И тут случилось самое страшное, что собственно и должно было случиться: справа, где лес выступал небольшим мыском, как будто специально поджидая, выбежали четыре отощавших волка и понеслись наперерез.
– Быстрее! – закричала напуганная девушка, и принялась лыжной палкой ошалело бить мерина по потным бокам, хоть он и без того нёсся на пределе сил почувствовав опасность. От него валил клубами пар, и очень громко ёкала селезёнка, отчего становилось ещё страшнее. – Ну, быстрее, пожалуйста!
Волки неумолимо приближались, и скоро Любе показалось, что она даже различает в злых глазах хищников отражённую луну. Это было настолько жутко, что её передёрнуло от отвращения.
– Мамочка родная! – вскрикнула девушка, глядя на распластанных в беге волков, словно загипнотизированная.
Жалобный визг Цыганка, запыханно бежавшего следом за санками с высунутым языком, вывел её из оцепенения.
Люба торопливо намотала вожжи на левую руку, схватила ружьё, направила в сторону волков и нажала курок. Тишину разорвал громкий выстрел, эхо от которого долго металось в глубине леса, будто раскаты грома. Люба нажала опять, и очередной грохот потряс застоявшийся морозный воздух. И хоть оба раза девушка промахнулась, волки сбились с темпа и на какое-то время отстали.
Люба и сама не заметила, как Молчун вынес санки со своими перепуганными пассажирами на проезжую дорогу и теперь нёсся по ней, откинув хвост на сторону и развевая гриву. Хищники находились в замешательстве недолго и снова пустились в погоню. Срочно требовалось перезарядить ружьё, но мешали вожжи.
– Саша, родной, держи вожжи! – крикнула она заполошным голосом, и столько было в нём умоляющей интонации, что замёрзший парень нашёл в себе силы самостоятельно приподняться и протянуть руку. – Д-давай.
Волки находились в какой-то сотне метрах, и Люба принялась судорожно перезаряжать настывшее ружьё. Пальцы не слушались, двустволка неожиданно выскользнула из рук, ударилась о деревянный край санок, и упала на дорогу.
Хищники настигали, уже были явственно видны оскаленные пасти. Цыганок, обмирая от ужаса, нёсся впереди волчьей группы, прижав уши и глядя жалостливыми, полными слёз глазами на хозяйку.
Беда, как известно, одна не ходит.
– Л-люба, – не сразу расслышала девушка Сашин слабый голос, – я в-вожжи в-выронил.
Девушка резко обернулась: вожжи волочились по снегу между мерином и санками. Каждый миг задние ноги Молчуна могли в них запутаться и тогда всем конец. Недолго думая, Люба с вытянутыми руками плашмя упала вперёд, успев ухватиться за вожжи и уже не видела, что творилось позади.
– Ох и наделала я тогда в деревне шороху своей пальбой, – закончила рассказывать Люба. – Все наши мужики из домов повыскакивали с ружьями, никак не поймут в чём дело: выстрелы гремят, голодные волки воют. Врать не буду, досталось мне от родителей по первое число, – засмеялась она. – Зато они разрешили мне жить в интернате, раз такая у меня сумасшедшая любовь случилась. С тех пор мы с Сашей и не расстаёмся, счастливо жизнь прожили, никогда не ссорились. Только вот ребёночка нам Бог не дал. Сильно он тогда застудился… ну, вы сами понимаете. А сейчас вирус его подкосил, не дай Бог, что случиться. Умру я без своего Саши, – призналась женщина и стеснительно улыбнулась.
– Давайте, я вам с мужем книгу подарю, – предложил я. – Фамилию подскажите, пожалуйста, пожелания напишу.
– Напишите, просто Любе К. – смутилась моя новая знакомая и вдруг оживилась: – А пёсик наш вернулся из леса где-то дня через три, живой и невредимый. Вот кто страху-то натерпелся!
Надо ли говорить, что на презентацию книги я опоздал. Но история, пожалуй, того стоит.
НЕСОСТОЯВШЕЕСЯ ЗАМУЖЕСТВО
Галина Михална гостила в городе у двоюродной сестры и перед обедом отправилась в магазин за хлебом. Возле булочной она и познакомилась с этим мужчиной.
Мужчина ей понравился: статный, высокий, со стильной стрижкой ёршиком и аккуратными усиками. Его благородная седина очень гармонировала с рубашкой небесного цвета с короткими рукавами, со светлыми брюками и такого же цвета туфлями. Приятно посмотреть, хоть и видно, что ему далеко за шестьдесят.
– Стоит такой ухоженный дядечка, – как потом она рассказывала сестре Наде о своём нечаянном знакомстве, – и на меня смотрит, вот так, – она показала, как он смотрел: вытаращила глаза и принялась быстро-быстро хлопать подкрашенными ресницами.
Надя громко рассмеялась, а отсмеявшись знающе заявила:
– Втюрился.
– А что, – мигом подбоченилась жизнерадостная по характеру Галина Михална, – я ещё ничего, в самом соку.
– Вот и замути с ним, – всерьёз посоветовала сестра, – женщина ты одинокая, свободная.
Галине Михалне было чуточку за шестьдесят, но выглядела она тоже довольно привлекательно: каштановый, насыщенный цвет волос, скрывающий предательскую седину, подретушированные глаза с поволокой, алые напомаженные губы, искусственные румяна на пухлых щёчках. Выходить в свет без макияжа она считала вообще неприличным и даже наказывала похоронить себя непременно накрашенной. А ещё имела такие заманчивые очертания пышной фигуры, что встречные мужчины всегда оборачивались в след.
Этот тоже видно, позарился на её аппетитную фигуру. Только вот знакомство у них уж больно скомкано произошло, толком так и не успели поговорить. А всё из-за её дурацкой стеснительности.
Галина Михална прихватила с собой в магазин не свою дамскую сумочку, с которой обычно везде ходила, а большую хозяйственную – на случай, если вдруг придётся прикупить ещё что-нибудь помимо хлеба. А тут некстати и нарисовался этот интересный мужчина. Набирать при нём много продуктов Галина Михална постеснялась, чтобы он не подумал: вот, мол, припёрлась оголодавшая деревенская баба и скупила едва ли не весь магазин. Позору тогда точно не оберёшься, а ведь ей очень хотелось казаться городской. По этой простой причине она даже не стала брать цельную буханку хлеба, а довольствовалась половиной. А ещё побоялась, что он предложит помочь донести тяжёлую сумку до квартиры и узнает, что она не местная.
И Галина Михална в своих подозрениях не ошиблась: когда выходили из магазина, мужчина галантно придержал тугую дверь, а потом поинтересовался, скрывая улыбку:
– Хлебушек закончился?
– Это я не себе, – смутившись, почему-то не призналась Галина Михална, – это моей любимой тётушке. Я-то мало ем, а ей мякиш подавай, зубов вовсе не осталось. Девяносто годков стукнуло бабушке.
– Меня Александр зовут, – спохватился мужчина и протянул крепкую сухую ладонь.
– Галина Михална, – ответила она и не успела ничего предпринять, как этот Александр быстро наклонил свою породистую голову и поцеловал её пухлую руку возле запястья. – Вы обворожительны!
Галина Михална ещё больше смутилась, покраснев так сильно, что заметно было сквозь румяна. От этого она пришла в замешательство, грубо вырвала руку, и вдруг осознав, что приличные женщины так не поступают, соврала, не давая ему повода подумать о себе как о неумной деревенской бабе:
– Я живу в своей квартире, здесь неподалёку и не надо меня провожать.
Она резко развернулась и торопливо зашагала прочь, напряжённо глядя перед собой, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не оглянуться. И только зайдя за угол ближайшего дома, Галина Михална смогла перевести дух. Прислонившись спиной к прохладной стене, она недолго постояла, а затем украдкой выглянула, – мужчина даже не сдвинулся с места, видно был настолько озадачен её скорым уходом, затем пожал плечами и тоже пошёл домой.
– Клуша деревенская, – сердито обозвала она себя, сгорая от стыда за своё дурацкое поведение.
Впрочем, другого поведения от неё ждать не приходилось. Покойный муж-милиционер имел суровый характер, супругу телячьими нежностями не баловал, часто орал не по делу, ссылаясь на нервную работу, мог и руку поднять. А чтоб вот так кто-то женщинам руки целовал, такое она видела лишь в кино.
– Дура ты, Галька, – прошамкала престарелая тётка, нечаянно подслушав из своей комнаты разговор между дочерью и племянницей – зубы у неё хоть и отсутствовали, зато слух был отменный, – человек к тебе всей душой, а ты к нему задом.
– Не велика важность, – отмахнулась от матери дочь, – если он влюбился, то простит.
На другой день Галина Михална ещё до открытия хлебного магазина сидела на скамейке напротив. Пристроившись на краешке, чтобы в случае чего незаметно сбежать, поджидала вчерашнего ухажёра. С запада медленно находила тёмная дождевая туча. Галина Михална лишь на минутку отвлеклась, взглянув в ту сторону, откуда наволакивало, и не заметила, как он подошёл сам.
– Здравствуйте, Галина Михайловна, – вдруг рядом пророкотал знакомый баритон.
– Здравствуйте Александр, – встрепенулась она.
По нему не было заметно, что он сердился, а даже рад её видеть. Это придало влюблённой женщине решимости, она поспешно поднялась со скамейки, снизу вверх заглядывая в его серые глаза, виновато сказала:
– Я вчера с вами так грубо обошлась. Простите меня ради бога.
– Это лишнее, – ответил он, снисходительно улыбнувшись. – А я вас в окно увидел, я в том доме живу.
Они присели на скамейку, завели неспешный разговор ни о чём. Неожиданно громыхнул гром, потемневшее небо прочертила зигзагообразная молния, и припустил тёплый ливень.
– Давайте ко мне! – предложил Александр, по-мальчишечьи отчаянно ухватил Галину Михалну за руку и они прямо по лужам побежали к его дому, хохоча как ненормальные.
Дождь хоть и быстро закончился, зато пролил обильно, и пока влюблённые добрались, успели основательно вымокнуть.
– Это ничего, – сказал Александр, оглядывая затуманенными глазами её пышную фигуру, плотно облегающую мокрым платьем, словно она стояла обнажённая, – это мы быстро поправим!