Скиталец

– Ты, сестренка, совсем с ума сошла, целуешься на глазах у всех с женатым человеком, – не то с осуждением, не то с завистью в интонации голоса, вздохнув произнесла Вика.

Я стоял завороженный и смотрел вслед девочкам, скрывшимся в подъезде.

– Да-а-а-а, кажется я опять влюбился! Да и Лика, тоже.

На завтра мне предстояло идти с докладом к начальнику управления, Баркинхоеву. На последнем селекторном он воспринял мое сообщение о готовности тупика в Ащелисайской, как несвоевременную шутку и велел явиться в понедельник с докладом и отчетными документами, о проделанной работе. Я лежал на кровати, поверх одеяла, и перебирал в памяти все сначала и до конца. За окном светило солнце и раздавались голоса детей, играющих на дворовой площадке. Я долго не мог сосредоточиться на докладе и сумбурно перебирал события на станции Ащелисайская. Я встал, закрыл окно, задвинул штору и сразу вспомнил невероятную картину, которую пришлось наблюдать там, на станции утром следующего дня.

Первую ночь мне пришлось провести в маленьком помещении дежурного. Прямо возле железнодорожных путей, среди раскидистых деревьев стояло совсем не большое, чисто выбеленное двухэтажное здание станции. Где на первом этаже находилась комната дежурного, касса для продажи билетов, в которой, как я заметил, не было кассира и крохотный зал ожидания, в котором едва помещались три венских стула и стол. А на втором этаже связь и комната монтеров пути. Начальник станции – маленький, толстенький человек, облаченный в железнодорожную форму, радушно встретил меня и даже предложил чаю в серебряном подстаканнике, с каким-то дворянским вензелем. Выяснив, кто я такой и зачем приехал, он посетовал, что не может на сегодня предложить мне комфортного ночлега, кроме как на стульях в зале ожидания. Уставший я заснул быстро и крепким сном, не взирая на то, что изрядно помял бока на этих неудобных деревяшках.

Утром я вышел на балкончик, пристроенный у самого входа, умылся из умывальника, сладко потянулся, разминая помятые бока и неожиданно увидел людскую очередь, тянувшуюся из глубины небольшого поселка, до железнодорожного пути, на котором стоял комбинированный товарняк, состоящий из вагонов, полувагонов и нескольких цистерн. На одной из них у открытого люка верхом сидел человек, с большим поварским черпаком, который он периодически окунал в цистерну, доставал что-то и выливал в посуду, которую ему подавал другой человек, который (в свою очередь) передавал ее вниз и менял на какое-то ведро или кастрюлю. Все стояли тихо, со знанием дела ждали своей очереди. Я удивился и с вопросом зашел в комнату начальника станции.

– А вы не подскажите, любезный, что там за очередь?

– А эта, – он махнул рукой в сторону, не поднимая головы, – да там, в составе цистерна с вином стоит, вот они и ополовинивают ее, а потом напьются и пару дней будут куралесить.

– А как же? ведь это нельзя! – изумленно заметил я.

– Да ладно: льзя, нельзя, нет у них такого понятия. Они здесь в глуши одичали совсем.

– Поселок маленький, лес и лесостепи, за поселок выйдешь – такая глухомань. Только что и есть школа да медпункт, почту сбрасывают с проходящего поезда. Пассажирские здесь не останавливаются. Вот они и устраивают себе праздник, как цистерна попадется.

– Откуда же они знают, что там вино?

– Хм, у них глаз наметан. Да еще информаторы с других станций.

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! – удивился я.

– Ничего привыкните.

…..Я лежал и улыбался, вспоминая этот анекдотичный пассаж.

В дверь постучали. Я неторопливо накинул на голое тело длинный, вязанный из сейлона халат, подаренный мне любимой тещей, и, едва заслонив нижнюю часть, пошел к двери.

Придерживая халат одной рукой, другой отодвинул никелированный засов и открыл дверь. Передо мной стояла девушка – почтальон, в коротенькой синей юбочке на бретельках и прозрачной нейлоновой кофточке, розоватого цвета, под которой едва просвечивали спелые, торчащие вперед сосками, как два наведенных пистолета груди, готовые выстрелить своим спелым соком в любого, кто первым прикоснется к ним.

– Господи, – взмолился я про себя, – и за что ты посылаешь мне такие испытания? ведь я, вечно горящий пламенем любви, могу не сдержать своей страсти к такой милой, юной, манящей своими перстами, нимфе и кинуться на нее.

Девушка почувствовала мое волнение и недоуменно спросила: Что с вами, вам плохо? я почтальон, и принесла вам телеграмму.

– Нет, нет что вы – волнуясь ответил я, – мне хорошо, очень хорошо, разве может быть плохо, когда рядом такой благоухающий пион? Я даже очень доволен, что именно сейчас, в минуты одиночества, такое счастье видеть вас, выпало мне.

Она сделала шаг вперед, чтобы не остаться за порогом и продолжила:

– Вот здесь распишитесь и получите ее. – И она протянула мне квитанцию.

В одну руку я взял телеграмму, второй придерживал халат, прикрывавший мою наготу. Квитанцию я машинально зажал губами, чтобы в освободившуюся руку взять ручку, но пола халата выскользнула, и я невольно обнажил, все то, что я так тщательно прятал под ним. Девушка прыснула смехом, но ничуть не смутившись, продолжала смотреть на мое мужское достоинство, принимавшее иную форму, с нескрываемым любопытством.

– Ну вы даете, мужчина!!!

– Ой простите! Уронив ручку и квитанцию, я пытался закинуть полу халата, но запутался в ней, шагнул назад и, наступив на его край, упал на спину и разнагишался совсем. Девушка, уже не смущаясь, хохотала громким, заразительным, но манящим смехом, который мне и дал повод для того, чтобы окончательно понять, что финиш может быть только такой. Я протянул руку помощи и прикоснувшись к ней, потянул ее вниз. Дверь захлопнулась. И мы остались на полу.

Как там у Лермонтова: «Они сплелись, как пара змей, обнявшись крепче двух друзей». Головокружительный запах «белой сирени», который исходил от ее каштановых волос, нежное, теплое тело и глубокие озера страстных голубых глаз, со дна которых слышались стоны блаженства, растворяли все мое существо и уносили в небеса. Трудно было оторваться от этой божественной чаши, наполненной медом жизни. Нет, это ни была любовь, но это была страсть, такая же безрассудная, импульсивная, как и вся моя жизнь.

В телеграмме жена извещала, что в субботу прилетает с побережья. Я неоднократно ругал себя за импульсивность, необдуманные поступки, за страсть к красивым женщинам. Иногда устраивал себе самосуд, но каждая новая встреча с таковой, мгновенно перечеркивала как бы правильные, с точки зрения морали, мысли, и я как в омут головой, окунался в новую страсть. Да это был, пожалуй, мой самый большой недостаток, с которым не получалось успешно бороться. Правда все было тайно и жена никак не могла заподозрить меня в неверности. Но, как известно, всякая тайна и называется тайной, что со временем она становится явью, только все сходится ко времени ее раскрытия. Она может жить и месяцами, и годами, и столетиями.

После того, как я доложил Баркинхоеву о результатах моей месячной командировки, он улыбнулся (хотя ему, строгому и требовательному начальнику это было не свойственно) и сказал: Я все знал, дорогой, и премного тебе благодарен за оперативность, настойчивость и творческий подход к данному мною поручению. Фактически сегодня Чумаков может стартовать с передислокацией. Я уже договорился с начальником гурьевского отделения дороги о формировании комбинированного состава, куда войдут пассажирские вагоны, полувагоны и платформы. Завтра начинает грузиться. И еще тебе большой привет и благодарность от начальника и челябинского отделения, за неожиданно быстрый старт нашего общего дела. В конференцзале, где проходило совещание, было много народа: здесь и начальники СМП и главные инженеры, и все начальники отделов УС-99. Мне было неловко Я не привык к тому, чтобы начальство меня хвалило. Обычно я за свои инициативы и самостоятельные решения, получал только назидания, косые взгляды соратников, а иногда и взбучку. А тут хвалил, да еще принародно. С этого дня при встрече коллеги по работе, более подчеркнуто кланялись, более громко приветствовали голосом, да еще с каким-то особым усердием выдавали свое почтение. У нас в стране так принято: если начальник похвалил, то возможно скоро приблизит к себе, а тот, кто усердствует рядом с тобой, паровозиком и пойдет вверх по служебной лестнице. Но я – то знал, что эта похвала не на долго. Я по натуре временщик и никогда долго не задерживался на новой работе. Причин было много, и главная состояла в том, что себе я прощал некоторые шалости, как например, любовь к красивым женщинам. Зато терпеть не мог жуликов и воров, я не имел ввиду, карманников, то их профессия, а тех, которые дурили ближнего, врали и через это обогащались, а себя представляли честными и порядочными, да еще и учили жизни других. Вот все это и побуждало меня к смене работы. Мама, замечая такие наклонности, говорила мне, что, меняя работу ты уходишь от проблем и от людей, ты можешь много раз уйти от них, но от себя ты никуда не уйдешь. И она была права.

Выполнить задание, порученное мне, было нелегко. Но социализм, сам по себе, предусматривал такие отношения между организациями и предприятиями, которые могли зиждется на доверии, инициативе, находчивости и напористости исполнителя. А потому после визуального знакомства с местностью и некоторыми людьми, которые могли бы оказать мне содействие в моих планах, я решил, что нет смысла по каждому поводу советоваться с начальством. И решил самостоятельно организовать строительство тупика для будущего пакгауза, чтобы можно было принимать вагоны с грузом. Для этого я побывал у начальника Челябинского отделения дороги, у начальника воинской части, которая находилась в десяти километрах от станции и у председателя поселкового совета. Эти руководители не меньше меня были заинтересованы в развитии станции. В недалеком будущем, грузы, которые доставлялись из соседних товарных станций автотранспортом могли бы приходить по железной дороге прямо на место.

Небольшое глиняное сооружение, с деревянным крыльцом и плоской крышей, окантованной не тесанными бревнами, и радиоантенной, возвышающейся над козырьком, у самого входа и обозначался, как Поссовет ст Ащелисайская.

Там я и застал высокого, худого, сорокалетнего председателя по фамилии Берг. Арнольд Иосифович. Он обреченно слушал меня, а когда я полностью изложил цель своего приезда, встрепенулся и сказал: Может что и изменится в нашей захолустной жизни. Так давай, дерзай. А чем могу – помогу. Но только людьми. Транспорта кроме гужевого у меня нет, техника аж в Челябинске и та у железнодорожников. Есть еще военные. Они все могут. Но там командир такой крутой мужик и прижимистый, но думаю, он клюнет. Ему ой как нужны подъездные пути.

С учетом всех этих необходимостей я и начал выполнять задание, данное мне Баркинхоевым.

Проходную воинской части я миновал только после того, как по внутреннему телефону представился командиру. Высокий, стройный полковник, с седыми бакенбардами и такими же седыми закрученными вверх усами, широким уверенным шагом, вышел мне на встречу и улыбаясь совсем не притворной улыбкой произнес: В кои веки к нам гость с Большой земли пожаловал!

– Здравствуйте, товарищ полковник! А почему с Большой земли, вы же не на острове?

– Что ты, голубчик, пожимая мою руку огромными сильными ручищами, продолжил он, – это, пожалуй, хуже любого острова: кругом пустыня и маленький оазис в тысячу квадратов, без промышленного электричества и связь только по рации, да вода из стапятидесяти – метрового колодца. Как тебе это, а?

– Вот потому-то я и у вас, – усаживаясь на предложенный стул, сказал я. Он любопытно склонил голову набок и продолжил:

– Ну, ну, дальше, дальше, молодой человек, кстати, познакомимся: полковник Баландин Владимир Иванович, а вы? И он стал вслух читать мое удостоверение, протянутое ему.

– Так, продолжайте!

– Владимир Иванович, цель с которой я пожаловал, очень даже интересная и для вашего подразделения, и для вас. Мы передислоцируем на вашу ж.д. станцию СМП-224 для развития железнодорожных путей, поселок для строителей перевод ж. д. транспорта на электрическую тягу. И все сопутствующее решению этой задачи. Вот у меня есть и генеральный план, протянул я ему топографическую карту с пометками и комментариями.

Полковник некоторое время внимательно вглядывался в карту, читая пояснительную записку, и все больше на его лице выражалось удовлетворение.

– И чем же военные могли бы помочь осуществлению этого плана? А если есть чем, то мы готовы.

– На первый случай: пару самосвалов, погрузчик и грейдер, пока я шел по вашей территории, заметил присутствие этой техники, а потом видно будет. Все это необходимо для устройства ж. д. тупика к пакгаузу, куда будем сгружать все необходимое для обустройства будущего поселка. Учтем и ваши интересы, легче будет привезти от станции Ащелисайская, в трех километрах от вас, чем от товарной станции в 70 км – так ведь. А в дальнейшем рельсы можно будет и к вам протянуть.

– Да, пожалуй, это очень важно. Обращайтесь, как только возникнет необходимость.

Он встал, подошел ко мне, пожал руку и двинулся к выходу.

– Кто вас сюда привез?

– Да я так – на своих двоих.

– Не гоже заместителю начальника такого крупного управления пешком ходить. Идите, на проходной вас будет ждать «козлик», до встречи.

Он козырнул и первым вышел из кабинета.

Сейчас, отдыхая на собственном диване, я временами дремал и вспоминал все прошедшие события.