9 мая

Глава 4

«Только тот народ, который чтит своих героев, может считаться великим»

    К. К. Рокоссовский

Утомившись смотреть телевизор, Григорий Петрович спустился вниз, чтобы взять из почтового ящика свежую газету. Вернувшись обратно, он вскипятил чайник, положил в чашку щепотку черного чая, налил туда кипятка и накрыл чашку блюдцем. Затем не спеша, поудобнее, уселся за кухонным столом и принялся изучать газету. Однако история, которую он там прочитал, отнюдь не добавила ему праздничного настроения, скорее даже наоборот…

Это была история о Вечном огне, ставшим орудием жестокой казни. Все произошло этой зимой, сразу после Нового года, в центре города Кольчугино. Ночью случайный прохожий шел мимо Вечного огня и увидел мужчину, лежавшего лицом прямо на пламени в самом центре гранитной звезды городского мемориала. У погибшего полностью обуглилась голова, он был по пояс голый, в джинсах и носках. Как выяснило следствие, его убийцы сидели у Вечного огня и пили пиво, громко матерившись. Потерпевший, двадцати пяти лет от роду, подошел к ним, сделал замечание, произошла ссора. Один ударил его ногой по лицу, тот упал с плиты на снег. Лежачего стали избивать ногами. Потом потерявшего сознание раздели, разули и бросили лицом на огонь. В этом месте статьи Войтовский перекрестился три раза, прошептал что-то невнятное и только после продолжил чтение. А дальше рассказывалось о том, что мемориал памяти павшим и выжившим в Великой Отечественной войне стал отхожим местом, и ни для кого в городе Кольчугино, в том числе и для правоохранительных органов, это не было секретом. Его давно выбрали местом своих многолюдных сборищ городская молодежь: пили пиво и что покрепче, курили, сплевывая в огонь, и даже жарили сосиски, как на костре, а оборотную сторону барельефа героев расписали похабщиной. А в прошлом году, спустя несколько дней после праздника Дня Победы, кто-то из завсегдатаев поджог венки, возложенные в память о погибших. Копоть от пожара так въелась в камень стелы, что ее едва отскребли. А пьяные тусовки продолжились. И вот итог – страшная трагедия.

Тяжело вздохнув и мысленно опечалившись судьбой не только неведомого ему погибшего, но и той молодежи, которая живет будто проклятая, Григорий Петрович Войтовский встал из-за кухонного стола и пошел в комнату. Подойдя к иконе, он тихо произнес: «Прости, Господи, их души грешные и помоги им спастись от нечистого». Затем он, подумав, что столичные фронтовики находятся в более выгодном положении, чем провинциальные – пенсия больше, да и уважение не на последнем месте, начал готовиться к тому, чтобы выйти на торжественную прогулку. Для этого он надел парадный костюм, предназначавшийся исключительно для одного дня в году, а когда-нибудь потом – и для самого печально-торжественного случая в жизни любого человека. Кстати, тогда под этот костюм придется надевать не черные, начищенные до блеска ботинки, а скромные белые тапочки.

На пиджаке сверкали заранее отполированные медали и ордена. Наград у Григория Петровича было немного, но он ими очень гордился, потому что все это боевые награды, полученные во время войны за настоящие воинские подвиги. Всевозможные юбилейные медали, которые в «застойные годы» Советская власть штамповала по любому поводу, Войтовский не носил из принципа, презрительно называя «значками» или «побрякушками».

Надев кепку перед зеркалом, Григорий Петрович погладил радостно скулившую Энгу и взял со стула металлический ошейник, с пристёгнутым к нему поводком и пластмассовой ручкой-фиксатором. Когда собака была готова к прогулке, Войтовский выпустил ее на лестничную площадку и запер за собой дверь.

Едва раскрылись двери лифта, в котором на полу катались пустые пивные банки и бутылки, как овчарка забежала туда первой. Энга была так обрадована предстоящей прогулкой, что дважды обошла вокруг хозяина, незаметно опутав его ногу длинным поводком. При этом пластмассовый фиксатор остался за дверьми лифта. Задумавшийся Войтовский не заметил этого и, подгоняемый нетерпеливым скулежом, нажал кнопку первого этажа.

Какое-то мгновение лифт стоял на месте, а затем тяжело пошел вниз. Войтовский посмотрел в глаза собаке, которая ответила ему преданным взглядом. Через несколько секунд поводок затянулся на ноге у старика тугой петлей и, увлекаемый лифтом, потянул его к потолку вместе с собакой. Испуганный пенсионер и охнуть не успел, как перевернулся вверх ногами и повис в воздухе. Энга жалобно заскулила, поднялась на задние лапы и попыталась вырваться. Овчарка судорожно скребла лапами по двери, а ее хозяин пробовал сделать нечто вроде «сальто-мортале», чтобы освободить свою ногу. Но старческих сил явно не хватило. Неожиданно лифт приостановился, и в ту же минуту жгучая боль пронзила Войтовского от пятки до поясницы. Через секунду поводок лопнул у самого основания пластмассовой ручки, и Григорий Петрович вместе со своей собакой рухнули на пол.

Когда лифт остановился на первом этаже, и его дверцы открылись, Войтовский с разбитым носом и окровавленной губой сидел на полу и бережно прижимал к себе Энгу. Шея собаки была окровавлена, и она хрипло дышала. На глазах у Войтовского блестели слёзы. Он гладил собаку по голове и непрерывно приговаривал:

– Энга, хорошая ты моя. Как же ты меня напугала!

В тот момент к лифту лениво-уставшей походкой подошла толстая тетка без возраста с распаренной рожей, вместо лица. На её лопоухой голове, похожей на кастрюлю с большими ручками, в разные стороны торчали кудрявые волосы, сожженные перекисью водорода. В крупных руках мотались авоськи с продуктами и допотопный ридикюль. Низко свисали большие рыхлые груди, помещенные в бюстгальтер-парашют. Ещё ниже болтался мамон в сплошных складках. Отекшие ноги вообще напоминали промышленные канализационные трубы. Всё это богатство пряталось за полупрозрачным сарафаном голубенькой расцветки. Тётка пренебрежительно осмотрела Войтовского и дергающимися губами заговорила, проглатывая промежутки между словами:

– Надо же, с таконого спозаранку уже умудрилси зеньки своеныя позалить. Морда бесстыжая, а ещё вона медалей понацеплял. Небося и на войне-то не был, пьянь подзаборная! И не стыдно, главное. А ну-ка, едрит твою налево, выметайся из лифта вместе со своеным кобелём ко всем чертям!

Григорий Петрович, словно не видя и не слыша возмущений оголтелой тётки, медленно встал и нажал кнопку своего этажа. Двери закрылись, лифт тронулся вверх, а с площадки первого этажа, где пахло хлоркой и прокисшей тряпкой, доносилось:

– Паразит, скотина безрогая, штоб тебе поносом всю жизть срать, змеюка ползучая, гад недодавленный…

* * *

Посреди комнаты на полу лежала Энга с печальными глазами. Ее шея была забинтована, но сквозь повязку уже просочилась кровь. Что касается Григория Петровича, то он стоял у окна в трусах и рубашке. В руках Войтовский держал брюки, с которых смахивал щёткой грязь. Праздничный пиджак с медалями висел на вешалке, прикрепленной к ручке балконной двери. В квартире царила тишина.

Закончив свое занятие и отложив щетку, Войтовский с грустной задумчивостью посмотрел на стену, где в рамках висели фотографии разных лет – фронтовые, послевоенные, современные. На некоторых фотографиях был запечатлен один и тот же молодой человек, внешне схожий с Григорием Петровичем. На последнем по времени цветном снимке он сфотографировался в корзине огромного воздушного шара с логотипом телеканала «НТБ-минус».

Неожиданно, резко и оглушительно, грянул звонок в коридоре. Григорий Петрович повесил брюки на спинку стула, Энга поднялась с пола, и они вместе направились в прихожую. Уже подойдя к двери, Войтовский вовремя опомнился и остановился. Глянув на свои голые ноги, он крикнул: «Подождите, сейчас открою!» – после чего поспешно вернулся в комнату, натянул брюки, заправил в них рубашку и лишь после этого вернулся в прихожую.

– Кто там? – осторожно спросил Войтовский, заглядывая в дверной глазок.

– Здравствуйте! – приветливо отозвалась стоявшая на лестничной площадке женщина лет пятидесяти. – Вы, наверное, Григорий Петрович Войтовский?

– Совершенно верно. А что вам угодно?

– Откройте, пожалуйста. Я из военкомата, принесла вам праздничный набор.

Григорий Петрович немного помялся, – уж очень много было разговоров о мошенниках и аферистах, проникавших в квартиры одиноких пенсионеров под предлогом оказания им какой-либо помощи и беззастенчиво их грабивших. Он даже вопросительно посмотрел на Энгу, словно бы советуясь с ней, стоит ли открывать дверь. Собака вильнула хвостом, и Григорий Петрович, восприняв это как знак согласия, щелкнул незатейливым замком.

– Ой, какая собачка! – переступая порог, лицемерно пропела женщина, державшая в руках большую хозяйственную сумку. – А она не кусается?

– Ей сейчас не до этого, – буркнул Войтовский.

– Ах, да, вижу… А что это у нее с шеей?

– Несчастный случай. Да вы проходите в комнату, что вы остановились…

– Спасибо.

Они все вместе прошли в комнату, и женщина бесцеремонно поставила свою сумку прямо на скатерть. Затем деловито достала из нее две банки немецкой тушенки и одну банку латвийских шпрот, пачку итальянских макарон, батон отечественной сырокопченой колбасы, бутылку горькой настойки «День победы» с «георгиевской» ленточкой на этикетке и пакет недорогих украинских конфет.

– Как говорится, получите – и распишитесь, – улыбнулась она, закрывая сумку. – Никто не забыт, ничто не забыто. Поздравляем вас с юбилеем! 60 лет прошло, как мы благодаря таким, как вы, живём под мирным небом!

– Спасибо, – ответно улыбнулся Войтовский и взял в руки бутылку. – Что-то раньше я не видел водки с таким названием…

– Какие ваши годы? Я проб… в смысле носила в заказах и «Ветеран», и «Виват победа», и даже «Бронзовый солдат»!

Ему было приятно видеть в своем скромном жилище пусть и немолодую, не совсем искреннюю, но вполне миловидную женщину. Последней такой женщиной была его участковый врач.

– Да вы присаживайтесь, – предложил он. – Может быть, чаю хотите?

Женщина пожала плечами, но ответить не успела, в дверь снова позвонили. Звонок был продолжительным и весьма настойчивым, словно бы звонивший нисколько не сомневался в своем праве тревожить людей в праздничный день.

Энга первой бросилась обратно в коридор.

– Извините, – сказал Войтовский. – Я сейчас посмотрю, кто там пришел. То целыми месяцами никому не нужен, а то вдруг один за другим…

– Я понимаю, – кивнула женщина и тут же добавила: – Так ведь праздник сегодня.

Она тяжело опустилась на стул и тихо выдохнула, а Григорий Петрович пошел открывать. Через минуту он уже вернулся, но не один, а в сопровождении участкового. Это был коренастый, черноволосый человек неопределенного возраста в форме с погонами капитана милиции. Вид у него был такой озабоченный, словно бы милиционер явился в квартиру Григория Петровича забрать забытую вещь, представлявшую для него неимоверную ценность. Его глаза, вооруженные очками с толстыми линзами, суетливо рыскали по всем углам квартиры. В руках он держал скрученный в трубку журнал, которым то и дело похлопывал по собственной ляжке.

– Здравствуйте, – первым обратился он к женщине.

– Доброе утро, – ответила она, приподнимаясь со стула.

– Вы кто будете?

– Я из военкомата. Принесла продуктовый заказ.

– А ваши документы можно посмотреть?

– А в чём собственно дело-то? – всполошилась женщина, никак не ожидавшая такого вопроса.

– Дело в том, что эта квартира находится у нас под наблюдением. Поэтому мы проверяем всех посторонних, кто сюда заходит. Понятно?

– Ничего не понятно. А под каким это наблюдением?

– Это вас уже не касается, – нетерпеливо заметил милиционер, в очередной раз охлопав журналом свои бедра. – Документы предъявите, пожалуйста.