Письма В. Досталу, В. Арсланову, М. Михайлову. 1959–1983

Дорогой Владимир!

С Новым годом, с новым счастьем. Лучшие пожелания Вам и Владимире от нас обоих. Надеемся на лучшее и в личном, и в общечеловеческом смысле. Привет и поздравления ребятишкам.

Извините, что отвечаю на Ваше интересное и подробное письмо не сразу и не в таком объёме, как хотелось бы. Живу в трудах, хлопотах и, главное, в постоянной спешке. А это не способствует развитию эпистолярного жанра.

Если Вы в чём-нибудь не согласны с моими размышлениями о современном искусстве, то я, конечно, за это не буду считать Вас дурным гражданином, подлежащим искоренению. Правда, речь идёт о делах вкуса ‘, а в этой области, как говорит Ларошфуко, мы более чувствительны, чем в том случае, если

* Здесь и далее выделено М.А. Лифшицем.

кто-нибудь не соглашается с нашими мнениями. Но я всё-таки уже в таком возрасте, когда догматизм вкуса убывает. В молодые годы, после принятия божественного откровения, я часто думал, что нет бога, кроме бога, и Магомет пророк его. Я и сейчас так думаю, но с тех пор —

В свой поэтический бокал

Воды я много подливал.

(Пушкина я, конечно, перевираю, но в Переделкино у меня нет «первоисточников»

).

В молодости, например, я не хотел ничего знать, кроме кватроченто и старых нидерландских мастеров, а теперь отдаю должное даже реалистической мазне Х1Х-ого века. Искусство трудно, за всякое проявление его нужно быть благодарным, и всегда прискорбно, когда приходится ругать художника по каким-нибудь «высшим соображениям».

Но эта гибкость должна уживаться и с твёрдостью. Во-первых, одно дело – личная вина и другое – историческая. Я думаю, что всё человеческое, всякое искреннее мучительное искание заслуживает сочувствия или, хотя бы, жалости (если оно ложно). Шарлатанство в счёт не идёт. С этой точки зрения, заслуживает уважения и фанатизм первых модернистов, и даже основоположников абстрактного искусства, которые ничем не хуже других. Но с исторической точки зрения, которая ведь заключает в себе и указание пути, и норму будущего^ мы не можем стоять на позиции: «всё благо». Здесь нужно выбирать, и лишь об этом идёт речь, а не об уголовном процессе против модернистов. Они сами – жертвы; но есть ведь и другие соображения, кроме жалости. «Правда выше жалости», писал Горький, и, хотя не всегда он писал правду, в данном случае старик прав. Верующие – ортодоксы и сектанты – также жертвы. Им можно даже сочувствовать в их болезненной травме, но нельзя разделять их мировоззрения.

Кроме того – от искренности до лицемерия только один шаг. И есть такие состояния души, когда по многим важным причинам определённая доза лицемерия, игры с самим собой и с другими, входит даже в искренность. Есть искренность, благоприятная для шарлатанства. Дадаисты, например, этого и не скрывали. На Западе много пишут о тесном слиянии между «jeu»[1 - Игра, баловство (франц.).] и «sacre»[2 - Святое, неприкосновенное, незыблемые истины (франц.).], между мистикой и мистификацией. У нас не знают идейные основы модернизма, и поэтому часто приводят в его защиту неподобающие аргументы, например, ссылку на искренность «выражения».

Мне кажется совершенно очевидным, что так называемое «современное искусство», будучи искренним в своих исходных пунктах, теснее граничит с шарлатанством, чем старое. Да это и понятно – ведь принцип современного искусства заключён в субъективном выражении, а выражать себя можно – и даже легче это сделать – посредством воплей, а не bel canto[3 - «Прекрасное пение» (итал.) стиль пения, возникший в Италии в XVII в. Главное – красота и техническое совершенство звукоизвлечения, а не драматическое действие; голос трактовался как великолепный музыкальный инструмент.]. Хороший рисунок, светотень, колорит – даются с трудом, и это нечто, до некоторой степени объективное, а для того, чтобы только выразить себя, этот талант и эти знания, этот труд – не нужны вовсе. Поэтому и грань между искусством и шарлатанством стала эфемерной, даже в пределах жизни одной личности (как Пикассо, например).

Как же относиться к этим явлениям? Если подобные психические заболевания приняли столь широкий характер (что не ново в истории и что имеет свои причины), то не считаться с ними не может марксистская политика. Здесь есть полная аналогия с религией. Модернизм – это религия неверующих (а иногда и верующих) интеллектуалов XX-го века. Поскольку эта религия захватила широкие слои интеллигенции, нельзя не считаться с этим фактом и нельзя разделять силы в классовой борьбе по признаку реализма или не-реализма. Это выгодно имущим классам, буржуазной идеологии, которая на такие деления, распады и опирается. Мы должны работать в борьбе за демократию и социализм рука об руку со всеми противниками наших врагов, независимо от их религиозных и эстетических убеждений. Это верно.

Но это одно, а сглаживать различие между материализмом и религией или между марксистской эстетикой и модернизмом — это другое. Вот что мы часто делаем, вместо того, чтобы провести ясную грань, а потом сотрудничать. И это худо, ибо малейшая не-принципиальность отталкивает.

Поэтому, если Вы хотите какого-то смягчения грани между нашей эстетикой и основным модернистским течением XX-го века, то с точки зрения общей перспективы ленинизма – это было бы неправильно. Но я понимаю, что Вас волнует не общая перспектива, а конкретные вопросы сегодняшнего дня. Не лишены ли мы важного критерия в этой области? По-моему, не лишены. Приведу пример. Мы против пацифизма^ об этом у Ленина немало сказано. Но это не значит, что мы против всякого пацифиста. Для многих даже в 1914–1918 гг. пацифизм был ступенькой к борьбе классов, к освобождению от шовинистического угара, а для других это был способ отравить и ослабить напряжение классового сознания. Какой пацифизм? Куда он ведёт? Каков путь? Вот вопрос, который ставит Ленин, нимало не сомневаясь в том, что пацифизм в целом ложен и враждебен марксизму. Всё нужно рассматривать конкретно.

Так же и в эстетической области. Люди идут к коммунизму, идут к Истине, идут к будущему великому реалистическому искусству разными путями. Мы не можем требовать от них какой-то лабораторной чистоты, ставить дурацкие догматические условия. И мы будем правы, если скажем: пусть для художника-модерниста его приобщение к объективному содержанию коммунистического движения будет ступенькой к освобождению от предрассудков его эстетической формации. Это возможно! Но это будет невозможно, если, вместо такого конкретного подхода к делу, мы начнём искать какую-то среднюю, взаимно-приемлемую платформу, например, как это у нас теперь часто делают, объявим Пикассо реалистом, включим в реализм всю французскую живопись, начиная с 70-х гг., развивавшуюся под знаменем борьбы против реализма, и выключим только «абстракцию». А почему, собственно? Завтра придётся включить и её.

Вы понимаете, что эта точка зрения допускает сотрудничество и уважительную оценку художников любых направлений, не исключая абстрактной живописи. Но эта точка зрения исключает какой бы то ни было эклектизм, сглаживание противоречий в области мировоззрения, эстетических принципов, понимания общего хода развития искусства – даже по отношению к первым, ранним формалистическим программам, начиная с импрессионизма.

Чтобы не ошибиться и не впасть в скептические шатания, не худо принять во внимание ещё следующие обстоятельства:

1. В подобных исторических движениях (как модернизм) объективная ценность обратно пропорциональна удалению от исходного пункта. Поэтому, конечно, первые французские декаденты, вопреки их исторической позиции, но отчасти и благодаря ей – великие поэты. И этот упадок кое в чём представляется обновлением. Равно и французский импрессионизм и т. д. Но логика неумолима, и разложение мысли, формы, упадок художественной культуры развивается с необратимой последовательностью. «Абстракция» – только завершение, но откреститься от него модернизму никогда не удастся.

2. Этот процесс не совершается равномерно. Поэтому дальнейшие шаги упадка могут принимать форму обновления и в дальнейшем. Например, Ван Гог, с моей точки зрения, сильнее импрессионизма (по крайней мере, в своих портретах). Ранний Пикассо – значительный художник, хотя ступень деградации художественной культуры в целом уже велика. Такие противоречия пугают только обывательскую мысль, но не могут остановить людей, ещё не забывших диалектическое мышление.

Сюда же относится и то противоречие, которое упоминаете Вы: в Чехословакии подъём освободительных демократических и социалистических идей был связан с идеями модернизма. А в России разве не было ничего похожего? Разве Плеханов не писал: «Ленин и окружающие его махисты и ницшеанцы»

? Я не говорю уже об эсерах, анархистах и прочих направлениях, боровшихся против самодержавия. Достаточно вспомнить Богданова, Горького и Луначарского. Конечно, аналогия не полная. Но я допускаю, что в некоторых странах, на Востоке, например, и я знаю такие примеры от востоковедов, защита современных европейских, модернистских то есть позиций может тесно сливаться с борьбой против колониализма. Хотя всё же тот культурный продукт, который из этого получается, парадоксально способствует освобождению национальной культуры от рабства на данном этапе и безусловно несёт в себе порабощение духа утопией реакционного европо-азиатизма, мистически окрашенной смесью современного декаданса и первобытности – в дальнейшем.

Противоречия бывают разные. Ленин писал в начале 20-х гг. о Германии, что там появился особый тип коммуниста – коммунист-черносотенец. Мало ли что бывает!

Важно, друг мой, не потеряться в этом море, хоть это и трудно, и особенно трудно, конечно, выразить эту диалектическую точку зрения, не будучи, как говорится, на то уполномоченным. Но я не сомневаюсь в том, что ценою многих опытов верная дорога будет найдена.

Изложения моего доклада 1956 г. в «Московском литераторе»

у меня под рукой нет. Да и нет в этом изложении ничего существенного; наиболее интересная часть была вторая, но я её не напечатал в этой газетке – трудно было вкратце изложить, некогда, да и не хотелось по многим причинам. Изложить Вам содержание доклада в письме я не могу – это длинно.

Вы меня насмешили своим предупреждением, что не присвоите мои «идеи». Сделайте одолжение, присваивайте! Я сам не являюсь собственником их, а только пользуюсь ими по доверенности от марксистской традиции. Это уже само по себе считается большим самомнением.

Кстати, об авторском праве. Кажется, Вы мне сказали, что в Чехии будет выходить книга покойного В.Р. Гриба

. Если это так, то обратите внимание на одно обстоятельство. Под названием «Художественный метод Бальзака» в ней по ошибке напечатан отрывок, написанный мною. Это всё-таки уже свинство со стороны вдовы и прочих издателей, хотя у меня было много общего с Грибом. Он был моим другом, можно сказать, воспитанником, и я для него не жалел никаких «идей», но таки я ещё не покойник – не хочу, чтобы со мной обращались как с казённым имуществом

.

Хотел написать страничку – а видите, что вышло! Ну, бувайте здоровеньки, извините за мазню, некогда.

Ваш Мих. Лифшиц

Р. S. Перечёл Ваше письмо и вижу, что не ответил на многое. Вкратце:

1. Есть дифференциация внутри модернизма (см. выше), но нет хорошего и плохого модернизма. Модернизм всегда плох. Хорош он бывает тогда, когда преодолевается (т. е. «вопреки»). Это нужно понимать не абстрактно, а диалектически (т. е. кое в чём и «благодаря», но как противоречие или, скорее, «парадокс», «казус»). Во всех формах искусства действует закон «вопреки» и «благодаря», но в декадентстве «вопреки» безусловно преобладает.

2. Книгу Днепрова

я ещё не читал. Но знаком с его взглядами по статье, которую мне присылали на рецензию. Я выступал за печатание её, но для него специально написал подробные возражения. Это его не убедило. Он человек законченный, законсервированный, как большинство реликвий конца 20-х – начала 30-х гг. Я говорю, что он воскрешает дурные стороны фричеанства и модернизма 20-х гг., ибо утверждает, что существует не только «реализм», но много разнородных «методов», имеющих примерно равные права на существование (в 20-х гг. говорили не «методы», а «стили», теперь маскируются). Кроме того, он повторяет западную буржуазную типологию стилей в двух тактах^ как это было уже в вульгарной социологии 20-х.

15 июля 1962 г

Дорогой Владимир!

Я что-то всё болею, с весны, глядишь, всё хуже и хуже. Какие-то спазмы одолели – обострение стенокардии, но опять же вегетативная нервная система, vagus[4 - Блуждающий нерв (лат.).] и тому подобные мудрёные слова.

Короче говоря, все лекарства перепробовал, пуд нитроглицерина съел, месяц уже, как лежу, но избавления пока не вижу. Говорят вот, что мне могло бы помочь одно чешское лекарство, которое у нас отсутствует. А именно «Белласпон». Если бы Вы мне с кем-нибудь прислали этого лекарства, я был бы очень благодарен. Надеюсь, что Вас это не разорит; как-нибудь найдём способ рассчитаться.

Вот мои дела-то каковы!

Привет Владимире и детям от меня и Лиды.

Ваш Мих. Лифшиц

Р. S. Лидия Яковлевна просит узнать, как обстоит дело с антологией, что Вы не пишете ничего об этом?

8 сентября 1962 г

Дорогой Владимир!

Большое спасибо за «Белласпон». Если он достижим без труда – тем лучше. Дорог не труд, а доброе желание. Лекарство это рассчитано на эксперимент. Врачи, которые лечат меня, уже разбились на две школы. Одна из них утверждает, что спазмы производит не склероз сосудов, а блуждающий нерв. Это было бы для меня несравненно лучше, но боюсь, что сие предположение, как большинство оптимистических предположений, не оправдается. Для меня такой «Белласпон», как говорили мои друзья моряки, всё равно, что для лошади двести грамм монпансье.

Единственное лекарство, которое пока помогает хоть сдерживать спазмы, это нитроглицерин, и я уже несу его на своём борту столько, что хватило бы на целый дредноут[5 - Дредноут (Dreadnought – неустрашимый (англ.')'), английский броненосец, построенный в 1906 г., с учётом опыта русско-японской войны. Совершил революцию в военно-морском деле.] времён Первой мировой войны. Всё же продолжительное лежание и тот факт, что я вынужден был стать равнодушным ко всему, невзирая на грозовые облака, скопившиеся надо мной в связи с моей неспособностью писать к сроку и выполнять разные планы и обязательства, оказали некоторое положительное влияние (хотя и не стойко это улучшение). Завтра мы едем с Л.Я. в санаторий, под Москвой. Буду постепенно расхаживать свои болезни. Со времён войны я сохранил воспоминание, что на ходу всё проходит.