Городок, что зовется Гармони

Лайам заглянул в холодильник. Миссис Орчард, как видно, прибрала там, перед тем как лечь в больницу, ничего скоропортящегося – ни молока, ни мяса, ни фруктов. Банка майонеза, банка джема, почти пустая коробочка маргарина, упаковка заплесневелого чеддера – Лайам выбросил его в мусорный пакет под раковиной. Пакет был пустой: то ли миссис Орчард вынесла мусор перед отъездом, то ли уборщица приходила. Десяток яиц. Лайам разбил одно на пробу, скривился от вони, а потом одно за другим раскокал остальные и смыл в раковину – он не ожидал, что это будет непросто, пришлось поработать вилкой, проталкивая их в слив.

Если покупаешь яйца, значит, ты уверен, что вернешься домой, что уезжаешь всего на несколько дней. Он представил, как миссис Орчард (такая же, как на фотографиях, только старше) жарит омлет и ест за маленьким кухонным столом или в гостиной перед телевизором (как собирался есть он), радуясь, что ее больничные мытарства наконец позади. Интересно, когда она поняла, что домой уже не вернется?

Он сварил себе кофе, подсластил двумя ложками сахара – раз нет молока, так хотя бы сахара побольше – и отнес вместе с банкой печенья в гостиную. Целый час он грыз печенье, глядя, как мерцают на телеэкране зыбкие фигуры. В десять вечера поднялся наверх. Угадав, где комната миссис Орчард (самая обжитая), не стал там ничего трогать, а прошел в самую дальнюю. Поставив на стул чемодан, отыскал в нем зубную щетку. Почистил зубы над треснутой раковиной в ванной и вернулся в комнату.

Постель, к немалому его облегчению, оказалась застелена; он разделся, бросил одежду на пол возле кровати и забрался под одеяло. Полежал с минуту, впервые ощутив в полную силу, до чего он вымотался, затем выключил ночник, и в тот же миг на него обрушились все мысли, которые он с трудом держал в узде по дороге на север. Медленное, неуклонное разрушение брака, решение разойтись, дележ дома, растянувшийся на месяцы, и последний достопамятный вечер в их бывшем доме, когда они решали, кому что достанется.

Забирай, тебе всегда это было дороже, чем мне.

Это тебе подарок на день рождения, я для тебя покупала. Бери себе.

Не хочу. Оставь себе или выбрось.

Книги, пластинки, сувениры – греческая ваза, память о долгожданном отпуске, от начала до конца изгаженном ссорами и обидами. Постельное белье, столовые приборы, обеденный сервиз. Фиона заворачивает в газету хрустальные фужеры (свадебный подарок ее любимой тети) и второпях ломает у одного ножку. Ее жгучие слезы. Их брак, расчлененный, четвертованный, уместился в картонные коробки – семь ей, четыре ему (и вот они стоят на полу посреди гостиной).

Вскоре он отчаялся уснуть. Включил ночник, встал с постели и, расстегнув молнию на кармане чемодана, достал письмо миссис Орчард восьмилетней давности, найденное в глубине ящика стола, когда они с Фионой делили осколки брака. Он сел на кровать, достал письмо из конверта и разложил на коленях.

Дорогой Лайам!

Ты меня, наверное, почти не помнишь, тебе было три года, когда твои родители поселились рядом с нами в Гуэлфе, а когда мы виделись в последний раз – всего четыре. Но в это недолгое время ты занимал очень важное место в моей жизни и в жизни моего мужа Чарльза, вот я и решила тебе написать.

Чарльза не стало три месяца назад, в начале марта. Стоило бы написать тебе сразу, но я очень горевала после его смерти. У него случился приступ аппендицита, понадобилась операция, а после наркоза он не проснулся. Я подумала, что если ты его все-таки помнишь, то нужно сообщить тебе о его смерти.

Как видишь, я переехала из Гуэлфа в Гармонию, что на севере Онтарио. Здесь живет моя старшая сестра, и она любезно пригласила меня к себе.

Не знаю, дойдет ли до тебя это письмо – отправляю его на старый адрес твоего отца, что нашелся у Чарльза. Пишу тебе с надеждой, в благодарность за ту радость, что ты дарил Чарльзу и мне.

От всей души надеюсь, что ты счастлив и доволен жизнью, Лайам. Я часто вспоминаю, как мы проводили время вместе, и воспоминания греют мне душу.

Всегда любящая тебя

    Элизабет Орчард

Лайам спрятал письмо в конверт и оставил на столике у кровати. Миссис Орчард и ее мужа он помнил смутно, но помнил, что они тепло к нему относились и он подолгу у них гостил. И еще помнил, как сильно однажды расстроился, когда его от них уводили, – видимо, накануне переезда семьи в Калгари. Впрочем, он был тогда совсем мал, откуда он мог знать, что расстается с ними навсегда?

Письмо, найденное в ящике стола, он успел перечитать раз пять-шесть. Восемь лет прошло с тех пор, как он его получил, и сколько всего пережито за эти восемь лет – развод, пущенная под откос карьера, – а сейчас, сидя на кровати в доме миссис Орчард, вспомнил он и еще одну неприятность, связанную с этим письмом, – когда оно пришло, они с Фионой рассылали приглашения на свадьбу, и письмо послужило поводом для ссоры.

Оба недавно устроились на работу в Торонто, Фиона юристом, Лайам бухгалтером. Хорошие должности, приличные деньги, и это только начало. Хлопот у них было невпроворот – переезд из Калгари, покупка дома, свадьба, – и Фиона, как более дисциплинированная, предложила разделить обязанности. Лайам, кроме всего прочего, взял на себя покупку дома, а Фиона – свадебные хлопоты.

Было, однако, среди свадебных приготовлений и то, что мог сделать только Лайам, – скажем, написать приглашения своим родным и друзьям, и Фиона, опять же как более дисциплинированная, назначила ему срок. И этот срок наступил.

Письмо ждало его на столике в прихожей, когда он вернулся с работы. На конверте стояло его имя, но отправлено письмо было на рабочий адрес отца, в Университет Британской Колумбии, с пометкой аккуратными печатными буквами: «Прошу переслать». Ни имени отправителя, ни обратного адреса, и почерк незнакомый – красивый, чуть старомодный, с наклоном. Не зная, что и думать, Лайам открыл письмо, увидел внизу подпись миссис Орчард и тотчас перенесся на тридцать лет назад.

Письмо он прочел тут же, стоя в прихожей. Весть о смерти мистера Орчарда потрясла его так, как он и сам не ожидал, притом что об Орчардах он не вспоминал почти тридцать лет. Но, судя по письму, он был им дорог, и в ту минуту он всем сердцем почувствовал, что и сам ими дорожит. Он решил ответить не откладывая.

– Где у нас бумага для писем? – спросил он. Фиона была на кухне, готовила ужин. У них был уговор: она стряпает, Лайам моет посуду.

– В верхнем ящике стола слева.

Лайам нашел бумагу и ручку, принес их на кухню, сел за маленький круглый столик с пластиковым верхом и начал писать.

Дорогая миссис Орчард!

Только что получил ваше письмо, и мне очень жаль…

Он скомкал страницу и начал заново.

Дорогая миссис Орчард!

Он задумался.

– Ты не ту бумагу взял, – сказала Фиона. Она макала отбивные в мисочку с размешанным яйцом, а потом обваливала в сухарях.

– Что? – встрепенулся Лайам.

– Это обычная писчая бумага. А для приглашений – светло-голубая.

– Это не приглашение. Я на письмо отвечаю. Только что получил – от одной знакомой, я ее помню с детства. У нее муж умер.

– Ох, как жаль.

Лайам вновь взялся за перо. Он хотел написать от души – добавить воспоминаний о мистере Орчарде, приятных и дорогих, разделить их с миссис Орчард. Только вот воспоминания оказались очень смутными – не воспоминания даже, а ощущения.

– Может, лучше сначала приглашения напишешь, а потом письмо? – предложила Фиона. – Чтобы не отвлекаться.

– Хочу побыстрей отправить, – рассеянно ответил Лайам.

– Одно другому не мешает. Но если сначала заняться приглашениями, то никуда спешить не придется, тебе же проще.

– Мне и сейчас спешить некуда, я все успею.

Помню, как весело нам было вместе…

Он скомкал листок, потом снова расправил – сгодится на черновик.

– Лучше бы с приглашениями сперва разобрался, честное слово, – настойчиво указала Фиона.

– Хочу сначала письмо написать. Это важно.

Зря он это сказал. Он тут же пожалел о своих словах, но тревога из-за письма вылилась в злость на все подряд.

– Ага, все с тобой ясно, – сказала Фиона. – Понимаю. Вот что для тебя важно.

Лайам прикрыл глаза. Ну пошло-поехало, подумал он. Красивая, умная, с юмором, Фиона была при всем при том крайне обидчива – другой такой он не встречал.

– Ты же знаешь, я совсем не то хотел сказать.

– Что хотел, то и сказал.