Хмурый Император. Том 1

– Во всяком случае, хуже не будет, – пожав плечами, произнес Император. – Так что, доктор, вся надежда на вас. Вручаю вам жизнь и здоровье моего любимого дядюшки. И проследите, чтобы все было исполнено надлежащим образом…

Не прошло и четверти часа, как генерал-адмирал с красным как помидор лицом отправился в свой дворец с запретом его покидать до окончания лечения. Диету, разумеется, соблюдать он не станет. Но это и не требовалось. Как оказалось, уже вечером о диагнозе великого князя знал весь Санкт-Петербург…

Новый скандал. Новая сенсация. И вновь Император в центре внимания. И вновь удар по столь высоко сидящему сановнику. Да какой! К концу третьего дня от события вся страна уже смаковала новый диагноз генерал-адмирала и его прегрешения реальные и мнимые. Поэтому мало кто обратил внимание на небольшое, но очень важное событие, что произошло в тот же день в Санкт-Петербурге. А именно утверждение Императорского комиссариата государственного контроля, во главе которого встал Победоносцев. Само собой, покинув пост обер-прокурора Святейшего Синода.

Константин Петрович был знаковым человеком эпохи. Будучи наравне с Михаилом Катковым, серым кардиналом правительства Александра III, стоял всецело за контрреформы его предшественника. Воспитатель и усопшего монарха, и новоиспеченного. Помимо управления «государственным православием», он играл ведущую роль в определении политики в области народного просвещения, национального вопроса, а также внешней политики. Именно он и был автором приснопамятного закона «о кухаркиных детях». Именно он стоял за разжиганием антисемитизма в России до совершенно удивительных высот, когда империя могла похвастаться сомнительным превосходством в первенстве по погромам и прочим мерзким делишкам. Что в конечном счете и определило самое деятельное участие этого этноса в подрывной, революционной деятельности.

В общем, кадр колоритный и, без всякого сомнения, удивительной разрушительной силы. Такого на пушечный выстрел к труду созидательному было нельзя допускать. Несмотря на красивые речи. При этом он не являлся врагом России, как и мерзавцем, что подобно Посьету или Алексею Александровичу манкировали своими обязанностями. Нет. Он был абсолютно убежден в том, что поступает правильно… и потому злодействовал самозабвенно, энергично и с энтузиазмом. Наломав к 1889 году уже немало дров.

Вот Император и решил воспользоваться гением этого природного злодея. Пусть проверяет работу других. И докладывает лично ему. И подчиняется лично ему. Он, конечно, оказался не в восторге от нового дела…

– Константин Петрович, вы поймите, мне просто больше некому доверить это дело. Ибо либо трусы, либо балбесы, либо и то, и другое одновременно. Вы же не хуже меня понимаете – беда пришла в Россию. Падение нравов отразилось на всем вокруг. И прежде всего на делах. Отсутствие крепкой веры в сердце ведет к самым мрачным мерзостям. Кому, как не вам, доверить это? Никто больше не справится.

Победоносцев промолчал, борясь с эмоциями. Обида из-за снятия с должности по церковному ведомству была сильна.

– Подумайте, Константин Петрович, – меж тем продолжал Император. – Я вас не неволю и не тороплю. Нет так нет. Бросите меня в столь тяжелые дни, посчитав недостойным дело, что я вам доверить хочу? Так и пусть. Не обижусь. Ибо понимаю… все понимаю… А теперь ступайте. Возьмите назначение и ступайте. Не примете – так и сожгите…

Победоносцев ушел. А уже утром следующего дня вышел на работу. В новом статусе. И принялся сразу же за Морское ведомство, как Император и просил. Именно просил, сетуя на то, что дела там запущены до совершеннейшего запустения, а осатаневший от своей безнаказанности Алексей Александрович спускает броненосцы на своих баб. Образно говоря. В формате стоимости.

Был ли уверен Николай Александрович в том, что этот гений реакции сможет разобраться в хитросплетениях Морского ведомства? Нет. Он вообще не сильно надеялся на то, что Победоносцев справится. Полагая, что Кони в принципе нужен кто-то для конкуренции. А именно его он хотел натравить на ведомство следом. А Константин Петрович? Он был предельно опасен для Императора из-за своих убеждений и веса в обществе. Его требовалось как можно скорее куда-нибудь утилизировать. Вот Николай Александрович и решил столкнуть этого экзальтированного психа с врагами Императора. Погибнет? Не беда. А хоть немного пожует супостатов – польза великая. Главное же, что в этой борьбе просядет и его общественный статус, растеряется и его общественный вес.

Понимал ли это сам Победоносцев? Неизвестно. Но Морское ведомство застонало в голос от того, с какой отчаянной яростью на него напрыгнул этот проверяющий…

Глава 4

1889 год, 12 марта. Санкт-Петербург

Фактический домашний арест великого князя, да еще в такой оскорбительной форме, взбудоражил не только всю общественность России. Нет. Прежде всего он растревожил августейшую фамилию, которая настояла на скорейшем семейном совете…

Николай Александрович вошел в помещение последним и едва не присвистнул. Здесь были все. Вообще все. Кроме совсем уж детей. Прибыли даже те родственники, что постоянно проживали за границей. Неслыханное дело! Разве что Алексей Александрович не мог присутствовать из-за домашнего ареста, от которого его никто не освобождал.

В общем, прошел Император в помещение. Сел удобнее. То есть так, чтобы никто сзади не подошел. И началось…

Буквально каждый считал своим долгом донести до Императора, что это позор, что нельзя вот так взять и посадить под домашний арест члена августейшей фамилии, да еще столь мерзко публично оскорбив. И по кругу. И заново. Дескать, теперь не отмыться перед обществом. Теперь о членах фамилии будут думать черт знает что!

– А что, – наконец произнес Николай Александрович, – когда член августейшей фамилии открыто гуляет по всей Европе со шлюхами, спуская на них огромные деньги, это не позор? Не позор, когда великий князь устраивает пьяные дебошы в публичных местах?

– Это не то! – воскликнул великий князь Сергей Александрович.

– ЭТО ТО! – рявкнул Император, заставив всех удивленно замолчать. Тихий, милый и застенчивый Ники «подал голос», да так, что завибрировали окна от этого выкрика. – Совершенно неприемлемое поведение дядюшки поставило под сомнение наше благородство, оно словно говорило обывателям – вон, смотрите, какие эти августейшие особы. Что твой пьяный матрос, вернувшийся из дальнего плавания. И мужчины, и дамы. Все. Из-за выходок нашего горячо любимого дядюшки все вокруг считают нас ничтожествами! Все, включая многих дворян, что честно пытаются служить империи, а не кутят по ресторанам, борделям да театрам в безудержном празднике жизни. Какой пример окружающим показывает Алексей Александрович? Пьянствуй, блядствуй и воруй у своих?

– Сынок! – воскликнула вдовствующая Императрица. – Что ты такое говоришь?!

– Причесанную и адаптированную версию, чтобы не поранить тонкую душевную организацию. Про дядю же нашего Алексея Александровича люди такое говорят, что и пересказывать тошно. Его поведение – позор! Настоящий позор! Или вы скажете, что о британском королевском доме говорят что-то подобное? Многие члены их фамилии себе такое позволяют?

– И все равно, – хмуро произнес Владимир Александрович, – нельзя было с ним так поступать. Это урон чести! Несмываемый!

– Дядя, вы хотите утонуть?

– Что?

– Алексей Александрович жил на средства Морского ведомства во Франции широко и богато. А чтобы деньги добывать, в Морском ведомстве развел ворье, которое лишало корабли наши должного содержания. Вот и представьте, дядя. Пошли бы вы на таком корабле по Финскому заливу. А он возьми, да и утони, ибо не имел надлежащего ухода, выучка же экипажа под стать слугам или официантам, умело полирующим блестящие поверхности. Вот я и спрашиваю, дядя, вы хотите утонуть? Или предпочитаете не плавать на российских кораблях?

Владимир Александрович ничего не ответил, нахмурившись. Император же продолжил:

– Почему при Константине Николаевиче этого не было? Почему он себе не позволял таких выходок? Что помешало ему воровать столь чудовищными объемами у своих? Да, человек слаб, дядя. Любой. Каждый из нас. И слабость можно простить. Однако не стоит путать слабость с преступной распущенностью, которая вредит всем нам…

Благодаря этому спичу разговор резко сменил свой формат. Настолько, что Николай Александрович в дальнейшем практически в нем не участвовал, лишь время от времени делая острые и очень болезненные уколы своими вопросами и ремарками. Основной же диспут завязался между Константином и Михаилом Николаевичем, с одной стороны, и Владимиром Александровичем – с другой, подпираемым своими сторонниками.

Тут нужно пояснить, что и Константин Николаевич, и Михаил были с детьми Александра II если не на ножах, но в весьма напряженных отношениях. Ведь после того, как Александр III взошел на престол, их серьезно подвинули. А в 1886 году, после принятия закона об императорской фамилии, так еще и по потомству их ударили.

Константин Николаевич, к примеру, был в 1881 году отстранен от руководства Морским ведомством. Весьма недурным, надо сказать, руководством. И отправлен в бессрочную отставку. Михаил Николаевич же был снят с должности наместника на Кавказе и вроде как повышен до председателя Государственного совета. Но там, на Кавказе, у него были и реальная власть, и свои люди, и большие финансовые поступления. А здесь, в Санкт-Петербурге, он превратился в парадного генерала, который был буквально повязан по рукам и ногам. Так что им хотелось бы многое вернуть. И этот намек Императора они прекрасно поняли.

Единственным сыном Николая I, который буйствовал и отчаянно отстаивал невиновность Алексея Александровича, был Николай Николаевич. Да и то он так действовал только потому, что имел очень близкое положение. Ведь в 1882 году Александр III наложил арест на имущество этого великого князя из-за того, что тот вел слишком расточительный образ жизни. Гулял, пил и по бабам лазил без всяких тормозов и ограничений.

Официальной причиной столь дикого поведения была злокачественная опухоль десны, давшая метастазы в головной мозг. Но, зная нравы великих князей, Николай Александрович сильно сомневался в этом. Да, опухоль десны вполне могла иметь место. Но она вряд ли была виной такому вызывающему поведению… Особенно если знать одну любопытную деталь. В конце войны 1877–1878 годов Александр II не позволил брату занять Константинополь. А ведь его уже никто не защищал и достаточно было только войти. Остановил в Сан-Стефано экстренной телеграммой. Вот Николай Николаевич с тех пор и в депрессии. Ведь ему обломили совершенно невероятный триумф – освобождение Константинополя, одного из трех наиболее значимых христианских городов, – из векового плена магометан. С тех печальных дней Николай Николаевич и пошел вразнос, словно с цепи сорвавшись. И закономерное наказание в 1882 году принял как новое желание его унизить и оскорбить. Поэтому, углядев в Алексее Александровиче собрата по несчастью, бросился с яростью его защищать. Как самого себя.

Так и сидели.

Николаевичи с Александровичами увлеченно ругались, стараясь не скатываться к откровенному мату. Император и его мама больше наблюдали за этим цирком. А остальные члены августейшей фамилии разделились между полюсами. Среди Александровичей только у Владимира были дети, но мало. А вот у Николаевичей потомства хватало. Из-за чего их сторона выглядела более значимой.

Однако такое положение дел не вводило Императора в чувство блаженных иллюзий. Он прекрасно знал, что за Александровичами стоит как минимум львиная доля флота, гвардия и столичный военный округ. Благодаря прикормленным людям, обязанным им карьерой и положением, связывающим свое будущее с этими великими князьями. То есть, несмотря на малочисленность, реальная власть была за ними, во всяком случае, в столице.

Поэтому-то Император сам и не стал с ними особенно собачиться, позволив заслуженным, но серьезно ослабленным в политическом плане старикам отчитывать дураков-племянников. Внемлют? Нет. Без всякого сомнения. Но Николаю это и не требовалось. Он вел другую игру. Из-за чего Мария Федоровна бросала на сына задумчивые, подозрительные взгляды. Она, очевидно, не понимала цель всей этой буффонады…

Глава 5

1889 год, 14 марта. Санкт-Петербург

Семейный совет закончился ничем. Августейшие особы не сумели договориться. Скорее окрысились друг на друга. Чего, среди прочего, Император и добивался.

А так как никакого единого мнения по провинившемуся генерал-адмиралу составить не удалось, Николай Александрович начал действовать самостоятельно. По своему усмотрению. То есть 13 марта 1889 года был подписан указ об отстранении великого князя Алексея Александровича от всех должностей и снятия со всех постов по состоянию здоровья. Более того, ему надлежало пройти комплексное обследование у ведущих медицинских светил, которых требовалось пригласить в Российскую империю. Когда-нибудь. А до того он садился безвыездно в своем дворце на набережной Мойки, придерживаясь строгой «лечебной диеты» и предельно суровой изоляции. Ни гостей принимать, ни письмами обмениваться ему не разрешалось. Сиди, жри овсянку на воде да читай книжки. И ни на йоту больше. Более того, дам нетяжелого поведения туда также не пускали, а слуг женского пола заменили мужчинами, утвердив для великого князя строгое воздержание.

Суровое наказание для человека, который привык жить весело, пышно, безудержно и ни в чем себе не отказывать. Очень суровое. Даже смертная казнь и то была бы гуманнее. Но Николай Александрович сделал то, что сделал, не просто так. Опальный генерал-адмирал должен был выполнять роль «красной тряпки» в предстоящей комбинации.

А чтобы все еще сильнее усугубить, он поставил новым командующим Морского ведомства великого князя Константина Николаевича. Своего двоюродного деда, который и руководил военными моряками с 1853 по 1881 год. В самый сложный и ответственный момент истории. Фактически именно Константин Николаевич и стоял у истоков русского парового флота. Конечно, и до него тоже ходили пароходы под Андреевским флагом, но их было очень мало. Он в кратчайшие сроки модернизировал имеющиеся линейные корабли и фрегаты в парусно-винтовые «посудины». А потом, с началом броненосной лихорадки в 1860-е годы, занялся этим новым и перспективным направлением. А так как промышленность в России в те годы была на организационном и технологическом уровне XVII века, то ему, по сути, пришлось с нуля создавать целый комплекс судостроительных предприятий, без которых строительство броненосного современного флота было бы невозможно. И знаменитый рывок империи в 1880–1890-е по военному судостроению – всецело его заслуга.

В 1881 году его уволили и за минувшие годы многих его ставленников уже подвинули. Однако не всех. Да и подвинутых можно вернуть. Кроме того, связи с промышленными и инженерно-техническими кругами у него оставались. Конечно, тот же Путилов Николай Иванович, звезду которого зажег Константин Николаевич, уже умер. Но хватало и других деятелей, общение с которыми у бывшего главы Морского ведомства не прерывалось.

Его назначение отлично сочеталось с ударом силами Победоносцева. Император был уверен – эти двое смогут в кратчайшие сроки перетряхнуть все Морское ведомство. А вместе с тем и лишить клан Владимира Александровича реальной поддержки среди моряков. И денег, что Морское ведомство позволяло откачивать из казны в их интересах. Ведь Алексей Александрович прогуливал в Париже далеко не все.

И все бы ничего, но Николай Александрович изначально не планировал так поступать. Это все вышло спонтанно. Не удержался. Нервы сдали.

Первый удар по слишком сильному и крайне опасному клану своего дяди он планировал нанести через Военное ведомство. Ведь солдаты – вот они, а корабли в стороне. Поэтому еще в Москве после коронации вызвал телеграммой из Крыма бывшего военного министра Дмитрия Алексеевича Милютина. Без всякой надежды, впрочем. Тут и годы у него были немалые, и обида, полученная в 1881 году, – существенна. Да и последующая травля консервативными силами мало хорошего несла. Так, на всякий случай отбил телеграмму и начал искать кандидата помоложе и сговорчивее. А Милютин взял и прибыл 14 марта в Санкт-Петербург. И без всякой раскачки сразу поспешил на прием к монарху.

Николай Александрович еще там, в XXI веке, знал о том, что Милютин, уйдя в отставку, продолжил бумажную работу в своем крымском имении. И даже читал кое-какие из этих трудов. Так, выборочные фрагменты для ознакомления. И находил его размышления, несмотря на возраст и специфическую эпоху, весьма трезвыми и адекватными. Да чего и говорить? Милютин уже в 1890-е годы прорабатывал концепцию употребления автомобилей на войне. В 1890-е! В то время как и двадцать лет спустя, вплоть до начала Первой мировой войны, ни один генералитет мировых держав не видел в них особого смысла. Максимум – генеральскую задницу возить.

Именно этому человеку в свое время выпала тяжелая участь расчистки «авгиевых конюшен «Николаевской армии». Той самой, что «блистательно» проиграла Крымскую войну. Он был тем, кто принял армию, законсервированную в эпохе Наполеоновских войн, и оставил ее во вполне современном состоянии. Именно созданное им армейское устройство с незначительными изменениями воевало в Русско-турецкую 1877–1878 годов, в Русско-японскую, в Первую мировую… и даже в Великую Отечественную. Ведь РККА была построена на фундаменте Русской Императорской армии, которой и подражала. Да, конечно, после того, как в 1881 году Милютина отправили в отставку, наша армия пошла весьма заковыристым путем. Но не он тому виной. «При нем такой фигни не было…»