Формула чемодана

Всё ещё ошарашенный, Сергей тихо вышел из кабинета и прикрыл за собой дверь. Он решил зайти в лабораторию и проведать своих бывших коллег, раз уж добрался до этого института.

В лаборатории царила рабочая обстановка: гудела центрифуга, поскрипывал хроматограф, жужжал источник тока на электрофорезе и тихо материлась аспирантка Кристина, пытавшаяся контролировать все эти приборы одновременно. Сергей решил её не отвлекать, а подошёл поздороваться с Алёшей. Сергей и Алёша начали работать в лаборатории в одном и том же семестре, но последний продержался здесь заметно дольше.

– Здоров! Как делищи? – протянул руку Сергей. Алёша крепко её пожал. – Как диплом? Борис Кирилыч говорит, ты в Техас собрался – ковбоем становиться?

– Да, решил попробовать себя в роли Чака Норриса. Смотрел «Техасские рейнджеры» в детстве?

– Конечно, я на этом сериале вырос! – Сергей вспомнил то время с ностальгической улыбкой. – Как ты туда попал вообще? И почему именно Техас?

У Сергея было двоякое чувство по поводу Америки. С одной стороны, он вырос на американских фильмах и мечтах о гамбургерах. С другой – то, что творилось в политике и как это влияло на жизнь в России, Сергею совершенно не нравилось. Посему идея ехать горбатиться на американцев казалась ему абсурдной.

– Да как все: думал, надо делать PhD в Америке. Там всё чётко: сдаёшь экзамены – тебя берут.

– Что значит «как все»? – удивился Сергей и даже слегка нахмурился. – Я вот так не думал.

– Ну хорошо: как все у нас в институте, – поправился Алёша. – Я весь год к экзаменам ботал, практически пить бросил. Чтобы в хорошее место попасть, надо напрячься как следует – ну, я и фигачил. Сдал GRE на семьсот пятьдесят баллов, TOEFL – мол, я пару слов друг с другом связать смогу, всякие CV и мотивационные письма.

– Мне эти твои аббревиатуры – как китайский язык, – помотал головой Сергей.

– Да ну? – У Алёши на лице читалось искреннее удивление. – А я думал, все в курсе.

– Как видишь, нет, – развёл руками Сергей.

– В общем, собрал документы. Оценки в дипломе вроде хорошие. Послал заявки в десять вузов – самый крутой, куда взяли, был этот, в Техасе. Ну, я туда и поеду.

– И не лень тебе было ради оценок свою жизнь в жертву приносить? – попытался поддразнить его Сергей.

– Зато теперь всё будет пучком.

– Будешь ради статей в «Nature» жизнью жертвовать?

– Именно! – засмеялся Алёша.

– А лабораторию ты там как выбирал?

– А я и не выбирал пока особо – написал три лабы от фонаря. У нас сначала первый год учёба и три стажировки по лабам – на месте и выбираешь, где диссертацию будешь писать.

Сергей даже начал немножко злиться. Всё-то у них по плану, всё организовано, и джи-эр-и на семьсот баллов! Почему он сам раньше этим не заморочился? Почему всё приходится делать в последний момент?

– Разумно, – как можно более нейтральным тоном постарался ответить Сергей. – А ты уверен, что сможешь нормально исследования с движухой совмещать? – Сергей слышал разные страшные истории про американских аспирантов, ночующих перед спектроскопом. Обычно эти истории рассказывали научруки.

– Да ладно тебе! Всё будет пучком. Ты сам-то как – расскажи. Чего после диплома делать будешь? – Алёша решил перевести тему.

– Я хочу в Европу на PhD подать.

– Тоже неплохо.

– Посмотрим, – ответил Сергей. – Ладно, я пойду к себе в институт – там ещё доделать кое-чего нужно.

– Бывай, – согласился Алёша. – Пиши там – может, на какой конференции свидимся. Или, может, в Техас ко мне заглянешь.

– Ну и ты Европу не избегай.

Они пожали руки. Сергей вышел из лаборатории и начал морально готовиться к прохождению мимо заманчивых ресторанов на пути к метро.

Придя в лабораторию, он посмотрел заготовленный план – какие эксперименты ему осталось доделать. Сергей делал небольшую часть черновой работы из большого проекта, которым занимались два аспиранта в лаборатории. При успешном выполнении проекта у него оставался небольшой шанс, что его данные включат в публикацию, несмотря на все его антиподвиги. Всё-таки в кодексе научной этики не было написано, что можно отбирать чужие данные за намазывание профессора майонезом. Если в случае отъезда Сергея публикация могла быть дописана и без него, то в других часто бывало так, что после отъезда наиболее амбициозного и продуктивного сотрудника проект либо погибал, либо уходил в гибернацию до прихода нового амбициозного сотрудника.

Закончив серию экспериментов, Сергей принялся писать второе рекомендательное письмо. Он решил попросить подпись у преподавателя биохимии, который вёл его семинары в течение трёх лет. К счастью, тот ещё не ушёл на пенсию и согласился помочь Сергею. Они договорились встретиться в университете на следующий день. Остаток рабочего дня Сергей посвятил разбору старых реагентов.

Многие учёные при отъезде стараются сохранить связь с предыдущим институтом и готовы даже делать удалённую работу, чтобы закончить начатые проекты. Многие профессора в России уговаривают студентов остаться работать в лаборатории ради хороших публикаций, после которых они могут найти хорошую работу за рубежом. По иронии судьбы (или по лживости профессоров), публикации на самом деле выходят в свет, когда сотрудник уже за рубежом. Некоторые студенты пытаются сохранить позицию в старом институте на случай возвращения, но далеко не многие из них возвращаются. Другие студенты числятся в аспирантуре в России, чтобы оставалась возможность защитить там диссертацию, если это окажется слишком сложно в новом университете, сиречь если студент достаточно ленив. Некоторые едут на Запад лишь на короткую стажировку, но понимают, что хотят получить PhD там же, – и рвут связи с лабораторией в России.

Иногда уезжающий учёный может обучить новое поколение студентов техникам, которые освоил раньше. Это помогает сберечь кучу времени студентов, которые сами бы долго бились головой об стенку, пытаясь наладить метод. Научные лаборатории строго подчиняются законам дарвинизма: слабые сотрудники исчезают (уходят из лаборатории и/или из науки), сильные выживают и размножаются (иногда даже за рубежом, чтобы занять новые ареалы). Сергей ещё не решил, принадлежал ли он к приспособленным учёным, но ему очень хотелось считать себя таким.

Придя в общежитие, он решил навестить Сашу. Как обычно, в комнате рубил старый рок – на этот раз играла песня «Эй, ты там, на том берегу!» группы «Алиса».

– Здоров! Как процесс подготовки документов? – с порога спросил Саша.

– Тяжело, – вздохнул Сергей. – Я слышал раньше, что это запарно, но чтоб настолько…

– Да ладно тебе! Как будто в универе подписи не собирал! Такая же формальность. – Саша похлопал Сергея по плечу. – Чайку? – спросил он традиционно.

– Да, не откажусь, – согласился Сергей. – Как твои европейцы: ответили чего-нибудь? – Он привычно присел на нижний ярус свободной кровати.

– Друг в Германии не нашёл подходящих программ – период подачи закончился уже в феврале. А в Финляндии чё-то нашлось. Говорит, по твоей теме есть работа в группе некоего Пекки Антикайнена. Я долго ржал, когда имя прочитал!

«Финляндия, – задумался Сергей. – Это вроде там, где живёт та красивая испанка, которую я в Питере видел». Других ассоциаций со страной ему на ум не приходило. Лосось? Олени? Вилле Хаапасало?

– И чё мне сделать нужно? – спросил, наконец, Сергей.

– Написать этому профессору. Можно прямо сейчас письмо состряпать – я тебе помогу.

Они открыли e-mail Сергея и начали сочинять. Оказалось, что лаборатория использовала многие из тех же методов, что и Сергей, с единственным отличием, что в Финляндии вроде как не требовалось пинать приборы, чтобы они заработали. Сергей в это слабо верил. Сашин друг из Финляндии предложил подать на некую СИМО стипендию, чтобы лаборатории не надо было платить своих денег, что они и указали в письме. После получаса творчества и повторных перепроверок орфографии Сергей наконец нажал кнопку «Отправить».

На следующий день с утра он поехал в родной подмосковный университет за рекомендацией. Хотя ему и нравилось бывать на кампусе и встречать там старых знакомых, ездить туда обычно не хватало энергии. Вначале нужно было добираться на метро на другой край Москвы, затем пересесть на электричку и минут пятнадцать идти пешком от станции. В электричке было непривычно пусто – в это время все пассажиры ехали в Москву, а в обратном направлении путешествовали лишь редкие пенсионеры и случайные студенты вроде Сергея. Он не встретил никого из знакомых и поэтому сел один у окна – погреться под утренним солнцем и полюбоваться знакомыми пейзажами. Тут и там виднелись различной величины лужи и горы мусора, появившегося из-под подтаявшего снега. Правда, эти мелкие кучки никак не могли конкурировать с высокой горой-помойкой, куда свозили большую часть отходов Москвы и которая являлась первой достопримечательностью, которую поступающие в университет абитуриенты видели на подъезде к городу. В весенних лучах над горой мусора кружило множество чаек, не соображающих, что ближайшее море находилось за восемьсот километров к северу.

Приехав на платформу, Сергей бодро зашагал вместе с остальными студентами к университету. Альма-матер выглядела как несколько бетонных коробок, по периметру окружённых деревьями и с небольшой площадью в центре. С другой стороны от университета располагались пятиэтажные общежития и спорткомплекс. Кампус находился на самой окраине города, чтобы ежедневная суета не нарушала независимое существование растущей научной молодёжи. Студенты любили свой университет за обособленность и независимость и ненавидели за примитивный дизайн и оторванность от мира. Когда бы Сергей ни приезжал в МГУ или другой крупный вуз, он внутренне завидовал и ощущал чувство принадлежности к чему-то возвышенному и величественному. А в родном кампусе он больше ощущал чувство пота проходящих мимо «ботаников». От этого, впрочем, сильнее уважал свой университет, который хранил советские традиции и до сих пор ценил книги и знания выше «мерседесов» и стирального порошка.

Внутри университет выглядел гораздо лучше, чем снаружи, – после проведённого три года назад ремонта. Сергей знал коридоры как свои пять пальцев и быстро добрался до кабинета своего бывшего семинариста.

– Сергей, добрый день! Проходи, присаживайся. – Андрей Вячеславович был вежлив, как всегда. – На PhD поступаешь, надо полагать?

– Да, хочу попробовать найти позицию в Европе, – не стал увиливать Сергей.

– Это правильно. Не люблю я американцев, а все наши студенты к ним рвутся. Думают, если там есть микроскоп за миллион, то вся наука сразу пойдёт. Чёрта с два! Если руки не из того места, то ты хоть деньгами обложись – ничего не выйдет. Читают журналы с яркими картинками и приборами на обложках. А про людей, про душу-то забыли! Аспирантов в роботов превращают!

Сергей был готов подписаться под каждым словом Андрея Вячеславовича, что только добавляло ему труда не покраснеть. Он чувствовал себя предателем.

– А многие из нашего университета уезжают в Америку? Разве в Европу меньше? – вставил Сергей, чтобы сказать хоть что-нибудь. Почему-то мнение семинариста задело его за сердце куда сильнее, чем научных руководителей. Он всё больше и больше сомневался в этой затее. Может, всё-таки попробовать податься в русскую аспирантуру?