Преданность

Преданность
Михаил Пыхалов

"Мы всегда будем в ответе за тех, кого приручили". ("Маленький принц" Антуан де Сент-Экзюпери). Рассказ поднимает тему ответственности человека за тех, кого мы называем "братья наши меньшие", тех – кто служит нам верой и правдой, бескорыстно любит и прощает все наши грехи. А заслужили ли мы эту любовь?

Так уж повелось, что свой утренний завтрак на смене я начинал с молока. Я всегда уважал этот дивный напиток, который матушка природа любезно открыла для нас всех. Но в последнее время я пил молоко с завидным постоянством. Как герой известного фильма «Леон», затариваясь им литрами. Вот и то утро не стало исключением. В тот раз жребий выпал дежурить на станции метро «Обухово». Это глубокая окраина города, кругом только заводы, пустыри и железнодорожное полотно. Кажется, жуть какая-то, но мне нравилось. Не смотря на столь мрачные пейзажи, там было тихо и спокойно, жизнь текла тут своей размеренной и даже рутинной жизнью. Людей было мало, а те, что были, спешили нахлобученные своими заботами – кто на работу, а кто с работы. Вот и я озаботился решением своей проблемы с молоком. Выбирать особо мне не пришлось, и я направился в единственный в округе продуктовый магазинчик. Этакий ларёк, только уровня повыше, а по совместительству ещё и «разливуха», где уже с утра кучковались работяги с завода, дальнобойщики и просто бродяги. Их объединяла одна цель – поправить здоровье и проблем, как правило, с ними не случалось. После акта самолечения огненной водой эти славные люди каким-то образом умудрялись самоликвидироваться. Я зашел в магазин и спросил молочка. Продавщица услужливо принесла мне литр, уважительно посмотрев на меня и думая, наверное: «молодец, хоть не водку покупает». А затем робко обратилась.

– Товарищ милиционер.

У нашего народа осталась чёткая привычка обращаться по старому, наверное, это уже в крови у старшего поколения. И никакие реформы о полиции их не изменят.

– Я вас слушаю.

Отвечаю, и нутром чую, геморройчик. Хотя геморрой – это неотъемлемая часть моей работы, причем, и в той и в другой степени.

– Не могли бы Вы выставить одного мужчину? Он напился и уж очень шумит, всех баламутит, помогите, пожалуйста.

Я тяжело вздыхаю, она видит это и добавляет.

– Они формы боятся, проблем быть не должно совсем.

– Ну, ведите, показывайте своего баламута.

Мы переходим из помещения магазина в помещение «разливухи». В небольшом зале всего несколько человек бомжеватого вида, среди них женщина такого же вида и состояния. Она, растекаясь в предложениях и соплях, пытается что-то сказать, но её никто не слушает. Один мужик в военной куртке спит, скрючившись на стуле. Перед ним на столе стоит пластиковая стопка и пластиковый стаканчик, наполовину наполненный водкой, а на пластиковой тарелке лежит маленький бутерброд, откусанный с одной стороны и отложенный, по-видимому, до лучших времен. От него разит мочой и спиртом. Продавщица отрывает меня от изучения мужика.

– Вот этот, – говорит она и указывает на рослого мужика в дублёнке, которая когда-то была чёрного цвета. Сейчас же она вся покрыта белыми засаленными пятнами. Их прорех клочками торчит со всех сторон мех. Лицо у мужика красное и опухшее от алкоголя, глаза красные, не выражающие ни каких эмоций. Я направился к нему, думая про себя: «здоровый, сука».

– Женя, это к тебе! – ехидно пропищала тётка и расплылась в беззубой улыбке. Женя «включился». В его глазах загорелись огоньки. Я уловил в них враждебность. Ну вот, сейчас возможно придётся применять силу, с досадой подумал я. Утренние разборки с пьяным мужиком меня совсем не прельщали.

– Ты чего хулиганишь? – говорю я ему, словно отец нашкодившему сыну. Выглядит это конечно забавно, ведь я навскидку младше этого Жени лет так на двадцать. Плюс пакет молока у меня в руке не добавляет солидности.

– Кто? Я? – удивлённо спрашивает Евгений, и озирается по сторонам своими мутными глазами, словно ища кого-нибудь другого.

– Да, ты, – говорю я ему, старясь выглядеть как можно строже.

– Начальник, ты чё, всё путём, не гони, – пытается встрять в разговор Женькин товарищ, мужик лет сорока на вид, в грязном дутике и шапке петушке. Но я жестом показываю ему помолчать. И как ни странно – это срабатывает.

– Люди жалуются на тебя.

– Начальник, я тихонько буду, обещаю, – говорит Женя заплетающимся языком.

– Товарищ милиционер, он врёт, выведите его, пожалуйста.

Продавщица умоляюще смотрит на меня. И может быть Женя и вправду бы тихонечко сидел со своими друзьями и продолжал пить свой шмурдяк, но просьба, есть просьба. Под неодобрительный бубнёж его собутыльников, пришлось Женечку взять под локоток и вывести на улицу. Стоять нормально он не мог, и мне пришлось дотащить его до ближайшей скамейки, где аккуратно складировать. К моей радости вёл он себя агрессивно пассивно. Драться не лез, пытался упираться, но сил в нём, несмотря на рост, было мало, а алкоголя много, и попытки упирания его провалились. Очутившись на лавке, Женя пробормотал что-то бессвязное, после чего забылся своим беспокойным алкоголическим сном. А я с чувством выполненного долга и молоком под мышкой отправился в свой пикет. Стараясь не оборачиваться, дабы не прилетело ещё просьб. И тут я увидел то, о чем собственно и хотел рассказать с самого начала. А именно: пса, обычного пса, среднего размера. Когда-то он, наверное, был настоящим красавцем, поджарым, похожим чем-то на волка. Серый с подпалинами. С сильными лапами, пушистым хвостом и стоячими ушами. Такой пёс мог бы запросто стать отличным охотником или сторожем. Но сейчас, сейчас он выглядел просто жалко. Его серая шкура обрела грязный свалявшийся вид, лапы скривились и опухли, хвост облинял и был опущен, а уши, которые когда-то стояли торчком, сейчас вяло колыхались на ветру. Он стоял неподвижно и смотрел на дверь в рюмочную. Смотрел напряжённо, с надеждой, что вот-вот хозяин выйдет оттуда и заберёт его. Глаза этого пса – большие и жёлтые – смотрели с такой тоской и надеждой, что мне стало даже не по себе, мне вдруг показалось, что он плачет. Я отломил кусочек пирожка, который был у меня в кармане и предложил псу. Он на пару секунд отвлёкся на меня, оглядел, и, не приняв угощение, занял свой прежний пост. Я положил кусочек пирожка рядом на асфальт и ушел. Прошло, наверное, часов пять, и я решил выйти из каменного мешка на свежий воздух. И сразу увидел пса. Он всё так же стоял там, не отойдя ни на шаг, кусочек пирожка лежал рядом, он его даже не взял. Я стоял и глядел на него. На душе стало как-то тоскливо и горестно. Погода стояла мерзкая, было холодно, и моросил дождик. Пёс весь вымок, но ждал своего хозяина, ждал так, что даже писал под себя. Тут из «разливухи» вышел тот самый мужик в военной куртке. Тот самый, от которого дурно пахло смесью мочи и спирта. Он вывалился из дверей, и, не обращая внимания на пса, побрёл к вокзалу. Пёс радостно кинулся к нему, он буквально трясся от радости и тыкал в мужика своей мордой. Он радовался так искренне, что даже изменился внешне, он как будто бы ожил. Он радовался так, словно не видел хозяина несколько лет. Мужик же не обращал на него никакого внимания. А пёс любил его, любил просто за то, что он есть в его собачьей жизни. Он любил этого грязного опустившегося мужика, которому и руки бы никто не подал. Но псу было плевать на это. Это был человек, с которым он был связан невидимой нитью. Той самой волшебной силой, которой обладают далеко не многие. Той силой, которой человеку понять не суждено, а понять бы стоило. Стоило бы хотя бы задуматься об этом. Хотя бы иногда, о том, что мы не венец природы. Мы люди – самые главные лицемеры и трусы. Мы лицемерим сами себе, прикрываясь, кто интеллектом, а кто силой, и постоянно боимся. Боимся всего подряд, но больше всего мы боимся не соответствовать своему лицемерию.

Я люблю собак, а в такие моменты я их просто боготворю. И всё больше презираю людей. Пёс с мужиком растворились в тумане, под шум поездов. Дождь стал ещё более мерзким и холодным. А у меня на глазах выступили слёзы. Я огляделся и поспешил скрыться в пикете. А то в форме стыдно как то…