Кока

– Вот именно! – поддакнул Кока, слишком хорошо знавший, что всё случается, и это “всё” обычно почему-то чаще всего бывает чёрных оттенков. – С такой кликухой – Баран – жить тоже не очень приятно!

– Да? – иронично вопросил Лясик. – А тебе с кличкой Мазила жить лучше?

– Не Мазила, а Мазало! Это типа забавника, затейника, – объяснил Кока, умалчивая о том, что “мазало” означает ещё и неумёху, фраера, у которого всё из рук валится.

Он тоже подошёл к окну, чтобы убедиться, что Барана нет.

И вдруг увидел на кромке тротуара чёрную кошку, недвижно смотрящую вверх. На спине у кошки что-то поблескивало. “Кесси?.. Да нет! Откуда ей тут взяться? Что ей тут надо?” – удивился он (что-то жуткое пробежало по позвоночнику). Кошка кивнула ему, потом начала умывать лапку, изящно вытянув её, как балерина – ножку. Кока поспешил отойти от окна.

За стеной опять послышались тупые удары, визг и грохот падающей мебели.

– Эк он своей культёй шурует!.. Хватит, Зимбабве! – Лясик постучал пепельницей по стене, возня тут же затихла. – Боится.

– Будешь бояться – одной руки нет! Если б у меня одной руки не было, я б тихо сидел, – подумал вслух Кока. И тут на запястьях Лясика вдруг заметил красные полосы – то ли царапины, то ли порезы, под рукавами было не разобрать.

– Что с руками, Ляс? Что вчера было? Тарарам? Полиция? Из-за чего?

– Это следы от кандалов. Несусветные глупости, как обычно. Как ты можешь понять, нечестные деньги жгут сердце и карман. Долг утюгом красен… Вот я и решил обслужить свои гендерные интересы, то бишь пойти к блядям в бордель и потратить деньги, полученные за фальшаки, с блеском и фейерверками, кои соответствуют моему настроению. Пусть мне будет хуже, как героям толстовского “Фальшивого купона”! Старик и сам был отнюдь не чужд блуда, всех баб в округе перепортил, пока не успокоился по возрасту…

“Короче, Склифосовский!..” – думал Кока, которого утомляло ветвистое суесловие Лясика. Да что поделать – раз кайф маячит возле Лясика, значит, надо сидеть тихо, сторожить, поддакивать, не раздражать.

– Ну, не важно… – махнул рукой Лясик и опять всполошил волосы. – У меня была бутылка виски, подарочная двухлитровка. Сей напиток, как тебе известно, хоть и отвратителен на вкус, но в действии силён. Выпив под Modern Jazz Quartet половину фляги, – мои габариты тебе тоже известны, – остальное разлил по фляжечкам и, упоротый в дупель, отправился в рай земной, куда террористы своих смертников посылают, то бишь в бордельеро. Зачем взрываться, чтобы обрести семьдесят гурий?.. Рай тут, на земле, под рукой для всякого, у кого есть бабки и яйца!..

В борделе Лясик выбрал дородную, сочную, статную польку с хорошим выменем и атласной кожей, делал ей праславянские комплименты, она тоже маслилась и текла, всё было о’кей, на мази? даже без ма?зи. Аксессуары, писсуары, блевуары… Во время дежурных ласк Лясик украдкой опустошал фляжечки, отчего ни так ни сяк завершить процесса не мог – уже самому надоело.

– Да что делать? Не оставлять же польку несолоно хлебавши солёной животворной жидкости? Небось оттого и кожа атласная, что литрами пьёт!

После часа неистовой любви полька начала недовольно шипеть по-змеиному, что свойственно этому жалкому народу: хватит, кончай, сколько можно, продырявил, за полчаса заплатил – а уже час не слезаешь, что я, резиновая кукла тебе, lalka gumowa?!

– Лалка Гумова – это её имя и фамилия? – Кока ухватил последние два слова.

Лясик расхохотался:

– Да нет, это по-польски “кукла резиновая”! А звали эту выдру-гидру то ли Лондра, то ли Лорна. Ну вот, я не отвечаю и продолжаю трудиться в поте лица своего, отчего блядина стала скользкой и злой. Как известно, секс – это грязная возня и собачьи фрикции! Особенно противны всякие чмоканья и чавканья, будто свиньи в хлеву помои жрут! После полутора часов взбешённая полька стала вырываться из моих коленно-локтевых объятий и умудрилась нажать кнопку тревоги. И тут же явился голос за дверью, приказавший мне убираться подобру-поздорову. А на мои доводы, что я заплачу за излишек времени, голос отвечал, что девушка устала и больше не может. Тогда я резонно предложил голосу самому поработать за свою уставшую сотрудницу – не уходить же мне не кончивши?.. Этакий позорный конфуз со мной ещё не случался!.. Вот я и предложил, не в очень корректной форме, используя экспрессивную лексику, этому невидимому за дверью голосу закрыть собой амбразуру, то бишь сменить уставший персонал и самому удовлетворить клиента по полной программе, с заглотом и проглотом!

Лясик смолк, всматриваясь в улицу.

Коку охватило радостное предчувствие – но нет! Лясик недовольно поморщился и продолжал рассказ о том, что с вызванной полицией он тоже попытался объясняться через дверь, но его сетования были неверно истолкованы, полицейские вскрыли нехитрый замок и выволокли Лясика без штанов в пропахший спермой коридор, нацепили на него наручники и повезли в участок. По дороге Лясик пришёл в себя и по советской инерции предложил им взятку.

– Хотел им туфтовые деньги подсунуть? – удивился Кока.

– Нет, я же не полный кретин… У меня с собой всегда есть на всякий случай и настоящие… А они почему-то на это предложение вздыбились, как кони на Триумфалке. Стали орать, что они и так собирались меня отпустить – кому нужен пьяный придурок без штанов? – а сейчас составят протокол за попытку дачи взятки… В общем, после моих униженных “простите”, “извините”, “сорри” и “пардонов” они отвезли меня домой, выписав письменный запрет на двухнедельное посещение всех борделей Голландии и велев обходить за три версты то красное гнездо, где я учинил сие скромное буйство. А, вот и Баран на горизонте!..

Но Лясик обознался: вблизи тип оказался квадратного вида белёсым голландцем в спортивной пижаме.

– Чёрт, и голландцы уже в спортивном белье ходить начали! С наших придурков моду берут, – смущённо пробормотал Лясик, вспахивая пятернёй смоляную копну на голове и включая тройник в сеть, отчего вспыхнули все три разновеликих телевизора: обросший сивой щетиной абориген беззвучно долбил камнем ствол дерева.

– Гляди, абориген на бородатого Черномырдина похож! – засмеялся Лясик. – Такая же башка огромная!

– Ты когда был в Москве? – для поддержания беседы спросил Кока.

– В нашей златообильной столице? А вот как Совок развалился – не был. Я – отломыш, от ностальгии пока избавлен. Там быдловщина в почёте, чморизм, убожество… Бубонный ОМОН! Взяткофилия! Во все века одна цель: умыкнуть что под руку попало, нажраться, напиться и опустошить простату. Мы не можем овладеть своей географией, освоить пространства, которые предки огнём и мечом завоевали у соседей, для этого мы ленивы, тупы и глупы. Да весь Совок – безмозглое село мирового масштаба, потёмкинская деревня на понтах и объёбках! Но чую – придёт какой-нибудь дьяволёнок и ввергнет страну обратно в ад, ибо к другому месту не приучена. Для порядочного человека стыдно и зазорно жить в этом Кривожопинске…

– Это ты-то порядочный? – опешил Кока, не в первый раз удивляясь наглости этого прохиндея и проходимца, хоть и привык к тому, что Лясик своё бывшее отечество не устаёт крыть и ругать при каждом удобном случае.

Лясик просиял:

– А что? Я, как Робин Гуд, обираю капиталистов, которые в свою очередь всех нас уже давно обобрали! Я санитар общества! А другого такого безалаберного народа, как наш, нет. Мы агрессивны, как крыса в углу, и ничем, по сути, кроме самоуничтожения не занимаемся.

– Ну и на здоровье! Но зачем других в эту яму тянуть? Вы ещё ответите за Девятое апреля в Грузии![5 - 9 апреля 1989 года – день жестокого разгона мирной демонстрации в Тбилиси силами российских войск.] Это что за понты – сапёрными лопатками чужой народ рубить? – ввернул зло и колко Кока, забыв, что должен быть сми?рен.

Но Лясик серьёзно кивнул головой:

– Да, ответим! Ещё Серафим Саровский предупреждал: “Никогда не воюйте с Грузией, ибо у нас будет бой с Божьей матерью, это погубит Россию”. И за это ответим. И за многое другое. Мы – известные убийцы: всех туземцев перебили, хуже, чем испанцы в Америке. Постордынский синдром в генах сидит. Недаром мой отец уверен, что в России вначале рухнет дурная экономика, потом страна съёжится до Урала, а кончится всё новым китайским игом. Ведь для ига не обязательно ярмо на шеи напяливать – банковских писем и счетов достаточно, чтоб держать народишко в узде и повиновении! Китайцы всех переживут. А у нас ещё похуже Ельцина кто-нибудь явится, попомни мои слова! И что за дебильная страсть у людей – выбирать себе в вожди какого-нибудь хера моржового и поклоняться ему, как золотому идолу? Обожествлять? Исполнять все его дикие прихоти и выходки, а? Это какой век? Мой дядя самых честных грабил? Клешня Кремля крепко цепляет! Лучше уж сразу нашу несчастную родину назвать “Чаадавия”, а вместо Конституции взять “Философические письма”… Ты, надеюсь, читал Чаадаева, Петра Яковлевича? – вдруг подозрительно уставился Лясик на Коку светлыми наглыми глазами.

– Конечно. Псих, в дурдоме сидел… “Горе от ума” – это про него… Мне бабушка в детстве рассказывала. Пушкина дружбан.

– Ну да, посидел в психонариуме… И оставить в несчастной Чаадавии одно министерство – по чрезвычайным происшествиям, все остальные будут просто не нужны, ибо со времён Кагановича ничего не обновлялось, всё пойдёт взрываться и гореть… Россия пока ещё защищена культурной оболочкой прошлых гениев, но если её удалить, останется вселенская пустота. В этой несчастной стране всегда светлое будущее, тёмное прошлое и серое настоящее… По себе знаю – русские легко идут на любой криминал. А почему? Потому что для Совка закон – пустое место, которое надо с детства уметь обходить. Убиваем не задумываясь – такие мы христиане…

Из-за стены накатила новая волна визгов и стуков – теперь колчерукий учитель гонял всю семью.

Лясик поискал глазами по стенам. Снял самурайский меч и застучал рукоятью по батарее:

– Эй, завязывай, Ливингстон хренов! Хватит, не то вторую руку откромсаю!..

Туземцы на трёх экранах взялись за громадные трубки, набили их какой-то массой и закурили, передавая друг другу.

– Дикари, а кайф понимают! – одобрил Кока.

Лясик отозвался:

– Да уж поумнее нас с тобой в этом деле будут.

Помолчали. За стеной тоже стихло.

– Вот ты спрашиваешь, когда я был в Совке. А знаешь, мне опасно часто туда ездить, – сказал Лясик. – У меня там оживает детский шиз, навязчивые идеи – сделать какую-нибудь несуразную гласную гадость, типа дать увесистого пинка старушке на улице! Или громко испустить газы в театре в самый минорный момент! Или выбить из рук официанта полный поднос! Или сорвать с какой-нибудь матроны блузку! Запустить яичницей в повара! Плюнуть на блестящую лысину на эскалаторе! Высморкаться в чью-нибудь тарелку!

– Ничего себе! – удивился Кока. – Ты что, делал такое?

Лясик приосанился:

– Разок дал под зад одному хмырю. Впрочем, что в этом плохого – дать под зад хмырю?.. Но тянет, тянет на что-то скандальное, из героя – в изгоя… В общем, стараюсь не рисковать и ездить пореже. А зачем? И отсюда всё хорошо видно и слышно. Разворуют всё – и точка. – Лясик поболтал в руке стакан с остатками воды. – Не эта ли вода, в которой мыл свои грязные руки Пилат? Насчёт правды у него были проблемы… Да и у кого их нет? Рты у политиков полны лжи. Знаешь, в Древнем Китае был такой своеобразный детектор лжи, эдакий Полиграф Маодзедунович – во время допроса подозреваемому совали в рот горсть риса. Если после допроса рис был влажен, взбухший – всё в порядке, парень не врёт. А вот если рис был сух – значит, у подозреваемого рот пересох от вранья и волнения, и дорога ему – на плаху. Вот если нашему правительству напихать во рты сей злак, то он не то что сух останется – в опилки превратится! Демагоги на лгунах скачут, прохвостами под хвост подгоняют! Это добром не кончится! Мы опять, как и сто, и двести, и триста лет назад, попрёмся по своей “особой” загадочной колее и упрёмся, как всегда, в кучу навоза, в помойную яму, но будет уже поздно.

За стеной заклубился новый виток скандала, понеслись взвизги, рассыпались осколки битой посуды.

– Дай-ка по кумполу этому остолопу! Мне лень вставать!

Кока с опаской потянулся за самурайским мечом, но, не решившись взять, без затей задубасил кулаком в стену: “Эй! У! Э!” – отчего на него со стрекотом посыпались пустые вешалки, скучавшие на гвоздях в ожидании своих будущих матерчатых оболочек.