестер и одного врача. Если оценивать ситуацию объективно – грудные дети были брошены на произвол судьбы… Уже в дверях запасного выхода дорогу нам преградил мужчина в разорванном и грязном больничном халате. Халат его местами обгорел и был заляпан пеной из огнетушителя, лицо испачкано черными разводами копоти…

– Назад! – закричал он нам. – Все – в то крыло! Быстро!

Игорек попытался отстранить его с дороги, но получил такой удар кулаком в лицо, что отлетел от двери и едва устоял на ногах…

– Ты что делаешь, гад? – заорала я на врача. – Там же дети!

– Ух ты, козел! – пробормотал Игорь, приходя в себя. – Да я тебя сейчас!

Врач посмотрел на меня в упор серьезным до жути взглядом, и в этот момент я узнала в нем Сергея. Сердце мое радостно ухнуло куда-то вниз, а оттуда, снизу, уже поднималась знакомая волна раздражения – опять он за свое, опять он командует и хочет заставить меня, нас с Игорьком, делать все по-своему!

По-моему, он меня не узнал. В ответ на наши угрожающие движения он схватил со стены огнетушитель и приготовился включить его ударом об пол…

«Тоже мне – оружие против Игорька нашел!» – подумала я.

– Спасайте женщин! – крикнул он. – Они еще нарожают…