Маша, вся бледная, ни слова не говоря, залепила пощечину Владимиру и, еле сдерживая слезы, выбежала из сада. Троекуров подошел к пьяному Дубровскому и, медленно проговаривая слова, произнес:
– Еще раз – и тебя нет. Слово боевого офицера.
– О, дуэль, дуэль! На чем будем сражаться? На чайниках?
– Ты ответишь за слова.
– Да пошел ты…
* * *
В гостиной между тем происходили не менее важные события, в центре которых оказался полковник. Во-первых, Шабашкин отказался пить. Уже одно это заслуживало внимания. Во-вторых, он привез букет цветов. В-третьих, выразил желание поговорить с Дубровским-старшим наедине.
– Да что такое! – взревел генерал. – Спокойно выпить не дадут. Что за важные дела сейчас. Завтра.
– Нет, сейчас, завтра я должен быть в городе. И это важно.
Дубровский-старший внимательно посмотрел на полковника. Должно быть, в глазах Шабашкина было нечто такое, что генерал не решился ответить отказом.
– Ну, пойдем. Только недолго, гости обидятся.
Они заняли кабинет, и генерал вновь услышал неприятные вещи.
– Кирила Петрович, вы меня знаете… – начал Шабашкин.
– Да уж, знаю.
– Я понимаю, о чем вы, но людям свойственно меняться.
– Неужели.
– Зря иронизируете.
– Давай к делу, – перебил его Дубровский-старший.
– Хорошо, к делу так к делу. Это касается вашего сына.
– Что?
– Его отношений с Марией Троекуровой. Они собираются пожениться, более того, уже состоялась помолвка.
– Тебе-то какое дело до личных планов Владимира.
– Самое прямое. Я тоже собираюсь жениться на Маше.
– Ты?! Ха-ха. Ох, уморил! А она знает об этом?
– Знает. Мы говорили с ней.
– И что?
– Она не сказала, что ей надо подумать.
– Плохи твои дела, Шабашкин. В переводе с женского на мужской это значит: отвянь!
– Ну почему же. С вашим сыном она будет несчастлива, и Маша это понимает. Владимир, как бы выразиться интеллигентнее, вниз катится: вино, карты, долги, наркотики. Он плохо кончит, и Машу с собой утянет.
– Что?! И это говоришь ты, мелкий плут и мошенник, которого я выгнал из армии за воровство! Да я тебя, сморчок… – Генерал схватил Шабашкина за лацканы пиджака.
Тот, впрочем, остался совершенно спокоен.
– Руки уберите. Я же говорил, люди меняются. Я уже не тот лейтенант, которого вы когда-то гоняли за водкой. А вы уже бывший генерал, если забыли. Пенсионер, хотя и персональный.
– Чего ты хочешь? Денег?
– Генерал, денег у меня больше, чем у вас.
– Что же?
– Я хочу, чтобы вы расстроили помолвку вашего сына и Маши.
– Каким же образом?
– Скажите ему, что вы против.
– Вряд ли он послушается.
– Послушается, если вы заплатите его долг. А он, по моим сведениям, составляет пятьдесят тысяч долларов.
– Слышь ты, мудило,– генерал перешел на армейский жаргон, – не трогай моего сына, хребет сломаю.
– Ну, это вряд ли. Вы лучше бы о себе позаботились. У меня в сейфе папочка лежит интересная, а там документики еще более интересные. О том, как протекала ваша параллельная тайная жизнь в армии, какие комбинации вы прокручивали, как обогатились за счет государства. Некоторым людям интересно будет взглянуть. Так как?
– Мне надо подумать. – Дубровский-старший вдруг съежился, будто из него выпустили воздух.
– Думайте, только недолго. – С этими словами Шабашкин вышел из кабинета.
* * *
В гостиной царило затишье. Веселье не складывалось. Разговор в отсутствие хозяина дома не клеился. Чапаев пытался развлечь иностранцев анекдотами, но те лишь вежливо улыбались и качали головой. Русский юмор британцы решительно не понимали, вернее, понимали все буквально.
– Как русские могут смеяться над евреями? Это же расизм. Не думал, что наш переводчик юдофоб,– прошептал Гастингс Пуаро.
– Зато водка у них хорошая, – отвечал грубый человек.
– Вы все о водке, Наверное, хватит уже пить.
– А что тут пить? – удивился Пуаро.