Без чувств. Хроника наших дней

– Да там все круто, у нас сельское хозяйство, буренки, недавно храм построили, вид с крыши тебе понравится.

– Типа дачка?

Тёма внимательно обдумывает мои слова.

– Ну да, можно сказать и так, натуральное хозяйство. Я там сейчас живу со своей семьей. Сейчас едем туда. Бери своих и погнали.

Через некоторое время к нам подходит Влад и закуривает. Мы обмениваемся предложениями на эту ночь, и перспектива тухнуть в затхлых столичных заведениях меркнет. Решение принимается моментально.

Мы быстренько осваиваем пару бокалов пива, заказываем такси и наскоряк долетаем до ближайшего Подмосковья. Я сижу на заднем сиденье и неспешно покуриваю электронную сигарету, ощущая, как в крови по-доброму распространяется алкоголь.

Артём сын местного священника, что, однако, не мешает ему курить дурь. Он, как и я, закончил то же высшее учебное заведение, но в отличие от меня не продолжает ежедневно посещать занятия по трудовому договору за оговоренную кругленькую сумму в душном помещении коммерческой организации.

Мы выползаем из такси. Кругом тишь да гладь дачи, современной урбанистической деревни. Их приобретает поколение, воспитанное в деревне бабушками, считающими, что собственный дом у черта на куличках – это круто и кому-то еще нужно. Хотя по факту, куча частной собственности прозябает и не приносит никакого выхлопа. Но это лишь мой профессионально практичный взгляд на вещи.

Мы вчетвером вываливаемся из туго набитого такси, с горем пополам расплачиваемся, и таксист уезжает обратно. Артём, гордо выпрямившись, приглашает нас пройти в дом:

– Ребят, пойдемте внутрь, я покажу вам крышу нашего храма.

Мы поднимаемся на несколько пролетов, на последнем этаже заходим в какие-то застенки и поднимаемся по винтовой лестнице. Она заканчивается небольшой металлической лесенкой, которая выводит в отверстие в здании. Я пролезаю, наконец, в него и оказываюсь на самой крыше. По сути, на небольшом ее участке, который предваряет купол храма. Отсюда очень хорошо видна вся территория земельного участка, а также открывается вид на близлежащие деревни и поселки.

Не пойми откуда у нас в руках оказывается по бланту плотно скрученного снадобья, и мы, уже развалившись полулежа, общаемся на животрепещущие темы. Знаю, их тут и там поднимают все представители нашей нации, будь то заевшаяся богема или же малоспонсируемое хипстерье, снобистски пытающееся казаться круче, чем они есть на самом деле.

Я делаю несколько плотных затяжек, и через пару мгновений выдуваемый мной запах жженой резины уже полностью порабощает мое сознание – я смеюсь и рыдаю одновременно. Тут мне прилетает вопрос:

– Ну так что, рассказывай, как у тебя вообще дела? Что у тебя происходит в жизни?

Я выпускаю колечки и бросаю взгляд на тлеющий уголек на конце самокрутки. Каннабис сатива, конечно, решает все проблемы, даже самые неразрешимые, но все-таки мне есть еще чем поделиться.

– Знаешь, в общем-то, наверное, мне было бы и грех жаловаться, я, к сожалению, не так давно, но все же осознал насколько я счастливый человек во всех планах, – предельно четко, несмотря на расширенное сознание, говорю я. – Но взамен этой открывшейся тайны на меня вдруг вылилось столько разных безответных вопросов и неразрешимых проблем, что я даже порядком охуел от этого всего.

– О чем ты говоришь? Какие, например? – очень внимательно уточняет Артем.

Мы лежим все под куполом, я, Влад, Тёма и его какой-то товарищ, кажется, хирург по профессии, чье имя я не успел запомнить, и аккуратно выдыхаем эти порицаемые обществом облака в небо.

– Ну, вот, например, о том, как сильно я переживаю за своих родителей, особенно за маму, которая не в силах побороть свои нервяки и ежедневно понемногу сама себя загоняет. Или другая ситуация. Мой бескрайний цинизм довел меня до того, что я вдруг понял, что любви не существует. То есть, не то чтобы ее не было в моей жизни или в моем сознании, а ее просто нет в природе, понимаешь? Это некая романтизированная субстанция, выдуманная человеком, просто чтобы оправдать свою ущербность, а вместе с этим и свои гнилые поступки, которые он совершает во имя кого-то или чего-то. И это повергло меня в глубочайшую депрессию, понимаешь? То есть у меня натурально появились седые волосы на висках! Я просто охуел! И все эти гигабайты литературы, которые свалились на мою голову тоннами воспринятой информации, просто убили во мне веру во все. Я вдруг понял, как много вокруг всего, до чего мы, жалкие человечишки, просто не можем дойти своими недалекими от природы мозгами и потому продолжаем по молчаливому согласию позволять всем вокруг совершать зло. Типа убивать грудничков в переходах, совращать и подчинять себе молодых беззащитных девушек, чтобы они занимались проституцией и так далее. Я уже не говорю про коррупцию и революции, которым мы просто позволяем случаться. И это потому что все люди полные гандоны и дебилы.

Влад, все это время не сводивший с меня глаз, заметно грустнеет и задумывается.

– Да, понимаю, – говорит Тёма и, поднося самокрутку к пропасти, стряхивает пепел вниз. – Знаешь, а я вообще пришел к выводу, что бессмысленно чего-то ожидать от жизни. Ну, то есть, понимаешь, мы социальное государство, которое до сих пор не стало государством людей ответственных. Мы почему-то по умолчанию считаем, что нам кто-то должен, и по мне так как раз-таки социализм в этом и виноват. Мы рождаемся уже с кислой миной на лице, типа обслужите нас и дайте нам все. А никто никому нихуя не должен от природы, все надо брать самому. В этом-то и заключается основа капитализма. Типа ты в ответе за тех, кого приручил. И под этим словом «приручил» (при этом Тёма жестом одной руки показывает кавычки) имеется ввиду гораздо больше, чем просто приручить какого-то зверя, понимаешь? Поэтому я тут в какой-то степени тебя, безусловно, понимаю.

Влад уже явно не совсем ясно понимающий, как обстоят дела, тем не менее достаточно в тему добавляет:

– Абсолютно верно, еще Фрейд в свое время заявил, что задача сделать человека счастливым не входила в планы мироздания. Ну, вроде как-то так это было сформулировано. Поэтому какой смысл вообще чего-то ждать от жизни, если нужно все брать самому? И я бы сейчас, честно говоря, взял бы кого-нибудь сзади.

Мы все смеемся с этой пошлой шутки и продолжаем смотреть в вечность ночи.

Игры разума, усугубленные обилием тлеющего сырья, переносят нас через несколько мгновений на опушку леса рядом с озером, где мы вдруг сидим еще с какими-то ребятами, открытыми бутылками уже совершенно пошлого Chivas, непонятно откуда взявшейся кониной с чуждым мне названием и даже залежавшейся где-то под кустом «Талки». И как я понимаю все это уже во мне.

Мы сидим в очень уютной компании, где все крайне мило, деликатно и даже снисходительно обходятся друг с другом. Положенные поперек стволы опавших деревьев, пестрое и знойное кострище, распаленное где-то в ледяной глуши, огромный пакет вскрываемых по очереди рыбных консервов и целый букет перемежающихся и смешивающихся во мне веществ дают мне понять, что все не так плохо, как может казаться.

Диалоги ведутся на тему моего (неудавшегося) писательства, Тёминого семейного богословия, очередного неудачного романа Влада, который закончился, даже не начавшись, и еще на ряд тем. В ходе этого словоблудия я четко, но не утешительно уясняю для себя, что писателем (с большой буквы П) мне не стать, ибо сейчас началась эпоха видеоблогеров. Тёме выносится перспективный вердикт, что симбиоза священнослужителя и бизнесмена не было со времен Германа Стерлигова. А Влад проводит интересную для себя параллель, что все, что в его жизни начинается с вскрытия упаковки презервативов Durex (или любой другой марки), заканчивается всегда тем, что он остается в чьих-то глазах гандоном.

Последняя мизансцена сегодняшнего дня – дорога, ведущая к большому дому с куполом, где мы ранее находились. Я, уже совершенно поддатый, иду за остальными в какой-то недостроенный дом, у которого залили только основание для подвала. Едва забрезжили первые лучи рассвета. У хирурга (так я его обозначил в своей нетрезвой системе координат) в руках появляется пустая бутылка из-под Sprite малой емкости, в которой он быстро организовывает отверстие ближе к основанию. Выстраивается очередь, в которой я оказываюсь сразу после Влада. Ждать приходится недолго, все делается быстро: мне протягивают бутыль, я откручиваю крышку и быстро проглатываю содержимое. Жизнь прекрасна.

Чудный субботний восход солнца, словно кладезь наших надежд, обозначает рождение нового дня. Быть может, это всего лишь зарница посреди долгой и непроглядной тьмы. Но все-таки хочется верить, что это только начало…

3. Хтонь

Дело не в пессимизме и не в оптимизме,

а в том, что у девяноста девяти из ста нет ума.

А. П. Чехов

Настоящая власть у тех, кто не сменяется. Те люди, которые определяют жизнь страны, – они не меняются раз в четыре года.

А. Лебедев

Пожалуй, все мы в жизни совершаем массу ошибок в отличие от каких-нибудь других идеальных особей рода человеческого. Только вот мне почему-то этот факт совершенно не помогает в сложившейся ситуации. Причем с одной стороны, ситуация – пиздец, от чего становится даже не по себе, а, с другой стороны, вроде даже как-то прикольно получилось, это ж надо было попасть в такую задницу!

Я стою рядом со своим автомобилем, положив руки на капот. С чего бы мне стоять именно в такой позе? А просто дело происходит на Звенигородском шоссе. Меня догнал, подрезал и остановил наряд гайцов на двух автомобилях, а теперь вот приказал в принудительном порядке выйти и положить руки на то самое место. Двое ментов начинают шерстить мою машину в поисках весомой причины впаять мне вполне реальный срок за сбыт и распространение запрещенных веществ. Именно стоя здесь, у машины, в наручниках, я начинаю понимать, что реальность кроет гораздо жестче наркотиков.

– Руки за спину! – гаркает один из стоящих рядом достопочтенных служителей нашему неоднозначному законодательству и заламывает мне левую руку.

– Ну вы уж как-то определитесь! – выкрикиваю я в попытке съязвить, но тут же жалею об этом. – Ай, бля! Да я ж не сопротивляюсь!

– Еще бы сопротивлялся, сученок! Тогда вообще тебе не жить было бы.

На меня надевают оковы и скручивают руки за спиной, кладя верхней частью туловища на лобовое стекло. Потом меня всего шмонают, но ничего, кроме скомканных носовых платков, в карманах не находят. Я, явно не до конца еще разобравшись в том, что же все-таки происходит, наблюдаю за тем, как идет процесс обыска. Один сидит на пассажирском кресле справа от водителя и роется в бардачке, вываливает все содержимое на пол, затем, не найдя ничего, начинает копаться в подлокотнике, и так до тех пор, пока все содержимое из всех впуклостей салона не оказывается вывернутым вовне. Второй сперва помогает первому, затем идет потрошить багажник. После наступает очередь моего кожаного портфеля. У меня периодически запрашивают пояснения по поводу тех или иных вещей, на что я вполне искренне (а иначе в данных обстоятельствах хуй ответишь) отвечаю и, надо сказать, довольно успешно. В общем-то, кроме электронной сигареты и завалявшегося ластика у меня ничего не находят.

Справедливости ради стоит сказать, что до этого момента я никогда не был настолько близко знаком с представителями правопорядка. Честно говоря, никогда и не стремился быть удостоенным такой чести.

Я лежу на лобовом и только понемногу начинаю одуплять, что со мной происходит. Сука, и как же я, блядь, попал в такую передрягу?! Я поворачиваю голову в сторону трассы и смотрю, как мимо меня пролетают с бешеной скоростью автомобили. Дело происходит где-то недалеко от МКАДа, и поэтому любители быстрой и не очень езды, только учуяв легкий привкус свободы, словно акула кровь, понавдавили гашетки в пол.

Затем я вспоминаю, что буквально вчера был у Тёмы на даче и явно баловался там чем-то порицаемым. Даже не то что баловался, а вполне себе нарушал рамки дозволенного. Черт возьми, хоть бы Тёма на прощание не решил отблагодарить меня и не впихнул мне кусочек куда-нибудь между делом. Я же знаю его великодушие. И почему великодушием всегда называют нечто исключительно во благо? Хотя, впрочем, какая разница, даже если у меня ничего не найдут, мне же все одно могут запросто что-нибудь подкинуть. Наслышан уже.

Бля, как же больно наручники давят, сука! Руки даже начали слегка онемевать.

– Командир, да я чист, за душой из грехов только похоть. Можно вас попросить слегка ослабить железки?

– Ага, ща. Ты что ж, гад, не остановился, когда тебе махнули?

– Да я не видел, на обгоне был. Говорил же уже.

– Ну да, пошли, сейчас все объяснишь.

Наряд заканчивает шмон, и парень в форме, с которым я разговаривал, берет меня одной рукой за наручники, другой за плечо и ведет к ближайшей машине ДПС. Открывает заднюю дверцу и с силой впихивает меня внутрь. С застегнутыми за спиной руками я не сразу группируюсь и больно задеваю головой крышу автомобиля, выругавшись про себя.