Если она праведная христианка, то нашего прощения она ждет, скорее, на собственные прегрешения, которые и мешают ей совершить шаги к браку и детям. Или, например, мы отделяем ее от проступков и грехов предков, которые вставали на ее пути к естественной роли настоящей и смиренной супруги. Но ведь для нее, возможно, важно и совсем обратное: желание избавления от испытания браком…
– Позволение стать христианской женой – это награда, а не испытание для женщины, Ваше Святейшество, – на этих словах кардинала Кэтано его коллеги одобрительно закивали, словно бывали уже в положении замужних прихожанок. – И обращение этой несчастной к нашему квестору[31 - Продавец индульгенций.] – лишнее тому подтверждение.
Женщина замужем приобретает покровительство, руководство и наставление. И защиту от блуда. Наконец, рождение законных детей. Все то, что она никогда не может получить вне святых уз христианского брака. Конечно, если не становится монашкой – Христовой невестой.
Его Святейшество подхватил эту мысль:
– А есть, вообще, какой-нибудь иной путь у женщины, кроме замужества и монашества? Или в любом другом противном случае женщина ищет только одного – дьявольской выгоды?
Слабое тело ее не приспособлено к выживанию в земной жизни за редким исключением, подтверждающим правило. И даже дети вне брака нежелательны или случайны.
Недаром Святая церковь в лице одного из наших ярких предшественников прошлого века – понтифика Каликста Третьего реабилитировала Орлеанскую деву – образец того самого несчастного одиночества.
Ведь Жанна Девственница шла одна по жизни, подчиняясь какой-то идее. Повторюсь опять же: «подчиняясь»! И к чему это привело? Словом, без послушания женщина быстро переходит в свое изначальное состояние готовности к греху и пребывает в хаосе. Или же совсем теряет смысл существования.
И тогда она – пока еще не совсем грешница – стремится обрести хоть какой-то мир и покой. И осуществляет все свои желания за счет сделки с окружающими ее, более сильными мужчинами. Многими. Она все равно ищет этого подчинения в любом случае, даже через вот такую «коммерцию», приобретая все, что ей необходимо.
И часто не думая о последствиях, обретая к этому привычку. Ибо сказано: «Но ты понадеялась на красоту твою, и, пользуясь славою твоею, стала блудить и расточала блудодейство твое на всякого мимоходящего, отдаваясь ему»[32 - Библия, Иезекииль. Глава 16. Стих 12.].
И дай Бог, если все по-другому. Но нет. Повторюсь: подчинение мужу или идее – вот что является основой женской жизни. А кто и как эту мысль ей предоставит – зависит в том числе и от Святой католической церкви.
Вот почему я так серьезно отношусь к этому, казалось бы, частному случаю с индульгенцией на одиночество. Итак, все-таки от чего по смыслу мы даем наше «освобождение» для души нашей просительницы?..
Слова понтифика ложились прямо в благодатные уши его советчиков. И лишь уважаемый Томмацо исподтишка рассматривал присутствующих. Столь очевидные рассуждения его собеседника, пусть даже и такого именитого, вызвали у кардинала подобие почтительной, но, скорее, снисходительной улыбки.
Так более молодой лев поглядывает на своего потерявшего прежнюю силу, но еще зубастого отца, надеясь когда-нибудь занять его место. И Томмацо де Вио снова попросил слова:
– Монсеньор, я вернусь к моим первоначальным рассуждениям, если позволите. Одиночество не может само считаться смертным грехом, но мы-то даем, как вы выразились, «освобождение» именно от греха.
Ведь все, даже указанное в Декалоге[33 - Десять божеских заповедей.] – Десяти заповедях – это обязательные правила, императив[34 - Безусловное требование.] Господа, направленные на борьбу с этими самыми главными прегрешениями.
То есть «не убий, не укради…» – это следствие, идущее от смертных грехов. И убийство тоже всегда лишь итог зависти, блуда или алчности.
Можно предположить, что и одиночество – это результат, впитавший в себя какой-то один или сразу несколько из этих смертных провинностей.
А если мы даем индульгенцию на убийство, то чем долгосрочное одиночество простой несчастной христианки хуже мук любого злодея, лишившего кого-то земной жизни?..
– Ну что же! – Его Святейшество подыграл оппоненту своим благодушием. – Отлично! Ваши аргументы вполне доступны любому смертному! Я уже вижу вас в гнезде ереси, разбивающего наших врагов своим словом в пух и прах.
И однозначно доносящего им про thesaurus supererogationis perfectorum[35 - Неиссякаемый источник жертвы Христа и совокупных заслуг всех святых, которые можно перераспределять среди верующих. В том числе и при продаже прощения грехов.] – неиссякаемом источнике жертвы Христа, который, как все истинное и благое, позволяет дать грешникам возможность искупить свою вину, а нам сделать столь важные богоугодные дела. Прежде всего, достроить Собор Святого Петра.
И осушение такого родника веры – отказ от индульгенций, как требуют еретики – это удар не столько по нашей казне, а лишь по тем благочестивым христианам, которые все ждут и ждут истинного божеского прощения. И пусть враги продолжают говорить о наших безумных тратах на охоту, дорогом мраморе папских дворцов и избытке золота на наших каретах.
Господь знает, что все совершаемое нами, делается во благо Святой католической церкви и для ее величия. Все мы понимаем, что враг коварен и жаждет реванша. Ибо лишь какие-то четверть века назад истинные католики смогли вырвать Пиренейский полуостров из лап мавров и берберов после конкисты.
И именно сейчас наши соратники по вере силой оружия и Святого слова умиротворяют дальние берега и открывают для диких племен Нового Света блаженство католической мессы…
Кардиналы стояли и внимали каждому слову. Лишь Томмацо де Вио Кэтано совсем медленно и крайне незаметно для окружающих нервно перебирал в руке четки.
Одна бусина, вторая, небольшой изящный крестик, новая бусина, следующая… Понтифик продолжил:
– Теперь, что касается самой бумаги. Этой самой Индульгенции на одиночество. Вот наша воля: распорядитесь подготовить ее. Недаром я изложил свои мысли в «Mail magnam»[36 - Большая почта (перевод с латинского).].
И господь не оставил наши вопросы без внимания – дал мне знак. И еще. Необходимо обставить все так, чтобы у паствы сложилось два стойких убеждения:
Во-первых, подчеркнутое уважение к чаяниям истиной христианки, верящей в справедливость и ее достижимость посредством покупки наших «Petersablass»[37 - Вид индульгенции начала XVI века. Половина денежных средств от ее реализации уходило на строительство Собора Святого Петра в Риме.].
Информацию о всяком событии, которое будет способствовать этой же уверенности наших прихожан, необходимо распространять с амвонов и привносить в ежедневную деятельность доминиканцев-квесторов, да благословит их Господь.
И, во-вторых, идея, что получение таких особо ценных индивидуальных индульгенций для каждого верующего – это длительный процесс, который обязан вызывать истинное уважение сам по себе. Прихожане должны созреть, вырасти в своих чувствах к такой бумаге, за которую они порой очень много платят.
А значит, от крайне долгого ожидания и желания будет много сладостнее миг разрешения и обладания. И посему обязательно отправьте наш ответ и уже готовую бумагу адресату.
Но не сразу, а только еще месяца через два-три. Да будет так! Во имя Господа и именем его! Аминь…
Глава 6. "Без тебя"
Восточный ресторанный дворик в самом центре столицы около высотки на Баррикадной поражал своей демократичностью. Состоящий из множества маленьких веранд-палаток, этакий отдельный от всего мира походный лагерь, летом он был настоящим раем для любителей барбекю.
Лились знаменитые кавказские вина, казалось, звенят горные водопады, запахи специй разбивали любые попытки остаться равнодушным и удержаться от слюноотделения.
Достаточно было увидеть один лист меню, чтобы немедленно сдать зачем-то купленный авиабилет в любую фешенебельную столицу. А на вырученные деньги, не выходя из-за стола, совершить гастрономическое путешествие вокруг планеты. И сразу же ощутить вкусы из тех уголков Земли, где готовить научились задолго до рождения фуа-гра и бланманже.
Поражало еще одно: официант у столика появлялся и исчезал именно в тот момент, когда о нем вспоминали вслух или даже только думали. «Как ему это удается» – мысленно спросила немного захмелевшая Аня и достаточно громко, уже обращаясь к своему спутнику или сразу ко всем, кто мог ее услышать, произнесла:
– Как же хорошо! И вкусно! И с погодой повезло! Слушай, ведь два дня назад я тебя еще даже не знала. А сегодня в это и сама не верю.
Словом, свидание – как свидание. Каждый помнит те счастливые минуты, когда взгляд собеседника и без всяких слов говорит именно то, что ты сам о себе думаешь. Ну а если и не держишь в памяти, то мечтаешь о чем-то подобном.
Да так явно, что иногда кажется, что все это уже было взаправду. И лишь некоторые стараются не ворошить прошлое за ненадобностью или по причине того, что с ними такое же происходит непосредственно в эту самую минуту.
Анюта почти расслабилась и подзабыла нелепую историю с киллерами. Или очень пыталась себя уговорить. Вчера, чтобы не сойти с ума от неизвестности и еще раз все проверить, Аня после работы решила не сразу поехать в гостиницу, куда ее устроил Игорь.
А подхватив подругу Розу, тайно пробраться домой. Розалия, с которой Аня дружила еще со школы, при росте метр восемьдесят пять имела детское прозвище «Дюймовочка» и была жгучей брюнеткой восточного типа.
Прозвание же свое Роза получила явно не из-за роста, а из-за малюсенькой величины ступней, которые даже теперь так и не выросли дальше тридцать третьего размера.
В связи с чем подруга была вынуждена на всю жизнь забыть обо всем взросло-модном, а отоваривалась в подростковых обувных отделах под вызывающие взгляды девиц-переростков.
Появление ближе к закату в конце июля у дома Ани двух подруг в темных очках и закутанных в модные платки – явно не по сезону, тут же было замечено бессменной Юлией Модестовной.
И если Анюта не вызвала особого возбуждения у этого бесплатного мажордома[38 - Управляющий домом (устаревшее).], то природная экзотическая красота ее спутницы в подозрительном темном платке-чалме разбудила всю прежнюю довоенную бдительность старушки.
Та даже приподнялась с лавочки, словно пытаясь загородить собой кнопки кодового замка, но затем, вроде бы опомнилась и вновь задала вопрос невпопад:
– Девчонки, у вас татушки есть? А где?
Дальнейшие рассуждения сводились к непреодолимому стремлению стать ближе к своей юности и набить себе на левой лопатке татуировку в виде цветной бабочки, похожей на лимонницу.