Убийство в Оптиной пустыни

«Примерно месяц со мной в келье проживал Карташов. Отношений с ним не поддерживал. Что-то сказать о нем не могу, так как он мне о себе не рассказывал. Другие послушники говорили, что он около одиннадцати лет лежал в психушке. Его все жалели».

Сведения о психиатрической больнице настораживали. С психами приходилось быть предельно осторожными.

Записывал:

«Примерно три месяца назад Карташова из монастыря выгнали. Из-за чего выгнали, не знаю, так как в это время находился в экспедиции».

– А что Карташов делал в монастыре?

– Его поставили работать в кочегарке, но он работал там, где хотел… – отвечал сотрудник издательского отдела.

– А чем-то он выделялся?

– Иногда курил. А это в монастыре запрещено.

– А где вы хранили документы?

– Почему это вы спрашиваете?

– Спрашиваю, значит, надо. – Мортынов хлопнул по столу ладонью.

На звук в дверь заглянула голова опера, но следователь махнул рукой, и голова скрылась.

Суслов:

– Мои документы находились среди моих вещей в келье. Это паспорт, трудовая книжка.

– Но вашу трудовую нашли в бушлате у Карташова…

– А я при чем?

– Почему она там оказалась?

– Почему моя трудовая оказалась у Карташова?

– Да-да.

– Я не знаю.

«Мог сам подбросить или что-то недоговаривает…» – подумал важняк и спросил:

– Когда видели ее последний раз?

Сотрудник издательского отдела задумался:

– Последний раз ее видел… давно, когда приехал в монастырь.

– А почему?

– А зачем теперь она мне…

– Ну да, вы же отвержены от мира…

– Жизнь, как у монахов-затворников…

– А когда снова в монастыре появился Карташов?

– Около недели назад, не больше…

Мортынов записывал показания:

«В чем он был одет, я не помню, так как не обращал на это внимания. Но одежда у него была не особо хорошая. До 18 апреля 1993 года Карташов несколько раз заходил в мою келью, сидел на стуле, молчал и затем уходил. В последний раз я видел его вечером 17 апреля 1993 года, когда он пришел и попросил Евангелие. Так как Евангелия у меня не было, я обещал ему достать».

– Расскажите про восемнадцатое апреля.

– Я пошел в храм. Во время службы, во время крестного хода, в перерывах службы я, иноки Трофим, Ферапонт и диакон Лаврентий на звоннице звонили в колокола. Когда были перерывы в звонах, я ходил в храм и пел там. После окончания службы мы еще минуты три звонили, а затем я пошел в храм тушить лампады. Трофим и дьякон пошли в трапезную.

– А Ферапонт?

– Инок Ферапонт последний звон с нами не звонил. Куда-то ушел. Служба закончилась около пяти часов утра. Примерно полчаса я находился в храме. Затем пошел в трапезную, там поел и пошел к отцу Мелхиседеку в лазарет. Там собирался издательский отдел. Отец Мелхиседек был у наместника, а мы пили чай.

Сотрудник издательского отдела уточнял:

– Когда я шел в лазарет, где потом пили чай, около звонницы встретил инока Трофима. Трофим предложил вместе с ним позвонить в колокола. Я отказался.

– Почему? – спросил Мортынов.

– Как, я же сказал: шел в лазарет…

«Повезло парню». – Следователь оглядел послушника с ног до головы: а так был бы четвертым.

– Сколько времени тогда было?

– Времени было примерно пять пятьдесят…

Мортынов слушал и записывал:

«В лазарете вместе со мной пили чай Николай Степанов, врач Владимир, приезжавший в гости к нашему врачу, Михаил Горюшкин – экспедитор издательского отдела. Врач проживает в здании, соседнем с лазаретом. Когда мы стали пить чай, то услышали звук большого колокола, остальные колокола слышны не были. Примерно в 6.20 в лазарет прибежали несколько женщин и сообщили, что на звоннице убиты Трофим и Ферапонт. Время я запомнил, так как мы запаздывали на службу в скит. Уточняю, что с нами пил чай Евгений Лукьянов. После этого я сбегал домой к врачу, разбудил его, сообщил о происшедшем и вместе с ним побежали на место происшествия. На звоннице лежал только Ферапонт. Трофима уже унесли… Я находился в шоке…»

Когда сотрудник издательского отдела выходил, в дверь заглянул опер и многозначительно помахал наручниками, ожидая команду, но вместо команды прозвучало:

– Пусть идет…

А про себя Мортынов подумал о козельском оперке: «Землю роет…»

Он понимал, что опера спрашивали за раскрытие преступления и тот готов был из кожи вон лезть, лишь бы на кого-то повесить убийство.

Мортынов теперь допрашивал паломницу.