Субъективный реализм

– Попробуйте массово не восхититься, – объявили совершенно непервые мужчина с женщиной под аплодисменты не менее непервых женщины и мужчины, – только попробуйте не восхититься звездой раскованного слова.

– У сарайцев, – раскованно сказала звезда, – собственная гордость, в отличие от гордыни сараян.

Обучаемые раскованно законспектировали произнесённые слова слово в слово.

– Отсараим, – раскованно продолжила звезда словами сараян, – наш сарай, чтобы он сиял как новенький.

Звезда показала в сторону не такого уж и далекого нового сарая и сказала в заключение:

– А они, сараяне, пусть себе продолжают называть свой сарай новым. Но только наш, настоящий, истинный в своей первозданной новизне сарай заслуживает названия новенького.

И все подтвердили сказанное всеобщим восторгом, допустимым свистом и словами сараян, ставшими для сарайцев незаменимыми, как пуговицы и сияние.

23

«В твоём изложении все почему-то разговаривают исключительно за едой».

Я утвердительно кивнул. Когда рот полон, говорить удобнее, чем когда он пуст.

Вот, пожалуйста.

Один из всех правильно взял еду пальцами обеих рук, привычно откусил, низко наклонившись над столиком, и сказал:

– Сараизация старого сарая, как я и предсказывал, не удалась. – Он правильно высморкался в бумажную салфетку. – Можно ли сараизировать нечто заведомо несараизируемое? Отсутствие конкретных удобств никогда не компенсируется наличием абстрактного вида. Даже если удобства частично реализованы. Старый сарай остался старым сараем, сараизация не привела к усилению сияния и изобилию пуговиц.

Он снова откусил от еды, низко наклонившись над столиком и правильно, словно массируя затёкшее место, держа кусаемое.

Чужой сарай никогда не станет своим, даже если он свой. Совсем непервые женщина с мужчиной не обратили внимания на этот комментарий.

Другой из всех откусил из вилки, которую правильно держал в левой руке, и сказал:

– Сараизация удалась, это неоспоримо. – Он правильно высморкался в носовой платок. – К виду добавились удобства, и теперь бывший старый сарай – новее этого якобы нового. Пуговицы в нём намного изобильнее, чем в те приснопамятные времена до сараизации, сияние – несравнимо ярче.

Затем он правильно отпил и правильно же промакнул рот свободным уголком носового платка.

Свой сарай никогда не станет чужим, даже если он чужой. Уже непервые женщина с мужчиной не обратили внимания на этот комментарий.

Частица по-прежнему беззаботно перескакивала с места на место. Зато нужда в перечнице, кажется, отпала, по крайней мере за этим столиком.

Кто-то из них показал на вазу с цветами посреди столика и сказал:

– В хорошей вазе цветок хорошеет.

Другой даже не посмотрел на перечницу и согласился:

– Плохой цветок компрометирует вазу. Хорошая ваза – это большое одолжение цветку. Кому он без неё нужен?

Мне, сам не знаю почему, нестерпимо захотелось сморкаться, но не сморкалось: я не знал, как правильно. Точнее говоря, знал, – но кто его знает…

Смеркалось. Вода в вазе застоялась, официант унёс вазу вместе с водой и цветком.

Я вышел на улицу. Кто-из всех то правильно чихнул, приблизив рот к полусогнутой в локте руке, кто-то из всех правильно высморкался в бумажную салфетку. Высморкавшись и чихнув, все правильно спрашивали у меня и друг у друга, как дела, и правильно не услышав ответа, шли дальше, спрашивая у других встречных и снова уходя.

Есть слова, которые необходимо да и, наверно, достаточно говорить.

Все перечислили эти слова, чтобы я не забывал, как правильно.

– А остальные? – спросил я, зная ответ.

– Остальные не имеют значения, – ответили все – думаю, не зная ответа.

Хотя разве все знают, что – не знают?

В том числе я. Я ведь не менее все, чем все остальные.

24

Непервых мужчин и женщин собралось не меньше всех, и всех это вдохновляло. Все прижимали ладони к разноцветным пуговицам, строго и гордо смотрели на лоскут и возвышавшихся под ним и над ними непервых женщин с мужчинами.

– Есть сараи, кроме сарая, – сказала одна из непервых женщин.

– Но разве это сараи? – подтвердил один из непервых мужчин.

Все явно знали об уникальности нового сарая, но каждый раз явно же рады были слышать подтверждение своего знания. Не то чтобы оно не переходило в уверенность – просто без периодического подтверждения уверенность может перейти в неуверенность.

– В сарае жить – сараянином быть! – объявили непервые мужчины и женщины, и все отскандировали в ответ:

– Сараянином быть – в сарае жить!

Играли непреходящие музыкальные инструменты, жить всем становилось радостнее и веселее.

– Настоятельно просим обожать воплощение женской красоты! – сказал непервый мужчина, и не помост вышла красивейшая женщина всех времён и сараев. На лице её был нежный сырный макияж, она излучала всё, что можно – но лишь ей – излучить, не переставая излучать это ни на секунду, что явно укрепляло всеобщую убеждённость в единственности нового сарая.

– Да здравствует кот в мешке! – объявила женщина, воплотившая женскую красоту, и с торжественным очарованием закусила объявленное кусочком сыра.

Все встали и, приложив руки к пуговицам, радостно отдали дань вышедшему на помост из эффектно декорированного разноцветного мешка торжественно мяукающему начсару, недавно всеми отобранному именно с этой целью.

«Ты считаешь, что кота в мешке выбирают только для того, чтобы он вышел на помост?»

Не просто вышел – этого было бы до обидного недостаточно. Для того, чтобы – выходил.

– Да здравствует наш сарай! – объявил вышедший, держа руку на пуговице.

– Нет сарая, кроме сарая! – проскандировали все в ответ. – Нет мешка, кроме мешка.

– Все, как всегда, правы! – ответил вышедший, не убирая руки с пуговицы. – Потому что такого мешка нет больше ни в одном из сараев. Да и сараи ли это? Впрочем, да и мешки ли?

Все оценили шутку и расхохотались глубоко, до чихания в локтевой сгиб временно снятой с пуговицы руки.