Михайлов молчал. Он по привычке смотрел в землю. Его скрюченное тело, казалось, еще сильнее наклонилось к земле, и, если бы не маленькая палочка, которая его поддерживала, то, скорее всего, он не смог бы не только ходить, но и стоять.
– Ты это, когда пойдешь к ним, то дай мне свою телогрейку. Тебе-то она больше не понадобится, а мне в самый раз будет, – услышал он у себя над здоровым ухом.
– А мне – валенки, ты же в портянках сумеешь дойти до них. Там быстро все произойдет, ты даже не успеешь замерзнуть. А хочешь, я тебе свои носки дам, чтобы не босиком идти?
– У тебя же еще рубашка была, вроде? Если кто спросит, то скажи, что уже обещал мне отдать…
Рядом стоявшие зеки делили одежду Михайлова, как будто он уже был мертв. В течение минуты они все распределили. Это было настолько обычным, что ни у кого и мысли не возникло, как дико это все звучало со стороны.
Михайлов ничего не ответил. Он направился на свое привычное рабочее место и принялся точить топоры. Со стороны было хорошо заметно, как он нервничает. Он все время оглядывался и прислушивался ко всем звукам, которые доносились с улицы. Несколько раз он тихонько подкрадывался к двери и смотрел сквозь щели, нет ли там кого-нибудь.
Вскоре стемнело. За окном завывал ветер и гнал снежные облака. Казалось, что все вымерло; никого не было видно, кроме солдат на вышках. Когда совсем уже стало темно, фонари на столбах стали освещать только контрольно-следовую полосу между защитными заборами. И эти небольшие участки в лагере казались лишь маленькими крупицами чего-то светлого в огромной, совершенно черной тайге.
Вдруг снежная тишина, темнота и безлюдье нарушились сильным пучком света. Михайлов сквозь щель в двери заметил, как засуетились солдаты на въезде в лагерь. Забегало начальство, и послышались резкие команды.
«Ну, тем лучше», – подумал про себя Михайлов. Он вытащил из-под тяжелой половицы небольшой остро отточенный топорик и осторожно вложил его себе в рукав, несколько раз взмахнул рукой и остался чем-то очень доволен. Судя по шуму за дверью, приехала машина и, вероятно, какое-то начальство. Солдаты по-прежнему бегали по всему лагерю, и везде слышалось, как они перекрикиваются.
Михайлов осторожно вышел на улицу и осмотрелся. Из леса отряды еще не возвратились, и он направился в сторону своего барака. Его друг был уже там. Он сидел на шконке, обхватив голову руками, и раскачивался из стороны в сторону. Михайлов сел рядом и тихо произнес:
– Ладно, не переживай, все будет хорошо. Не зря же мы столько лет здесь мучились?
– Ты, действительно, придумал какой-то план или просто так сказал, чтобы успокоить меня?
Михайлов молчал. Был ли у него план, он и сам не знал. Просто нужно было что-то сказать в тот момент, вот он и сказал. Они сидели вместе на одной шконке и молчали. Неожиданно резко распахнулась дверь в барак:
– Михайлов здесь?
– Здесь.
– Ты где лазаешь, старый хрен? Мы тебя по всему лагерю ищем. Быстрее иди, там какое-то начальство приехало по твою душу.
– Какое еще начальство?
– Ну, а я почем знаю? Сказали срочно найти и доставить.
– Иду…
– Да не иду, а бегом, твою мать… идет он…
Михайлов повернулся к другу:
– Сиди пока здесь и без меня даже не думай выходить из барака. Если я не вернусь до прихода беспредельщиков, то постарайся спрятаться куда-нибудь, но, главное, обязательно дождись меня.
– Хорошо. Только это, ты быстрее там…
– Я постараюсь…
Михайлов старался идти как можно быстрее, но со стороны могло показаться, что он еле передвигает ноги. За эти годы он очень сильно ослаб, да и бесчисленные переломы и болезни постоянно напоминали о себе. Дойдя до знакомого здания, он оглянулся по сторонам. В лагере было тихо. У ворот стояла легковая машина и какие-то грузовики, около них дежурили автоматчики, а в основном все было, как обычно. Он с трудом поднялся на второй этаж и по длинному коридору дошел до знакомой двери. Михайлов постучал в дверь начальника лагеря и услышал:
– Войдите.
– Гражданин начальник, осужденный Михайлов, пятьдесят восьмая статья, двадцать пять… – он неожиданно замолчал и вдруг произнес:
– Блок, это же я…
Человек за столом в форме старшего офицера НКВД некоторое время внимательно рассматривал Михайлова и вдруг сделал большие глаза и удивленно привстал из-за стола:
– РоМ?? Ты?? Как ты здесь? Я ничего не знал… Если бы я знал, я бы никогда… РоМ…
– Я знаю. Именно поэтому и решили тебя не посвящать в начальную стадию задания, —голос у РоМа предательски дрогнул. – Блок, что вы так долго?
И, отвернувшись от друга, спрятал навернувшиеся на глаза слезы, но быстро взял себя в руки и уже обычным голосом добавил:
– А я вас еще только через восемь лет ждал…
Семнадцать лет назад…
Часть II
– Где хил, вашу мать? Полдня пати собирали на вар, и кикнули с фулки в последний момент…
– У меня МП на нуле, сливайте ЕЕшку, она мне все выжгла, а сейчас я даже ребаф сделать не смогу…
– Пипец, а кто на бише? Танка отхильте, а то ляжем все и клару киньте…
– Мобов сагри на себя и утащи паровоз в соседнюю комнату – я тебя ресну потом…
– Я в руте, и сало висит…
– Некр, не спи, доставай шубу. Зачем флагаетесь-то? Кританет кто-нить и все, ПК. Сейчас еще вары прилетят на спот и сольют всех, мы же на селфах…
– Дроп подбирайте сразу. Гнумка, ты уже запарила спойлить здесь.
– Автолут не врубил, орк? Тыха все соберет сейчас… И сосок побольше возьмите…
– Чуть не забыл манор сдать…
– А я сегодня Ы пуху выбил с РБ. Попробую точнуть на шестнадцать, если не сфейлится…
Тинки заглянула в комнату РоМа. Он сидел в полной темноте за огромным плазменным монитором и что-то усиленно печатал на клавиатуре. В комнате стоял невообразимый шум и гам. Какие-то люди кричали, ругались, отдавали команды. На все это накладывалась громкая тяжелая музыка и жуткие звуки умирающих монстров.
– Это на каком языке они говорят?
– На линейном…
– И ты понимаешь что-нибудь?
– Конечно, все же понятно.