Фукусима, или История собачьей дружбы

– Знаешь, Любаша, сидя за компьютером, я иногда забываю о своём недуге.

– Вот и хорошо, – обрадовалась Люба, – будем теперь друг другу письма электронные писать.

Не знаю, как там насчёт писем, а читал Владимир Петрович, что называется, запоем. И самое главное – о нас с Фуку не забывал. Позовёт нас к себе и читает нам вслух. Столько интересного узнаём. Какая полезная штука. Даже для тебя, читатель! Благодаря Владимиру Петровичу и у меня есть возможность снабдить свой рассказ разными интересными историями – сам-то я не могу водить лапами по брайлевским ячейкам, да и к чему они мне, если у нас есть такой замечательный чтец и рассказчик.

Владимир Петрович и впрямь стал переписываться с полмира. Тут у него и «Одноклассники», и «Вконтакте», и «Твиттер» – чего только нет. И самое главное – он никому не говорит, что слепой. Общается на равных и не ждёт ни от кого никакого снисхождения.

Однажды он нас с Фуку напугал до смерти. Лежим мы с ней, дремлем, Петрович щёлкает клавишами, кряхтит, покашливает, зубами иногда скрипит, и вдруг слышим, кому-то говорит:

– Сгинь, тролль проклятый!

Я от неожиданности даже подскочил, глаза открываю, смотрю по сторонам. Никого нет. Думаю: кому это он? Кто такой тролль? Что он тут делает? Присмотрелся – никого нет. Да и откуда бы он тут взялся: две собаки в доме. Неужто мы могли кого-то проморгать? У Фукусимы слух такой, что заменит любой радиолокатор. А Петрович продолжает:

– Юноша, ты сначала школу окончи, ума наберись, а потом поучай взрослых…

Да что же это такое? Я тихонько подошёл к двери спальни и выглянул в прихожку – сомнения поселились в моей собачьей голове: может, мы всё-таки кого-то проморгали? Никого нет. И смех и грех. Как оказалось потом, Владимир Петрович просто озвучивал свои сообщения в «Твиттере». Пишет и читает вслух. Вернее, сначала произносит, а потом пишет. Вот себе игрушку завёл, до собачьего инфаркта нас с Фуку чуть не довёл.

Позже из его разговоров с Любой и его друзьями я понял, кто такие тролли и почему Владимир Петрович иногда прямо-таки злился на них. Есть такие жирные тролли, кого угодно до белого каления доведут. Но Владимир Петрович научился как-то от них избавляться. Но бог с ними, с этими троллями. Давайте о хорошем.

У Петровича есть внук Валерка, Татьянин сын. Такой потешный мальчик лет четырёх. Любопытный и любознательный. Однажды сидит, наблюдает за дедом, потом подходит к нему и спрашивает:

– Деда, а тебя не ругают за то, что ты долго за компьютером сидишь?

Дед рассмеялся и спрашивает в ответ:

– А кто меня, Лерик, ругать-то будет?

– Мама. – Валерка кивнул в сторону Татьяны.

– Не, внучек, не ругает…

– Но почему? – удивился мальчик. – Если долго сидеть за компом, глаза ведь будут болеть.

– У меня нечему болеть, – говорит Владимир Петрович.

– Как это? – пацан раскрыл рот от удивления.

– Слепой я совсем, нет у меня глаз.

Валерка постоял, подумал и, тяжело вздохнув, вдруг выдал:

– Везёт тебе, деда! Я тоже, когда вырасту, слепым стану, чтобы за компьютером сидеть столько, сколько захочу.

Все и обомлели. Первым всполошилась мать:

– Ты что болтаешь всякую ерунду? – Она даже привстала с дивана. – Как тебе не стыдно?

– Тихо-тихо, Таня, – перебил Владимир Петрович, – погоди, не ругай ты его. Ну, парень просто ещё не понимает, что это такое. Ему нужно доходчиво объяснить.

Валерка насупился, забрался на диван и не захотел ни с кем общаться. Лишь только Люба каким-то образом уговорила его пойти с ней на улицу погулять.

Конечно, без Любы нам было бы очень сложно. Со мной одним столько возни: вычеши, выкупай, сними-надень амуницию и так далее, а тут ещё вторая собака. Думаю, Владимир Петрович зашился бы с нами совсем. Вы, наверное, помните моего Ивана Савельевича? К нам ведь тоже старушка тогда приходила. Но что удивительно, та помощница денег с подопечного не брала. Только вы не подумайте, что я осуждаю Любу. Нет-нет, что вы. Это её работа. И делает она её очень хорошо. Наша помощница такая юркая, быстрая и очень-очень чистоплотная. Я иногда даже удивляюсь, как она за день всё успевает: и гладит, и стирает, и пылесосит, и есть готовит. Ещё и с нами гуляет. Любаша частенько и оба выходных проводит вместе с нами.

Владимир Петрович говорит ей:

– Любаша, ты хоть выходные на нас не убивай. Не переживай, мы тут справимся. Будем сидеть тише воды, ниже травы.

– Знаю-знаю я вас, хулиганов, – смеётся Люба. – Нельзя вас надолго оставлять. А если серьёзно, Владимир Петрович, мне с вами даже веселее. Дома от скуки помрёшь.

– Жениха не завела ещё себе? – спрашивает Владимир Петрович.

– Ой, – краснеет Любаша, – пыталась, что-то никак они не приживаются, убегают…

– Строгая, наверное, боятся они тебя, – шутит Владимир Петрович.

– Сейчас с женихами трудно…

– Чего так? – удивился Петрович.

– То пьют, то работать не хотят, то за компьютером целый день сидят. Насмотрелась я на этих женихов.

– Ну, ладно-ладно, Любаша, – подбадривает Владимир Петрович, – всё у тебя ещё впереди. Найдёшь себе и жениха, и мужа…

– Точно, – соглашается Люба, – так что не будем торопиться.

А вот с именем моим и здесь человек отличился: Люба ни с того ни с сего стала, как она сама считает, ласково называть меня Трифу?шкой – с ударением на букву «у». Господи, как только люди не издевались над моим именем, но, видимо, их фантазиям нет предела. Вы слышали? Ну произнесите сами: «Трифушка», и непременно с ударением на «у». Что вышло? Нравится? Это что же должно было возникнуть в человеческой голове, чтобы вот так исковеркать моё царское имя? Но вы знаете, постепенно привык я и к этим трифушкам-ватрушкам. А что делать? Да ведь я и понимал, что девушка это произносит не со зла и не для того, чтобы меня как-то унизить или оскорбить. Вот она так считает, что это ласково, и всё тут. Ну и ладно, Трифушка так Трифушка.

Правда, мне иногда доставалось от Любы. Мы с Фуку – а частенько и втроём – побалуемся в отсутствие помощницы в квартире, покувыркаемся, «наведём порядки», как говорит Люба, она придёт и ахнет.

– Ай-ай-ай! Что же вы тут натворили? Опять скакали как обезьяны?

И на этом претензии к моим товарищам прекращались, и все выговоры доставались мне.

– Трифушка, – говорит Любу?шка (тоже поковеркаю немного её имя), – ну, они с Петровичем ничего не видят, им простительно, а ты-то куда?

«В каком смысле «куда»? Я-то тут при чём? Все балуются, и я с ними. Небось, надоедает всю жизнь спокойненько ходить, сидеть, лежать, вот и бесится народ. Сказала бы спасибо – я ведь ещё стараюсь как-то обезопасить прыгунов. Без меня они бы тут так тебе напрыгали, неделю убиралась бы…»

– Вон, смотри, одеяло порвали. Что это такое? Кто это сделал? Ну, чего молчишь?

«Хорошая ты девушка, Люба, но иногда как спросишь… Чего я молчу, спрашиваешь? А ты скажи мне, милая, много ли ты на своём веку собак говорящих встречала? Но одеяло я не рвал. Ты забыла, что ли? Я ведь образованный пёс. И я всё время тут на работе. Зачем мне одеяло рвать? Ну, побаловались ребята, не подрассчитали немного силёнки. Чего теперь бубнить?»

– Господи, боже мой, – продолжает Любаша, – а кто вам разрешил в спальню тарелку с едой приносить? Посмотри, макароны на тумбочке…

«Люба, миленькая, отгадай с трёх раз. Ну неужели это я тарелку с макаронами сюда притащил? Передача шла интересная, а Владимир Петрович как раз обедать собрался – вот и результат. Поставь ты ему телевизор на кухню. Позвони дочери, купите маленький. Ему большой и не нужен, он ведь всё равно его только слушает…»

– Ох и разбаловала я вас, – ворчит девушка.

И тут в спальню вошёл мой защитник.