Лад Посадский и компания. Книга I. Дела торговые

– Я случайно на нее набрел. Пятьдесят годков живу тут, а доброго слова от Посадских не слышал. – Гоблин почесал нос, шмыгнул и чихнул. – Ну, бывает, конечно, что провинюсь перед ними. У кого порося стащу, у кого курей с десяток выеду, так ведь это мелочи! Ни одного человека за эти годы не загубил! А Посадские мной детей пугают… Обидно. Разве это жизнь?! В землянке сырой пропадаю. Уже ревматизм кости ломит, а от простуды во век, видать, не избавлюсь… А тут, с недельку назад, набрел на эту избушку. Дай, думаю, приспособлю ее под жилье собственное. Дней пять высматривал – никто не идет. Вот и пристроился здесь… Значит, твоя заимка? Эх, жаль…

– Не тужи, – пожалел гоблина Лад. – Хочешь, живи здесь. Иногда буду наведываться, но ты уж терпи. Да других сюда не пускай.

Обрадовался Сэр Тумак.

– Спасибо тебе Лад. Не зря, видно, я тебя тогда от медведя – шатуна спас. Отблагодарил. Я теперь здесь так устроюсь, как на родной Ольбии Туманной не бывало!

Он поднялся из—за стола и заковылял к бочонку.

– Угощайся, еда не ахти какая, но сытая.

– Не голоден.

– Тогда пива отведай. Сам делал.

– Не откажусь. – Согласился Лад.

Гоблин плеснул в кружку дубовую темную жидкость, а сам к бочонку приложился.

– Кисловато пиво твое. – Лад оттер ладонью губы. – Скисло, что ли?

– Лешего козни. – Гоблин поставил бочонок возле себя. – Поругались мы давеча с ним, вот и ложит свои заклятия на все, что делать начну. Я уж терпел, терпел, но когда этот поганец пиво испортил, я совсем озверел. Припер его к осине, есть, однако, не стал. Какой из него обед или ужин? Злобный стал, весь желчью изошел. Отравиться можно. Ну так я потряс его немного, вроде притих.

– Что же вам с лешим делить? – Удивился Лад. – Он лесу сторож, а ты, так… приблудший в этих краях.

– То – то что приблудший. – Снова запечалился гоблин. – А ведь своим хочется стать. С нечистью в округе со всей перезнакомился. (Лад сплюнул.) Так она и есть нечисть, что с ней дружбу водить? А с людьми даже знакомства доброго не выходит! Один ты в товарищах ходишь… Обидно… Посад вон какой большой стал, неужто места мне там не найдется?

– С Седобородом говорил?

– А что с ним говорить? У него своих дел хватает. Это вам, людям, не видно сколько хлопот у него. А мне все известно… Не хочу его беспокоить. Жилищный вопрос надо самому решать, а не надеяться на кого—то. Зачем старому за меня ходить, пороги обивать?

– Так ведь не чужой же ты! Пятьдесят годков здесь ошиваешься! За это время своим в доску можно стать!

– Не будем об этом… Хотя прав ты. Нечисти у вас здесь полным полно, но все же ваша она, своя. Одним больше, одним меньше, вы бы и не заметили… Только нечисть ваша вся вдруг взбеленилась словно, как только я заикнулся о вступлении в ее ряды. Нечего, мол, партбилеты всяким проходимцам давать! Это я – то проходимец?! Да на родине про меня легенды ходят! Где же их чувство интернационализма? Где? Заболели все вдруг предрассудками расовыми! Да еще рекомендацию требуют. А кто мне ее даст? Людей они не особо жалуют, а из своих кто вряд ли поручится. Вот и шатаются я между – ни к людям прибиться, ни с нечистью сойтись.

– Коли в этом загвоздка, помогу тебе. – Лад почесал затылок, глянул в пустую кружку и улыбнулся гоблину. Сэр Тумак был догадлив. Снова забулькало запенилось темное пиво, белая пена шапкой встала над кружкой. – Я дам тебе рекомендацию. Чай слово мое сойдет для нечисти?

– Пожалуй, – согласился гоблин. – Тебя—то они, сволочи, уважают.

– Так и не будем с этим делом тянуть. Кто там у них сейчас главный?

– После того как Чер—Туй исчез, (Лад по привычке сплюнул), дела взвалил на себя брат его меньшой…

– У него братьев, что грибов по осени в лесу. Кто именно?

– Сичкарь Болотный.

– Знаю такого. Годков пять назад его Яром Живодер Вырвиглаз у озера Песчаного в пух и прах разбил.

– Ваш Яром собственной тени боится. Где уж ему Сичкаря разбить, брехня все это.

– Как же, люди сказывали…

– Что им выгодно, то и сказывали, – серьезно перебил гоблин. – Яром тогда еле ноги унес.

– Ладно. Есть на чем писать?

– На вот, возьми. – Гоблин подал ему бересту и уголек потухший. – Царапай каракули. Да только повежливее обращайся к Сичкарю. Как Чер—Туй исчез, он совсем спятил. Зазнался. Велит величать его не иначе как Партайгеноссе. Речи на шабашах такие толкает, что у многих ум за разум заходит. Сначала смеялись над ним. Потом, когда он пару домовых и одну кикимору взглядом иссушил, притихли все. К речам привыкли, теперь без его прокламаций жить не могут. После тех речей у нечисти какое-никакое, но самосознание обнаруживается. Так что ты повежливее будь, судьба моя решается.

Лад взял уголек, задумался на минуту, после чего быстро написал:

«Как смеешь ты, Сичкарь Болотный, выродок недостойный из окаянного рода Чер—Туя, величать себя именем заморским, именем поганым „Партайгеноссе“? Что означает сия кличка? При брате твоем нечисть нечистью была, а при тебе кем стала? Мхом болотным, эхом лесным, страхом людским, злобой лютой! Тьфу на тебя десять раз! И почему гоблину Сэру Тумаку, пятьдесят годков в наших местах обитавшему, отказываешь в статусе определенном, который он, несомненно, заслуживает и коего он достоин более других?! Мое слово ему рекомендация. Лад Посадский.»

Сэр Тумак прочел послание.

– Накарябал как курица лапой, – довольно отозвался он. – Сичкарю понравится. Теперь я точно своим стану!

– Только посадских не обижай, – поспешил добавить Лад и зевнул. – Переночую здесь. Не возражаешь? Изба – то твоя теперь.

– Ночуй, гость дорогой, ночуй. Но сперва поведай мне, дурню старому, о делах своих.

– Какие у меня дела? Не купец я.

– Не скажи. На заимку пожаловал, значит, мыслишки Какие—то одолевают тебя. Рассказывай, а я пока постелю тебе.

Лад отпил пивка и тряхнул головой.

– Седобород говорил, что бы я в ученики к Комер—сану шел.

– Приехал—таки купец знатный?!

– Приехал. Сейчас весь Посад гуляет на его пирушке. Только я не пойму, зачем мне в ученики к нему идти?

– Дело торговое больно мудреное. Кто в нем вершины достигнет, того люди и уважают. Не за богатство. За него чего же уважать? Может оно, богатство—то, краденое? Уважают купцов за то, что они людей хорошо знают, страны дальние видят, обычаи всякие не в диковинку им. Ведь они, люди торговые, как мостик между народами. Чужую культуру видят, да свою показывают. Бывает, через них войны начинаются. Через них они же и заканчиваются. Думаешь, если одна рать другую побьет, то войне конец? Не тут – то было! Злоба в побитых долго сидеть может. А торговля все по своим местам ставит. Без нее нет жизни.

– Откуда ты все знаешь, Сэр Тумак?

– Я в Ольбии Туманной родился, там века жил, всякое видел. Остров мой не чета Посаду, старше будет на десятки веков. Так что знаний там пруд пруди.

– Ну, у нас тоже старина знатная есть. Мудрых хватает. Седоборода взять хотя бы. Или Зуб, старейшина совета. Говорят, умен он и хитер как лис.

– Да, барахла старого у вас хватает. Да только распорядиться им с умом никому в голову не придет. Так то… Постель готова. Ложись, спи. А с утра, совет мой тебе, иди к Комер—сану. Если Седобород сказал, значит есть смысл. Он далеко смотрит.

Лад хотел сказать, что тоже далеко видит. Если в степи встать, взгляд до горизонта бежит. А если в лесу, то, смотря какой лес, будет редкий, так шагов за сто гриб увидать может. Коли бор густой, – так на самой макушке высоченной сосны белку разглядит. Да только в заслугу это ему никто не ставит. А про Седоборода с уважением говорят. В чем разница? Но ничего не сказал Лад. Уснул с мыслью о несправедливости людского мнения по такому пустяку как зоркость.

Сэр Тумак отпил пиво из бочонка, и тоже спать завалился. Было у него теперь жилье собственное, добротное, (не беда, что болото рядом, там лягушек полно, – значит, с голоду не помереть, а на зиму их можно засушить), плюс имелась теперь на руках рекомендация. Хоть от человека она, зато от какого! Лада нечисть знала, некоторые даже побаивались. Не берут его чары, хоть тресни, не берут! Такого стоило опасаться. Теперь Сичкарь Болотный не придерется, примет в ряды нечисти, куда денется. И выпишет не какую – то филькину грамоту, а справит настоящий, добротный «аусвайс», чтоб как у всех было…

Глава 2