Сотрудник инквизиции. Осатанелый город

– Задаток получила? За мной.

После этого все было как во сне.

Теперь она сидела перед огоньком в очаге и благоговейно исподтишка наблюдала за новым хозяином. Он сидел за большим столом, который стоял на возвышении, перед дверью на балкон. Перед ним горела толстая восковая свеча. Такие ей доводилось видеть, только в церкви. Стоила она немало. Господин перебирал бумаги лежащие на столе и время от времени что-то записывал. Поражаясь его уму и образованности, Иоанна постоянно клевала носом. За окнами было темно, пришло время сна, но она не решалась даже задремать, опасаясь рассердить господина секретаря. Она могла вообще не спать. Привыкла, когда баюкала детей прежнего хозяина. Но это – на полупустой желудок. Сегодня, несмотря на постный день, ее живот раздувался от еды. Со стороны это было не видно, но она чувствовала. Сегодня ее новый господин сам принес из трактира корзину с едой. Там были два горшочка с похлебкой, маленький кувшинчик пива и большой с вином. Там же – краюха свежего хлеба, зеленый лук, четыре яйца и кусок копченого сала. Все это хозяин разделил поровну, причем сало разрубил саблей, по военному.

Такой еды и в таком количестве, Иоанна не ела у Рыжего даже в воскресенье. Может только на Рождество Христово. По дороге отмахиваясь от приставаний малого, она ненароком думала, что секретарь канцелярии, в городе, старый и страшный. Что он взял ее, потому, что его обходят молодые бабы, то ли из-за уродства, а то ли из-за странных пристрастий, в таких делах. Сейчас Иоанна думала что если у господина секретаря в голове неладно, от учености, и он предпочитает выделывать нечто невообразимое – пускай. Пусть хоть какие коленца выкидывает, лишь бы не выгнал.

В четверг, двадцать третьего июня, на Иосифа Кафассо, брат Ульрих комиссар Его Превосходительства, Зальцбургского Инквизитора, пребывал в хорошем настроении. Во первых он наконец отыскал неуловимый Шаффурт, рядом с которым, кружил целых тринадцать дней. Две недели город никак не давался в руки. На вопросы как туда проехать, крестьяне указывали на нужную дорогу, только поехав по ней комиссар еще больше удалялся от цели. В следующей деревне ему объясняли, что он не там повернул. Мол повернуть нужно было возле белого камня, а он видимо повернул возле креста и поэтому теперь ему нужно ехать вот по этой дороге.

– Это же в другую сторону! – Возмущался комиссар.

– Это сейчас она – в другую. – Объясняли ему. – А потом повернет и будет в нужную.

Брать проводника, брат Ульрих не хотел из-за собственного тщеславия.

– Комиссар инквизитора! Важное лицо, а в город не может попасть! Это подрыв авторитета церкви.

В конце концов, оказавшись на дороге ведущей в Нюрнберг каноник решил, что авторитет церкви пострадает сильнее, если он не обратится за помощью. К мирянам он, впрочем обращаться не стал, а договорился с клириком придорожной церквушки, что тот пошлет, с ним знающего человека. Знающий человек оказался сторожем церкви. Он клялся всеми святыми, что бывал в Шаффурте не раз и дорогу знает досконально. Этот знаток, завел обоз комиссара в такие дебри, что выбирались они оттуда два дня. Тут, как на беду умер секретарь, Клаус Жук из Вены. Он с самого отъезда из Зальцбурга жаловался на здоровье, пожелтел не только взором но и телом и лежал на возу пластом. Это была существенная потеря. Оставшийся в наличии нотариус, конечно был не только грамотен, но и сведущ в крючкотворстве. Однако писал так, что разобраться в написанном, было под силу не каждому. Пока Жука похоронили, прошло еще два дня. От просвитера церкви, на кладбище которой хоронили члена его команды, комиссар получил нового проводника до Шаффурта, мирянина. На второй день, стало ясно, что и этот «знающий человек» заплутал. Хорошо, тут же, на дороге, наткнулись на пьяного углежога, который был родом из Шаффурта. Даже пребывая в состоянии умственной отрешенности, он уверенно вел брата Ульриха, по запутанным дорогам бургграфства. Когда до Шаффурта оставалось совсем ничего, на пути им попалась непотребная девица. Углежог страшно обрадовался встрече и заверил его преосвященство комиссара, что эта барышня доведет их до самых ворот, поскольку рядом с ними и проживает. А ему срочно надо, потому, что если он не повернет в сторону, то это в никакие ворота не лезет. Углежога отпустили, но взяли на заметку.

Впрочем, так оно было и к лучшему. Девица тоже была навеселе, поэтому отличалась излишней словоохотливостью. Иоганн Чмырь подручный инквизитора, сразу же, приступил к делу. Чмырь был виртуозом в своем деле, он мог вызвать на разговор кого угодно, а доверительную беседу мог вести бесконечно. Ему не было цены, когда его подсаживали в камеру арестанта, где сомневающийся в своей правоте еретик или нечистик изливал ему душу и раскрывал самые сокровенные секреты. Второй подручный комиссара, тоже без официального статута, Клаус Чмут, в отличие от Чмыря словоохотливостью не отличался. В трезвом состоянии. Язык у него развязывался после пары кружек хорошего пива. В трактирах, Чмут был бесценен. Он мог пить, с подозреваемым, кружка в кружку, пьянеть, но на ус наматывать. Нотариус преподобный отец Руперт был всегда наготове, чтобы перехватить пьяного Чмута, по дороге домой и записать все нужные сведения. Дело в том, что назавтра Клаус помнил все отрывочно или вообще ничего не помнил. Иногда отец Руперт, узнав, что Чмут пошел на дело, просто ложился на его место и спал, до его прихода.

В распоряжении Инквизитора было три повозки. Повозки были тяжелогруженые, но место куда посадить Маргариту Климентину нашлось. Чмырь пристроил ее на последней, справедливо решив, что вид пьяной шлюхи будет неприятен брату Ульриху.

Маргарита Клементина была рада оказанному вниманию. Смазливый Чмырь ужом вился возле нее. Он то запрыгивал на воз и ехал сидя с ней рядом, то спрыгивал и шел, держа ее за руку.

– Как армии распустили, никому мы стали не нужны. Сколько я и другие, после войны, намаялись в скитаниях. А потом слова отцу небесному, попали в Шаффурт. Ну, в город нас конечно пускают не охотно, но и тут господь смилостивился. Господин Ганс Тугоухий получил от бургграфа привилегию поставить трактир, у Венгерских ворот. Он нас всех и приютил. Теперь там, у него, что-то вроде общины.

– Монастырь?! – Подсказал Чмырь, широко улыбаясь.

– Ну монастырь, не монастырь, а живем по божески. Не все правда. Вот Жизель повадилась от работы отлынивать, вообще ленивая стала. На мессы не ходит.

– Так вы к мессе допущены?

– Ну, а, как же. Только позади городских стоим.

– Вас позади ставят потому, что все любуются на красавиц, забывают креститься.

– Ай, перестаньте! – Подпрыгивала на возу барышня.

Дорога становилось все более наезженной и ухабов на ней прибавлялось.

– Кларимонда Ушибленная, такая стерва, змея подколодная…. Ведьма?! Точно сказано – ведьма и есть. Как придет новый кто она сразу на жалость давить начинает….

– Вертлявая, тоже! Мы ей говорим утихомирься! У тебя же точно – кислотная болезнь. Ты всех клиентов перепортишь. Она, как трезвая понимает, а как выпьет, все ей – все ровно….

– Гертруда на работы не ходит. Мы в город, а она в лес шастает. К лесорубам и угольщикам. За пару дней всех обойдет. Потом возвращается, хозяину половину заработанного отдаст и все.

– Может она и к гномам ходит? Может они с ней золотом расплачиваются?

– С нее станется. Она любому даст. Хоть гному, хоть кобольду….

– Хоть Сатане!

– Сатане – в первую очередь! Ха-ха!

До брата Ульриха, долетали обрывки разговора. По лицу францисканца ничего нельзя было прочесть, но глаза не только светились фанатичным блеском, но и щурились, как у довольного кота. Нотариус примостившись с краю передней повозки, подняв уши, как летучая мышь таясь от девицы делал короткие пометки на небольшом листе бумаги.

Юргена пустили в замок, без лишних вопросов. Сразу, как только он представился. Во дворе он сразу наткнулся на капитана, который мило беседовал, с одной из придворных дам, бургграфа. Дама упиралась, и капитан при виде Войтеховского, без сожалений, прервал беседу.

– Куда идешь? – Спросил он, бакалавра.

– С камер-канцлером нужно повидаться.

– Ага! Пошли провожу. Он сказал, как только ты придешь, вести в архив.

– У вас и архив имеется?

– До вчерашнего дня не было. Теперь имеется. Канцлер обустроил.

Архив располагался на втором этаже Южной башни, за большими воротами. По дороге им встретился толстячок гофмейстер. Тот шел важно, с бумагой в руке. Юргену и капитану он кивнул холодно, но его высокомерие показалось Войтеховскому слишком наигранным.

– Что-то Леопольд сегодня не в духе. – Заметил Юрген.

– Еще бы! – Усмехнулся Герарт. – Метил в канцлер-юстицинарии. А, тут – облом вышел.

– А, что такое?

– Нынешний канцлер-юстицинарий, фогт по простому, как мышей ловить, в очередной раз начал, он решил, что – все! Настал его час. Уж очень серьезно господин Клос, за это дело взялся. Сильно его пробрало.

– Именно мышек ловил?

– Ну может не мышек, но зверюшек, каких-то мелких, постоянно искал. То во дворе, то в замке. Придворные девицы очень пугались, когда он им, под ноги бросался. Или вылезет откуда-то, как дух бестелесный…

– И, что?

– А, ничего. Городская повитуха, его травами какими-то отпоила. Он, в очередной раз отошел. Узнал он, про интриги, и гофмейстеру прямо заявил, что не видать ему места юстицинария, как своих ушей. Во первых потому, что он, Клос фон Гансграбен, эти уши отрежет. Во вторых, потому что должность фогта, по закону Шаффурта, переходит от отца к сыну, или в крайнем случае к племяннику. Вот гофмейстер и не в себе.

На втором этаже Южной башни, стены тряслись от храпа камер-канцлера. Юрген смело толкнул дверь в каморку, откуда доносилось звериное рычание и взглядам открылся, господин Александр расположившийся на двух составленных лавках. Лежал он на спине. Из, широко открытого, рта доносились берущие за сердце страшные звуки.

Когда господина камер-канцлера растолкали, он извинился тем, что всю ночь работал с архивом. Слушая высокого сановника, Юрген с интересом поглядывал на три больших кувшина, стоящие у стены.

Когда канцлер кончил оправдываться, он кивая на кувшины спросил:

– Полные?

– Полные. – Заверил его высокопоставленный чиновник. – Тут, у меня свое.

Он потянулся за ложе и извлек на свет, еще один кувшин, такой же вместительный, но полный, похоже, только на половину. Пили по очереди, из одной кружки. После этого, Юрген заявил, что для ученых занятий это вино крепковато. Капитан, тут же отправился за менее выдержанным напитком, а Войтеховский и Александр приступили к работе.