Фрунзе. Том 4. Para bellum

Имелись и два специальных парниковых хозяйства. Но их пока еще не ввели в эксплуатацию. Слишком много возни, так как задуманы они под круглогодичный цикл. Строили пока.

Под Москвой находилось самое маленькое предприятие, которое разводило грибы. Шампиньоны на данном этапе. Но опытная работа велась по разным направлениям.

Кроме того, велась подготовка к закладке промышленных садов и созданию серии животноводческих предприятий. В первую очередь стойлового типа. Без выпаса. Отдельно обсуждался вопрос рыбоводства. Но до него руки пока не дошли. Руки и ресурсы. И действовала лишь небольшая группа, проводящая изыскания по тому, где лучше разместить пруды, какие, как и что в них разводить. Пчеловодство тоже не забыли. Но, как и с рыбоводством, прорабатывали тему лишь теоретически.

Всего пятнадцать действующих предприятий и семнадцать в стадии развертывания. И на будущий год их еще должно было прибавиться. Их развертывали по мере появления технических возможностей.

Немного.

Но зато толково оснащенные и организованные. По площади эти пятнадцать военсельхозов примерно были эквивалентны порядка тысяче «сталинских колхозов». По эффективности труда же превосходили их принципиально. На голову. Выигрывая и в объеме производимой продукции, и в ее себестоимости, и номенклатуре.

– Да… – произнес на том совещании Молотов, когда дослушал отчет по военсельхозам. – Впечатляет. Я понимаю, почему вы были против реформы Иосифа Виссарионовича. Но на такие предприятия мы всю страну будет переводить десятилетиями. Без механизации они не раскроются, а средств для механизации у нас немного. Во всяком случае, такой массовой[8 - Для нормальной механизации «сталинских колхозов» требовалось 3–4 млн тракторов, 5–6 млн грузовиков и 1–2 млн спецтехники. Приблизительно. Что на порядок превышало доступные ресурсы.].

– А зачем?

– Что зачем?

– Зачем нам всю страну на них переводить?

– Как зачем? – не понял Молотов.

– Эти предприятия нужны для формирования, так сказать, подушки безопасности. И расти эта подушка должна будет пропорционально развитию промышленности.

– Так промышленность растет! В том-то и дело!

– А как она растет? – улыбнулся Фрунзе. – Мы, конечно, строим новые заводы. Но военные заводы удвоили свою производительность труда за это время за счет личной ответственности и трудовой дисциплины[9 - В данном случае автор ориентируется на результат оптимизации 1942–1943 лет. По минимальному сценарию, так как ни голода, ни постановки к станкам женщин и детей не было, как и эвакуации с прочими бедами. При полном закручивании гаек по образцу ВОВ можно было бы надеяться на рост в 3–4 раза в столь благоприятных условиях. Но Фрунзе давил осторожно, опасаясь сломать.], из-за чего радикально сократился брак, простой и перерасход сырья с энергией. При этом расход сырья увеличился на восемнадцать, а энергии – на двадцать один процент. Персонал же вырос всего на один процент. И мы эту практику по осени начали распространять на остальные промышленные производства. Да, двойного прироста повсеместно это не даст из-за изначально невысокой гражданской дисциплины. Но две трети мы получим точно в перспективе ближайшего года.

– Да. Все так. Пока нас это спасало. Но мы создаем новые предприятия, и нужно их строить и дальше. А это увеличение количества рабочих. И, как следствие, рост расхода товарного продовольствия и сельскохозяйственного сырья.

– Дальше, Вячеслав Михайлович, предлагаю вам вспомнить, что произошло с Сестрорецким заводом.

– Реорганизация производства.

– Именно! – воскликнул Фрунзе. – Была самым тщательным образом изучена производственная логика. И изменена под конвейерный поток с перекрестным контролем качества. Закуплено и смонтировано современное оборудование. Подготовлен персонал. Хватило даже кратких курсов для большинства. Запустили. Откалибровали, убирая «бутылочные горлышки». Еще раз запустили. Еще раз поправили… И каков итог?

– Сильный прирост производительности.

– На пятьсот процентов! И даже больше! И это после того, как на нем ввели строгую трудовую дисциплину и личную ответственность! Людей же приросло всего на четырнадцать процентов. Правильная организация труда творит чудеса! Именно благодаря этой глубокой реорганизации завода нам удалось начать экспорт вооружений. И на этом зарабатывать. И то ли еще будет! Персонал ведь продолжает учиться и повышать квалификацию. Что в будущем позволит поднять нормы.

– И вы думаете, что так получится везде?

– Получится или нет – дело десятое. Но я считаю, что нужно пробовать там, где это имеет смысл. Впрочем, даже без этого у меня есть все основания считать, что введение личной ответственности и здоровой трудовой дисциплины повсеместно позволит нам увеличить эффективность труда на заводах если не вдвое, то минимум на треть, а то и на две. В целом. По стране. А потом начать в плане организации труда потихоньку «причесывать» заводы, повышая их эффективность. Стоит это мало. Сильно меньше, чем новые строить. Рабочих это увеличивает скромно. Так что запрос на товарное продовольствие будет расти с решительным отставанием от промышленного ВВП[10 - ВВП – внутренний валовый продукт. По сути, совокупная добавленная стоимость. Если нет значимой доли услуг или биржевых торгов, то ВВП позволяет довольно адекватно оценивать количественный рост экономики в области производства.]. А ведь этот рост даст нам те же мотокультиваторы и много дешевого топлива для них. Что, в свою очередь, поднимет продуктивность частных крестьянских хозяйств. Не так ли? Если раздавать все это в лизинг.

– Но мы строим и новые заводы! – заметил Томский.

– Вот поэтому я и вожусь с военсельхозами, – улыбнулся Фрунзе. – Рост численности рабочих идет. Не взрывной. На фоне наших ста пятидесяти миллионов те триста сорок тысяч рабочих[11 - Бо?льшая часть этих рабочих приехали из Германии, где нанимали безработных подходящей квалификации. Свои новые рабочие только учились.], которые добавились в текущем году – копейки. Но их нужно кормить. И армию нужно кормить. Для чего военсельхозы и нужны. Попутно выращивается различное техническое сырье для промышленности. Однако это не значит, что нам нужно пытаться всю страну переводить на эти рельсы. Крепкий крестьянин, живущий своим трудом со своей земли, – основа крепких тылов. Наших тылов. Ибо он порвет любого голыми руками за тех, кто ему это обеспечил.

Заводы строились.

Да. Много. Но к концу 1928 года все эти новые предприятия в основе своей либо работали, запустив лишь часть мощностей, либо вообще не успели нормально войти в эксплуатацию.

Благодаря фиатным деньгам внутреннего обращения, замаскированным под векселя[12 - Речь идет о промышленных и трудовых векселях, которые по своей сути были МЕФО и Оффа-векселя.], удалось очень неплохо высвободить обеспеченные деньги. И с их помощью привлечь в первую очередь германские ресурсы для строительства целых отраслей производства. Но эхо от этого всего только-только начинало сказываться.

Много во что вкладывались.

И в электрометаллургию, стараясь ее сделать ведущим методом в черной металлургии с опорой на каскады камских ГЭС с их почти бесплатным электричеством. И в станкостроение. И в строительство. И в газовую отрасль, открывающую обширные возможности для химической промышленности и обеспечения дешевой энергией регионов, отдаленных от ГЭС. И во многое другое. Но самым неожиданным для окружения Фрунзе стала нефть и производные от нее виды топлива. В этом вопросе, как и в военной промышленности, он был совершенно неудержим.

К 1926 году в СССР выпускался бензин четырех сортов, причем исключительно методом прямой перегонки. Это был бакинский и грозненский бензин 1–2-го сортов. Такой себе способ маркировки, тем более что они во многом пересекались. Да и качество их нередко плыло. Так что первое, что нарком сделал, – ввел более адекватную стандартизацию буквально каждой партии. По октановому числу, определяемому мотор-методом. С шагом в 10 единиц ±5. Например, Б40 было бензином с октановым числом 35–45. Для этих сортов установил цветовую маркировку бензина с использованием максимально дешевых, безопасных для двигателей красителей. Чем ниже октановое число, тем темнее был цвет.

Параллельно Михаил Васильевич отправлял геологоразведку к известным ему месторождениям. В те края. Он также почти сразу организовал НИИ нефти, в котором трудились такие светила, как Николай Дмитриевич Зелинский и Владимир Николаевич Ипатьев. И не просто от забора до обеда, а со вполне конкретно поставленными им задачами.

Сам же Фрунзе старался задействовать в этой области все, что только можно, из созданного, изобретенного и полезного. Например, термический крекинг нефти уже активно применялся. И, задействовав освоенные запасы Коминтерна, Михаил Васильевич заказал в Германии оборудование для постройки семи подобных НПЗ в долине Волги, чтобы удобнее перемещать нефть и продукты ее переработки. Что позволяло уже с конца 1928-го – начала 1929 года начать массовое производство бензина с октановым числом 70, открывая новые горизонты для АБТ-войск и авиации.

Зелинский и Ипатьев плотно занимались термическим риформингом, который бы позволил улучшать плохие бензины. Технологически же процесс был близок к крекингу. И в оригинальной истории его изобрели в 1931 году, так что идеи и без того витали в воздухе.

Параллельно Фрунзе пытался купить Эжена Жюля Гудри, который уже в 1927 году запатентовал и разработал технологию каталитического крекинга. И теперь обивал пороги Франции в поисках инвесторов.

В Союз он ехать не желал. Пока. И приходилось создавать ему условия, при которых у него просто не оставалось бы иного выхода. Например, совершить несколько ограблений с целью создания финансовых затруднений. И, сочетая разные формы скрытого давления, оказывать открыто материальную и моральную поддержку со стороны вербовщика.

В оригинальной истории Гудри смог только в 1930 году добиться строительства небольшого опытного завода, который в том же году и закрыли из-за высокой стоимости получаемого бензина. Из бурого угля он его делал, правда. Но это было неважно, так как Эжен вполне мог все адаптировать и к мазуту, что в итоге и сделал уже буквально через пару лет. А к началу Второй мировой войны так и вообще наладил выпуск бензина с октановым числом 100.

Для бензиновых ДВС это самое пресловутое октановое число являлось и является одним из краеугольных факторов, так как от него зависит стойкость бензина к детонации, то есть максимальная степень сжатия. И, как следствие, КПД и удельная мощность моторов. И чем больше в стране будет доступного бензина как можно большего октанового числа, тем лучше. Во всяком случае, в тех условиях.

Кроме того, Фрунзе строил два относительно небольших завода, выпускающих тетраэтилсвинец. Достаточно дешевое, хоть и ядовитое вещество, добавление даже 0,1 % которого в бензин повышало октановое число последнего на 10 единиц. Для авиации это было невероятно важно. Причем никаким ноу-хау тетраэтилсвинец не являлся. Он был известен с 1854 года, а с 1923 года применялся для улучшения топлива повсеместно. Массово. И в тех же США его лили буквально всюду.

Так или иначе, но к концу 1928 года в номенклатуре СССР числились бензины Б40, Б50, Б60, Б70 и АИ80. Последний считался авиационным из-за того, что в Б70 добавляли тетраэтилсвинец. В обычной жизни это было в целом не очень здорово из-за токсичности присадки. Но для авиации, по сути, без вариантов. А к 1932–1934 годам за счет ожидаемого введения предприятий термического риформинга и каталитического крекинга Фрунзе собирался сделать бензин типа Б70 самым низкооктановым в Союзе, то есть дешевым автомобильным топливом. Что открывало просто невероятные перспективы в плане развития автотранспорта.

В оригинальной истории по этому поводу в Союзе стали чесаться примерно в это же время. Но очень неспешно, задумчиво. Со всеми, как говорится, бурно вытекающими проблемами, ибо «тормоза» – это не те герои, которые спасут мир. Михаил Васильевич решил «спохватиться» пораньше. Не выступая при этом новатором от слова совсем. Ну разве что в отдельных деталях. Он просто шел в ногу со временем, потому как в тех же США в оригинальной истории как раз в середине 1930-х и достигли целей, которые он для себя поставил в развитии бензинов. По идее, при централизованном управлении можно было бы выйти на эти показатели пораньше, но низкий базовый уровень мешал. Да и естественных условий в Союзе для этого не имелось – основная масса населения ведь беднота. Если не сказать – голытьба. Ну а как иначе после Гражданской, которая кошмарным цунами прокатилась по стране? Что особенно усилилось в оригинальной истории после реформ 1928–1930 годов, из-за чего личный автотранспорт являлся в основном роскошью. Вот Фрунзе и стремился максимально расширить внутренний рынок, стремясь к максимальной прокачке благосостояния бедноты. Ибо без крепкого спроса все тлен. Идеи на хлеб плохо намазываются, даже самые благие. Особенно когда хлеб тоже испечен из благих намерений и красивых, правильных лозунгов.

В какой-то мере спрос можно стимулировать. И именно на стимулировании спроса была построена экономика начала XXI века. Но какой смысл уговаривать покупателя что-то купить, если у него на это попросту нет денег[13 - Эту проблему можно обойти через широкое кредитование потребления населения при предельно низкой ставке рефинансирования, чтобы обслуживать долг было дешево. Но Фрунзе с этим не хотел связываться, опасаясь обанкротить разом всю страну в случае войны или какого-то иного социально-политического потрясения.]? А доходы такие маленькие, что он эту покупку не сможет обслуживать. Самому бы выжить…

Глава 2

1928, ноябрь, 15. Москва

Скрипнула дверь.

Нарком обороны спокойно вошел в помещение. Прошел к столу и сел рядом с задержанным, напротив него. И произнес, покачав головой:

– Не понимаю я тебя.

– А должен? – нахмурился Махно, которого во время минувшей кампании на Украине взяли раненым.

– Ну а как же? Одно дело ведь делаем.

– Ой ли? – усмехнулся Нестор Иванович.

– А разве нет?