Детектив на троих

Детектив на троих
Михаил Георгиевич Серегин

Если всех постояльцев и сотрудников крупного отеля вдруг прохватил жестокий понос – значит, это кому-нибудь нужно. А вот кому именно, должен выяснить частный детектив Владимир Мальков, интеллигентный человек почти без вредных привычек. Если не считать пристрастия к спиртному. Под видом штатного врача отеля он начинает расследование и убеждается, что здесь вообще творится всякая чертовщина. Кроме поноса, народ охватила сексуальная активность и прочие заморочки неизвестного происхождения. И заметьте, на трезвую голову. Но бывалого алкаша не проведешь. Потому как трезвым он практически не бывает. Стало быть, и соображает лучше других. Словом, вскоре ему становится ясно, что дело пахнет массовым гипнозом с применением современной техники.

Михаил Серегин

Детектив на троих

ГЛАВА 1

ТРОЕ В РЮМОЧНОЙ БЕЗ ПИСТОЛЕТА

«Да пошли вы все на…!» – громко выругался я и пультом управления выключил телевизор. «Из вас футболисты, как из меня король чечетки!» Все эти мои высказывания относились к видеозаписи вчерашнего матча между нашими футболистами и сборной Зимбабве. «Если вы этим обезьянам не можете навтыкать пару мячей, не пропустив в свои ни одного, то что же вы вообще можете?! Играли бы себе во второй лиге южнокорейского чемпионата…» – никак не мог я успокоиться. Вчера, будучи не в состоянии физически просмотреть матч, я поставил таймер на видике и записал игру, дабы порадовать себя с утра фейерверком забитых мячей в ворота наших соперников. Однако на 80-й минуте матча счет был 0:0, и игра нашей сборной производила настолько дремучее впечатление, что даже громкие вопли комментатора по поводу так называемых «острых» игровых моментов наводили на меня неизгладимую тоску.

Какое-то сборище флегматиков и ипохондриков в красно-бело-синей форме с гордой надписью «РОССИЯ» на груди вяло и одновременно высокомерно пыталось продемонстрировать неграм технику владения мячом у своих ворот! Они без особого старания пытались передать мяч вперед другой группе красно-бело-синих, неврастеников-нападающих, которые, так и не дождавшись путного паса за всю игру, отчаянно ругались матом, находясь в офсайде. Их не смущало даже присутствие на игре президента Зимбабве и его красавицы-жены (по зимбабвийским меркам, конечно). Не в силах терпеть это еще десять минут, я выключил телевизор, предполагая конечный результат.

Посидев в нервной тишине минуту-другую, я схватил первый попавшийся журнал и попробовал почитать его последнюю страницу. Единственное, что мне удалось разглядеть в моем нервном состоянии, была карикатура. На ней был изображен здоровенный толстый мужик с характерным красным носом, стоявший в дверях перед супругой и выставивший ей напоказ большие, но на удивление пустые карманы. Смысл подписи под карикатурой сводился к чему-то на редкость философскому типа «У алкаша нету дома ни шиша».

«Тоже мне умники-моралисты!» – Я отшвырнул журнал в сторону. Задумавшись после этого, я понял, почему эта карикатура так задела меня. Она отчасти символизировала мою жизнь. Но только отчасти…

Да, возможно, в толстом алкаше с пустыми карманами вполне узнаваем я сам, Мальков Владимир Александрович, возраст – 33 года, медик по образованию, ныне безработный. И хотя я достаточно крупный по комплекции человек, все-таки красного носа у меня пока что нет! И для того чтобы убедиться в этом окончательно, я подошел к зеркалу. Нос оказался вполне нормального цвета, хотя мой общий вид был не слишком блестящим, и я не стал долго задерживаться у зеркала.

Жены у меня нет – Вера погибла пять месяцев назад в автомобильной катастрофе. Собственно, после этого я и пил запоем. До этого мое пьянство было вялотекущим, хотя и достаточно регулярным. Вычурно выражаясь, можно сказать, что раньше алкоголь был моим хорошим приятелем, другом, а после этой трагедии он стал моим спасителем. Во всяком случае, ничто другое мне не помогало. Ни соболезнования родственников и друзей, ни попытки свести меня с женщинами («хорошими» и «добрыми») не смогли мне помочь. Забыться в работе я не мог, потому что у меня просто не было таковой, а с наркотой я не стал связываться в силу своей законопослушности. И лишь залитые внутрь организма один-два литра спиртного при всасывании в стенки желудка вытесняли из души бесконечную черную гнусь, мешавшую мне чувствовать себя человеком.

Постепенно, с течением времени, душевные раны рубцевались, и количество ежедневного спиртного значительно снизилось, но, как и прежде, полностью отказаться от него я не мог, да и не хотел. Потому что не видел в этом смысла. На самом деле я, как человек, смею надеяться, неглупый и трезвомыслящий, давно уяснил для себя то, что окружающий меня мир тускл, сер и однообразен. И единственным способом примирить меня с ним, сделать его краски более насыщенными и колоритными является лишь выпитая стопка качественной водки. Или не очень качественной, в зависимости от обстоятельств.

Только после этого я мог видеть в окружающих меня пейзажах красоту и праздничность, в окружающих меня людях отмечать ум и доброту, а в беседах с ними находить их мысли интересными и содержательными. Можно сказать, что алкоголь сделал меня человеком, во всяком случае, человеком, общение с которым для других было не в тягость, а для некоторых, смею надеяться, даже в радость.

Я посмотрел на часы – было около одиннадцати. И подумал, что уже пора… Снова бросив взгляд на валявшийся на диване журнал с изображением алкаша, у которого ни шиша, я внутренне спросил сам у себя: «А как у меня с шишами?» Я залез в бар серванта и открыл заветную шкатулочку, где мы всегда с Верой хранили деньги. Пересчитав купюры, я пришел к грустному выводу, что имевшихся в наличии средств, похоже, будет достаточно, чтобы спокойно прожить в течение недели. Но не более того… Пить «сивуху» я себе позволить не мог из чувства собственного достоинства. По всему видно, что надо позаботиться о заработках. Сегодня же, видимо, придется отказаться от аутентичного «Смирнова» или джина и ограничиться чем-нибудь попроще. Положив деньги в карман, я отправился в дорогу.

Выйдя из подъезда, я пошел по своему длиннющему двору, сопровождающему девятиэтажное здание, в простонародье называемое «Пентагон» за его элитное местонахождение на набережной Волги и массивную пятиугольность самого строения. Обогнув торец здания, я углубился в дебри одно-двухэтажного «шанхая», который «Пентагон» и прикрывал от взглядов туристов, гуляющих по набережной. Проходя мимо одной из кирпичных двухэтажек, я стал заглядывать в окна первого этажа. Здесь жили мои друзья, у которых вчера было празднество: их сын женился, и я был одним из приглашенных на это мероприятие. Именно там мне и удалось назюзюкаться до того состояния, которое помешало мне вчера посмотреть футбольный матч. Я предполагал, что именно там мне сегодня и удастся перехватить рюмашку-другую. Однако время было раннее, и веселье еще не началось, поэтому я продолжил свой путь по направлению к экспресс-бару, который располагался на первом этаже двухэтажки напротив.

Я вошел в бар. Несмотря на не слишком презентабельный вид снаружи, внутри бара царили комфорт, уют и чистота. Хорошо выложенный кафельный пол из итальянской плитки регулярно мыли, стены были отделаны дорогими пластиковыми панелями мягкого телесного цвета. С подвесного потолка падал рассеянный свет из встроенных в «армстронг» светильников. Хозяин, татарин Муса, следил за порядком, и откровенных «синяков» сразу после обслуги выпроваживали на улицу.

Я подошел к стойке бара, отделанной натуральным дубом, где продавщица по имени Любочка опаивала жаждущих эликсиром жизни, увы, иногда сомнительного качества. Но я был гарантирован от того, что мне нальют нечто ацетонообразное, так как пользовался определенным расположением Любочки. Все дело в том, что эта корова весом около девяноста килограммов уделяла своему здоровью большое внимание. Узнав, что я медик по образованию, она часто брала у меня консультации по тем или иным процессам, происходившим на огромных просторах ее туши. Обычно я ограничивался лишь комментариями и словесной помощью, но иногда приходилось работать физически. Как-то Любочка пожаловалась на тяжесть в животе и мне пришлось пальпировать ее живот в подсобке бара. Сделав это, я заверил ее, что живот «не острый» и необходимо лишь просто соблюдать диету. Кроме того, я посоветовал ей обратиться к участковому врачу, которого Любочка, похоже, и без моих советов сильно достала.

Второй и последний раз я прикасался к Любочке руками, когда массировал растянутую мышцу на ее широченной, как аэродром, спине. После этого Муса потребовал прекратить подобные сеансы лечения, так как Любочка при этом орала благим матом. Местные завсегдатаи, подумав, что Муса открыл здесь еще и бордель, стали интересоваться расценками на эти услуги. Однако все мои труды не пропали даром, и водку мне Любочка наливала качественную. Вот и на этот раз, завидев меня, она широко заулыбалась. Я ответил ей тем же:

– Доброе утро, Любочка! – сказал я. – Как здоровьице?

– Спасибо, Володечка! Вчера что-то запершило в горле…

«Ну, началось!» – подумалось мне.

– Наверное, я вчера простудилась, – продолжила она. – Но я сразу же приняла таблетку эту… аспирина, как его… УПСА…

– Ой, Любочка, не надо у пса… Вообще не верьте этой рекламе! Как врач тебе говорю… Лучше бы ты попарила ноги и приняла стопарь водки. И настроение бы поднялось, и простуду как рукой сняло бы.

– Правда, что ль? – кокетливо спросила Любочка. – Ты все шутишь, Володечка…

– Абсолютная правда! Лучше всякой химии помогает. Кстати, что у нас сегодня из не очень мажорного, но приличного?

– Сегодня только самарский «Родник», – извиняющимся голосом сказала продавщица. – Но водка неплохая.

– Давай сто грамм на дегустацию! – деловым тоном сказал я.

Любочка полезла куда-то за прилавок и вынула оттуда початую бутылку «Родника». Затем она наполнила живительной влагой пластмассовый стаканчик почти до краев и протянула его мне. Я опрокинул стаканчик и тут же захрустел предо-ставленным мне заботливой Любочкой салатиком. Поскольку я с утра ничего не ел, то, не успев дожевать, почувствовал, как процесс наполнения мира смыслом вступил в начальную стадию. Я подумал, что неплохо бы с кем-нибудь поговорить. Продолжать разговор с Любочкой о ее проблемах со здоровьем мне не хотелось. Я огляделся и увидел у стойки одиноко стоящего седого мужчину лет сорока, который тяжело, но верно доканчивал бутылку темного пива. Я никогда не был силен в изыскивании повода для начала разговора и просто спросил:

– Вы любите темное пиво?

Мужчина оторвался от бутылки и посмотрел на меня колючими карими глазами.

– Все может быть, – ответил он.

– Да вы философ! – радостно воскликнул я и, повернувшись к продавщице, крикнул: – Любочка, еще сто грамм, пожалуйста!

– Скорее циник, – ответил мне Седой и допил остатки пива.

– Циник тоже может быть философом, – заметил я. – Но я вижу, у вас что-то сегодня неважно с настроением… Бросьте вы, на самом деле все хорошо, мир прекрасен!

– Какая глупость! – скривившись, ответил Седой. – Мир не может быть прекрасным или ужасным, он реален, и тем нормален. Прекрасный мир или ужасный мир – это крайности. Крайности же нежизнеспособны… И когда все же они случаются, с миром действительно происходят разные катаклизмы, то есть отклонения от нормы. Поэтому пусть уж он будет нормальным, то есть обыденным и скучным.

– Похоже, что с вами недавно случился один из катаклизмов этого мира, – сказал я. – А вы знаете, я нашел способ сделать восприятие окружающей меня реальности радостным.

И в качестве иллюстрации взялся за пластиковый стакан с водкой, принесенный мне Любочкой.

– Ваше здоровье! – сказал я и послал вторую порцию водки в горло.

– Да? – медленно протянул Седой, разглядывая пустую пивную бутылку. – А я вот никак не найду средства примириться с миром и всеми дураками и занудами, его населяющими!

Я доел остатки салата и сказал:

– Надеюсь, последнее определение ко мне не относится.

– Ну что вы! – протянул Седой. – Вас я еще пока не идентифицировал.

– А кроме перечисленных двух, какие еще типажи гуляют по вашему миру? – спросил я.

– О, их достаточно! Ласковые истерики, романтичные мудаки, прагматичные сволочи, безобидные мудозвоны и так далее.

– Боюсь, что вам это покажется странным, но я как-то пока не нашел из перечисленного вами соответствующую мне ипостась…

– Но особенно за последнее время меня достали, – продолжал, не обращая внимания на мою реплику, Седой, – энергичные долдоны. Господи, их бы энергию да на мирные цели!

В этот момент колокольчик над входной дверью звякнул, дверь открылась, и в помещение вошел мужчина высокого роста, крепкого сложения, в сером пиджаке и тряпичной кепке такого же цвета. У него было широкое розовое лицо и большие голубые немигающие глаза. Войдя в помещение, мужчина снял кепку, обнажив здоровенную красную лысину, напоминающую тщательно расчищенную вертолетную площадку в джунглях Амазонки.

Перед нами стоял Дмитрий Дынин собственной персоной – местный участковый милиционер, мой сосед по дому и старый детский товарищ, с которым мы вместе играли в казаков-разбойников. До сих пор помню ту здоровенную железную дрыну-пулемет, которую я таскал по двору за ним, служа в те годы у него ординарцем…

В отличие от меня, в свое время выбравшего карьеру медика, Дынин направил свои стопы в Политехнический институт. Проучившись там пять лет и еще пять проработав по специальности строителем мостов, он осознал, что эта стезя не его. Дмитрий посчитал, что замашки царского офицера, выправка и статная фигура и умение четко кивнуть головой, говоря, «Слушаюсь, господин полковник!», обеспечат ему карьеру военного. Однако эту карьеру начинать было уже поздновато, и Дынин посчитал, что милицейские погоны – тоже погоны и что синяя форма ему тоже будет к лицу. Но за семь лет работы в милиции начальство так и не сумело по достоинству оценить Дынина. Его кипучая натура применяла себя не там, где надо, а его, мягко говоря, прямолинейность вводила начальство в глубокое раздумье о целесообразности повышать Дынина по службе. Через три года службы ему, как водится, присвоили звание старшего лейтенанта, однако из участковых в более престижные подразделения так и не перевели.