Усталая муза встает.
Идет величаво и прямо,
и смолкнет любой вития!
В глазах ее терпкий и пряный,
загадочный смысл бытия.
«Спокойствие! Царит спокойствие…»
Спокойствие!
Царит спокойствие
в гранитных грудах,
в горном мраморе,
но есть в спокойствии та двойственность,
что правит силами коварными.
Резцом художника-ваятеля
дробится камень, обнажается.
Порывом дерзкого мечтателя
нам образ пламенный является.
Он рвется яростно, чарующе
в пространство солнца, света, истины,
но скован силою ревнующей,
не отлетит от камня к выси он.
Тяжелой массою аморфною
приворожен, опутан сетями,
и бьется о завесу плотную,
сливается с другими песнями.
Возможны охи, причитания,
возможны дерзкие решения,
а я смотрю без содрогания
на гениальные творения.
В них нашей жизни воплощение:
небес, земли борьба, слияние…
И неустанное горение,
и душ бессмертных сострадание.
Фарамазяну
Эпиграф:
Мы только переписываем ноты, чтобы
дожить до смерти – и всего-то.
И. Фарамазян «Гарцеву»
Словно нищий на паперти,
я веду свой пиар.
Ведь стихи, как вы знаете,
это тоже товар.
Кто-то хлещет и свищет,
я мелодией пьян.
Чьих-то нот переписчик,
как сказал Фармазян.
Чьих-то нот переписчик,
я к вам лезу в окно…
Не отвалите тысячи,
не нальете вино.
Но, хоть, крикните: