Козерог и Шурочка

«Буду каждый день ходить купаться и загорать, – подумал счастливый Евгений Сергеевич, – а по вечерам слушать соловьиные трели и концерты лягушек».

У кособокой калитки, чудом державшейся на одной петле, он приостановился и с умилением оглядел свой участок. Без хозяйского пригляда дорожки в саду густо позарастали лопухами и диким укропом, а крапива вымахала почти в человеческий рост. Небольшая облезлая дача некогда крашеная в голубой цвет, сиротливо виднелась в самом дальнем углу, а на примыкавшей к ней крошечной веранде недоставало нескольких стёкол.

Со вчерашнего дня эта заброшенная дача принадлежала Евгению Сергеевичу Лапшеву, бывшему работнику литейного цеха в железнодорожном депо, а ныне пенсионеру. Последние три года он только и занимался тем, что мечтал, как выйдет на пенсию, купит в тихом месте скромную дачку, где всегда свежий воздух и нет привычного жара печей, шума и гвалта. Сокровенная мечта несколько отдалилась с принятием закона о повышении возраста выхода на пенсию, отчего стала ещё желаннее. По ночам Евгений Сергеевич долго не засыпал, ворочался, думая о даче, даже сны и те всё больше снились о собственном домике на берегу.

Он тронул хилую калитку, и она тотчас сорвалась с ржавой петли, словно только и ждала этого момента. Лапшев ловко подхватил её на лету и аккуратно прислонил к ограде.

«Это ничего, что пока здесь царит разруха и уныние, – подумал он весело. – Скоро всё изменится. Дай время».

Евгений Сергеевич прямо почувствовал, как его мозолистые шершавые от ежедневного соприкосновения с металлом руки охватил зуд по работе на своей земле. Это, должно быть, сказывались в нём деревенские корни. Он мягко улыбнулся, сжал кулак и слегка постучал им по столбу. От дождей и времени столб был тёмный, с лёгким налётом плесени.

– Держится, – хмыкнул удовлетворённо Лапшев, и не спеша направился к веранде, стараясь ступать босоножками между крапивных кустов, чтобы не острекаться.

Ещё позавчера жена ни за что не соглашалась покупать эту дачу. Она была рачительной хозяйкой, к семейному бюджету относилась с трепетом и его затею считала блажью.

– Не говори ерунды, – заявила она сердито, продолжая ловко управляться на кухне с котлетками. – Детям надо помогать. Колька давно уже собирается квартиру поменять, Таня иномарку новую купить, а Вася с женой и детьми, который год в Таиланд не могут съездить. А ему дачу подавай! – с обидой выговорила она и ещё усерднее принялась шевелить руками, давая понять, что сильно занята и сейчас ей не до пустых разговоров.

Евгений Сергеевич всегда уважал жену за её трудолюбие. Не было случая, чтобы она находилась без дела, всегда что-нибудь шила, перешивала, строчила на швейной машинке, чинила детскую одежду или стряпалась на кухне.

Верочка до замужества работала старшей медсестрой в родильном отделении. Она обожала возиться с чужими детишками, а уж когда появились свои – два паренька и девочка – была счастлива несказанно. Жена оказалась заботливой матерью. После рождения младшенького без колебаний оставила любимую работу.

Евгений Сергеевич не возражал, даже был доволен возложенной на него обязанностью единственного добытчика. Всю жизнь он зарабатывал и отказывал себе во всём ради детей. Но в тот день он всё-таки настоял на приобретении дачи, впервые в их совместной жизни поступив по-своему.

Лапшев слегка поморщился, вспомнив неприятный разговор с Верочкой. Поднявшись на порог, он отомкнул тугой замок и вошёл внутрь. Комната размером была невелика и вся залита солнечным светом. От прежних хозяев здесь остались несколько полок с советскими книгами и старенький проигрыватель. Он стоял на самодельной резной тумбочке, покрытой лаком орехового цвета. На полу в большой картонной коробке из-под цветного телевизора «Горизонт» высокой горкой лежали пластинки.

Евгений Сергеевич взял верхнюю, сдунул с неё многолетнюю пыль, и она закружилась на солнечном свету мириадами серебристых пылинок. Пластинка была вокально-инструментального ансамбля «Голубые гитары». Он поставил пластинку в проигрыватель, сунул пожелтевшую от времени вилку в электрическую розетку и нажал рычажок. Внутри радиолы захрипело, зашуршало, и комнату наполнил приятный голос солиста:

Пусть сегодня вновь нас память унесёт

В тот туман, голубой, как же это всё,

Ну как же это всё, мы не сберегли с тобой.

Это была известная в его молодости песня «Первый поцелуй». Евгений Сергеевич с тихой улыбкой снял рюкзак, прижал его к груди и сделал несколько танцевальных па. На память сразу пришло давнее: он танцует в сельском клубе с Валькой Одинаровой, с которой в то время дружил. Дело было накануне проводов в армию, девушка плакала и обещала его дождаться. В какой-то момент ему даже показалось, что он услышал её прерывистый от всхлипывания голос: «Ты не думай, я сильная. Я люблю тебя, Жека».

Настолько явственно всё произошло, что Лапшев от неожиданности запнулся о подвёрнутый половичок и чуть не упал, успев в последний миг ухватиться за полку. Одна из книг свалилась на пол и он, смутившись, быстро оглянулся, как будто испугавшись чужих глаз. «Болван старый», – усмехнулся Лапшев над собой, поднял книгу, машинально прочитал название «Солнечный удар» и аккуратно поставил её на место.

А память уже вела его дальше: они с Валькой лежат в сарае на сеновале. Отцовский сарай находился на задах, у самой реки. От воды шла лёгкая прохлада, а здесь было тепло, стоял душистый запах разнотравья. В прибрежных таловых кустах гремели соловьи.

– Никогда не бросай меня, – горячительным шёпотком просила Валька, осыпая жаркими поцелуями его лицо с недавно пробившимися усиками и стриженую на лысо голову. – Я умру без тебя!

В ответ он тоже говорил ей что-то о любви, принимая ласки, и сам, задыхаясь, ласкал её податливое распаренное тело. Вдруг она вскочила на ноги, лихорадочно скинула с себя праздничное платье и трусики с бюстгальтером. На улице уже занимался робкий рассвет, в дощатые узкие щели точили первые бардовые лучи, и ему было хорошо видно её худенькую фигуру и острые груди. Затем она легла рядом, обняла и крепко прижалась к нему обнажённым телом.

– Жека, – стыдливо призналась Валька, волнительно дыша ему в ухо, – сегодня хочу стать по-настоящему твоей женщиной.

Между парнями на деревне давно шёл разговор о том, что иные девушки перед армией специально так делают, чтобы потом можно было гулять в своё удовольствие. Евгений тоже поверил в такую легенду, и вопреки своему желанию отказался, сославшись на то, что пора ехать на призывной пункт. Только это всё равно не помогло, и уже через год его бывшую девушку видели с незнакомым парнем на танцах в городском саду. В областном центре Валька Одинарова тогда училась на бухгалтера в кооперативном техникуме. Об этом сообщила Евгению его двоюродная сестра Алёнка, которая случайно оказалась в тот вечер тоже на танцах. А ведь ещё недавно он получал от любимой девушки такие трогательные письма, что ему завидовали все сослуживцы.

Евгений Сергеевич грустно вздохнул, вытер ладонью испарину на лбу и вышел в сад. В лицо пахнуло освежающим ветерком. В малиновых кустах, густо разросшихся у забора, робко щёлкнул соловей и тотчас смолк, должно быть, испугавшись, что не в своё время.

Лапшев тяжело опустился на порог. Не успел он пристроить на коленях свои узловатые мозолистые руки, как память вновь вернула его в юношеские годы, в то самое время, когда он привёз из армии жену Верочку, чтобы досадить Вальке Одинаровой. Только зря он старался, потому что Валька в деревне так и не объявилась, неожиданно даже для родителей завербовавшись куда-то на Сахалин, на перерабатывающий рыбокомбинат. А вскоре и сам Лапшев переехал с молодой женой в областной центр.

Евгений Сергеевич невесело усмехнулся: всего лишь одна старая песня, а сколько воспоминаний. Он крепко зажмурился и сокрушённо тряхнул поседевшей головой, как будто разгоняя наваждения. Потом открыл серые с прозеленью глаза и уже более осмысленно оглядел участок, по-хозяйски прикидывая, что начинать обустройство дачи следует с ремонта дорожек и выкорчёвывания зарослей цветущих сорняков, не дожидаясь новой поросли.

Прежний владелец на его счастье оказался человеком запасливым. В тесном чуланчике Лапшев разыскал хранившиеся там садовые инструменты. Они были хоть и немного заржавленные от давнего употребления, зато исправные. Привести их в рабочее состояние для него было плёвым делом. Уже через пару часов, Евгений Сергеевич, переодевшись в просторный комбинезон, с удовольствием возился на личном участке. В распахнутое окно громко звучала очаровательная музыка из юности, наполняя сад волнительным, ещё не до конца объяснимым чувством, от которого старая застоявшаяся кровь начинала бежать быстрее. Время от времени Лапшев охотно отрывался от дел и менял пластинки в проигрывателе.

Когда багровое солнце, окружённое подсвеченными розовыми облаками, ушло на покой за дальний лес, и лёгкие сумерки смазали вокруг все вещи, Лапшев удовлетворённо воткнул лопату в перекопанную землю, вынул из кармана скомканный платок и тщательно вытер потное лицо. С довольным видом оглядывая аккуратные грядки, он наметил уже назавтра обустроить в нескольких местах цветники и купить семена лука, редиса, огурцов, а так же петрушки, укропа и ещё кое-что из зелени. Вот оказывается, чего ему всю жизнь не хватало, подивился самому себе Евгений Сергеевич.

С этого дня у него начался нескончаемый праздник. Лапшев трудился усердно, с радостным чувством, что здесь скоро всё изменится. Изредка он отлучался на речку, чтобы по-быстрому окунуться и опять взяться за работу. Незаметно пролетели май и два летних месяца. Глядя на буйные завитки зелени на грядках, на крупные бордовые помидоры «Бычье сердце», на синие тугие баклажаны, жёлтые пахучие дыни да цветущие клумбы, трудно было даже представить, что недавно на ухоженном участке повсюду росли одни лишь сорняки. А к середине августа, когда вдруг непонятно с чего особенно сильно принялось припекать солнце, Евгений Сергеевич завершил строительство летнего душа, беседки и небольшого сарайчика, в котором расчётливо выкопал глубокий и вместительный погреб. В нём даже в самые знойные дни стояла знобкая прохлада. Теперь Лапшеву осталось посадить только плодовые деревья: яблоньки, вишни, груши, может быть, ещё смородину с крыжовником да малину. Настоящий хозяин всегда найдёт, к чему приложить руки. Но это всё по осени.

Евгений Сергеевич обвёл глазами преобразившийся сад и с приятным чувством того, что наконец довёл до ума свою дачу, которая, пожалуй, стала выглядеть даже лучше чем у других, отправился на речку. Лето считай, уже пролетело, а за делами ему толком и бывать то нигде не довелось. Поэтому в этот раз Лапшев решил идти не напрямик по тропинке, а по узким улочкам, которые петляли между соседскими дачами, чтобы уж заодно и с местностью познакомиться. К тому же где-то в той стороне располагался продуктовый магазинчик, где можно было по пути прихватить пару банок холодного пива.

В бежевых шортах, с полотенцем, перекинутым через плечо, Евгений Сергеевич шёл прогулочным шагом, ревностно поглядывая на чужие дачи. Подошвы босых ног приятно щекотала пожухлая на солнце трава-мурава. Проходя мимо высокого домика с мезонином, по-хозяйски огороженной сеткой рабицей, он увидел в саду полную женщину в раздельном цветном купальнике и тряпичной шляпе с широкополыми обвислыми полями. Она стояла в довольно интересной позе, набирая в синюю чашку спелую клубнику. Судя по её загорелым до тёмного шоколада дряблым ногам и спине в родинках, женщина всё время проводила на даче, возможно даже с ранней весны и до поздней осени.

Лапшев невольно приостановился, с интересом разглядывая заботливо ухоженный садик с флоксами, петуньями, бархатками, с декоративным колодцем из берёзовых кругляшек и небольшим искусственным озерком с плавающими в нём белыми лилиями и жёлтыми кувшинками. В дальнем углу была оборудована специальная площадка для барбекю, сложен мангал из красного кирпича.

В какой-то миг женщина, очевидно, почувствовав чужой взгляд, резко выпрямилась и строго поглядела на Лапшева.

– Мужчина, – сказала она, сердясь, и вдруг запнулась, глядя растерянными глазами на Евгения Сергеевича. – Жека? – пробормотала женщина, и выронила из ослабевших пальцев чашку с клубникой.

– Валька?! – воскликнул удивлённо Лапшев и заулыбался, не сводя с неё загоревших глаз. – Ты… зачем сюда? – спросил он: более глупого вопроса в этот момент нельзя было и придумать.

– Живу я здесь, – ответила она серьёзно и, спохватившись, что стоит перед ним раздетая, застеснялась. – Извини, я сейчас. – Женщина кинулась в дом, неловко вскидывая на бегу полные ноги. Её большие груди и обширные ягодицы заманчиво колыхались. Вернулась она уже в лёгком голубеньком сарафане на бретельках. – В дом не могу пригласить, – виновато улыбнулась она. – Муж ревнивый. А ты что здесь делаешь?

– Соседи мы теперь.

– Надо же, – она удивлённо вскинула брови, одновременно слегка наклонив голову, как бывало в юности. У Лапшева тотчас сладостно защемило в груди, он негромко произнёс:– А ты всё такая же.

– Какая такая? – спросила постаревшая Валька с игривой тональностью, словно и не было у них позади долгих сорока с лишним лет расставания. – Какая такая? – повторила она.

– Красивая.

– Не свисти, – усмехнулась Валька, – старость никого не красит.

Они ещё долго стояли разделённые оградой, и много говорили обо всём и ни о чём, специально отдаляя неминуемые минуты выяснения, внутренне переживая и даже боясь этой минуты. Но она всё равно настала: в какой-то момент взгляд у Валентины стал отчуждённым, она криво улыбнулась и, стараясь унять в голосе дрожь, хрипло сказала:

– Что ж ты, Евгений Сергеевич, меня по деревне-то ославил? Разлюбил, мог бы и написать. Я бы поняла, не дура. Куда ж мне до городской. Мне как сказали, что ты жену из армии привёз, так мне свет не мил стал. Я и завербовалась на Сахалин. Ты-то как теперь живёшь? Счастлив ли… с городской женой?

– Ты чего? – оторопел Лапшев. – Мне в армию писали, что у тебя другой парень появился. Тебя с ним в горсаду на танцах видели. Двоюродная сестра врать не будет. Ей это не надо. Я даже застрелиться из автомата хотел, да товарищи не дали.

– И ты по-ве-рил? – низким стонущим голосом сказала она, и столько в нём было неутешительной тоски, что Лапшев стушевался и пробормотал: – Знаешь, как мне было больно?

– Знаю, – ответила женщина тихо. – Только это был не мой парень, а подружки Катьки. Она вечно опаздывала, и мы её ждали.

– Ты прости меня, Валь, – дрогнувшим голосом попросил Лапшев и вдруг стал на колени, вцепившись побледневшими пальцами в ячейки ограждения. – Прости.

– Что ж, – ответила она, вытирая ладошками заплаканное лицо, – теперь не исправить. Всё в прошлом осталось.

Они разошлись поздно: в небе уже густо высыпали яркие звёзды, и тёплая синяя мгла окутала всё вокруг. Евгения Сергеевич до рассвета просидел на своём пороге, с тяжёлым чувством размышляя о том, как могла бы сложиться его жизнь, если бы тогда он не поторопился жениться на Верочке. Любил ли он её? Сейчас он в этом уверен не был.