Вор

– Думаешь, каждому в городе надо знать, что ты работаешь на короля?

– А почему бы и нет?

– Ты, когда хочешь что-нибудь украсть, заранее объявляешь об этом на весь город? – Он на миг задумался. – Ты – да. А я не собираюсь.

– А почему бы и нет? – снова спросил я.

– Не твое дело. Держи язык за зубами, понял?

– Конечно, – пожал плечами я.

Мы снова тронулись в путь, и сгусток людей и лошадей, уже начавший собираться вокруг нас на узкой улице, рассеялся. Я наклонил голову, чтобы скрыть улыбку. Лошадь послушно трусила вслед за волшебником.

* * *

У южных ворот мы снова нырнули в прохладный туннель, на сей раз гораздо длиннее, чем в мегароне. Он шел под пологим земляным валом и новой городской стеной. Потом опять вынырнули на солнечный свет. Город, конечно, за стенами не кончался. Захватчики, народ деловитый и рассудительный, принесли городу процветание, и он давно выплеснулся за прежние границы. Мы ехали мимо красивых купеческих домов, чьи обитатели предпочли покинуть городскую тесноту. Над стенами, ограждавшими сады, покачивались цитрусы, инжир, миндаль. В тени деревьев прятались веранды. С высоты лошадиных спин мы могли украдкой заглядывать в частную жизнь, обычно скрытую от посторонних глаз. Я бы предпочел залезть на стену и присмотреть себе добычу. Мне не нравилось, что, едва глаз зацепится за что-нибудь интересное, как вся картина исчезает за темно-зеленой листвой апельсинового дерева.

За виллами потянулись фермы. По обе стороны от нас, насколько хватало глаз, раскинулись идеально ровные поля. Похоже, до самого подножия Гефестийских гор, видневшихся вдалеке, мы не встретим ни единого пригорочка. Где-то справа, в той стороне, где море, должна протекать река Сеперкия, но она не была видна даже с лошади. Я привстал в стременах. Вдали зеленела полоска деревьев – должно быть, она окаймляет берега, скрывая водную гладь. Через мгновение колени задрожали, пришлось снова сесть. Лошадь недовольно фыркнула.

– Не тяни за поводья, – посоветовал тот, что ехал справа.

Я поглядел на кожаные полоски, лежавшие в ладонях, и выпустил их совсем. Лошадка, видимо, и без меня знала, куда идти. Мимо нас одно за другим тянулись луковые поля, иногда их сменяли участки поменьше с огурцами или арбузами. Арбузы успели вырасти величиной с мою голову, так что до конца лета, по-видимому, оставалось меньше, чем я предполагал. Долгонько же я выбирался из тюрьмы.

Стояла жара. Пассатные ветра, обычно дующие в конце лета с северо-запада, еще не пришли, и в застывшем пейзаже не колыхалась ни травинка. Солнце палило нещадно, и даже пыль не давала себе труда подняться с земли. Мы проехали мимо крестьянского дома с небольшой оливковой рощицей. Серебристая листва казалась вырезанной из камня.

В городе мне хотелось раскрыть объятия солнечному свету и завернуться в него, как в одеяло. Я вертелся в седле, подставляя кожу под теплые лучи. Поначалу это было приятно, но, когда город почти скрылся за горизонтом, стало казаться, что толстая корка грязи и засохшего пота, покрывавшая тело, усохла размера на два и стала тесна. Я чесался с головы до ног. Следом за мной над дорогой тянулся шлейф тюремной вони, и, по-моему, это не нравилось даже моей лошади.

Я заметил, что всадники, ехавшие по обе стороны от меня, постепенно отстраняются все дальше и дальше.

Я окинул взглядом наш отряд. К волшебнику я уже присмотрелся. Справа от меня ехал солдат, который посоветовал не тянуть за поводья. Его профессия угадывалась сразу, потому что из-под клапана седельной сумки еле заметно торчал меч. Видимо, это и есть тот самый Поль, к которому обращался волшебник во дворе, ведь остальные двое совсем мальчишки. Один чуть помоложе меня, а другой, кажется, на несколько лет старше. Понятия не имею, почему их взяли с нами. У старшего тоже был меч в ножнах, и он, если потренируется, возможно, сумеет перерубить пополам соломенное пугало, но от младшего, похоже, никакого толку не жди. Ребята явно из хороших семей, а не из слуг. Интересно, не братья ли? Как и волшебник, они были одеты в просторные темно-синие туники, развевавшиеся над поясом. У старшего волосы потемнее, а лицо покрасивее. Похоже, он и сам это знал. Он ехал слева от меня и при малейшем ветерке морщил нос, но ни разу не удостоил меня ни единым взглядом. Парень помоложе держался позади меня, и всякий раз, обернувшись к нему, я наталкивался на его внимательный взгляд. На первое время я прозвал их Пустозвон Старший и Пустозвон Младший.

Жара стала невыносимой, и с каждым лошадиным шагом я уставал все сильнее и сильнее. После многих часов в седле я вдруг понял, что, если мы не остановимся, я неизбежно свалюсь.

– Я устал, – проговорил я. – Устал.

Ответа не было. Волшебник даже не повернул головы, поэтому я решил спасаться сам. Соскользнул с лошади вбок, рассчитывая, что оставшаяся наверху нога последует за мной. Так оно и вышло, хотя и не очень изящно: когда я коснулся земли, лошадь не сбавила шагу, и пришлось прыгать на одной ножке, пока вторая не опустилась. Как только обе ноги утвердились на дорожной пыли, я головой вперед ринулся в траву у обочины. Ступил в канаву, выбрался, рухнул на колени, потом на живот и больше уже не шевелился.

Солдат, должно быть, пулей кинулся ко мне. Падая, я почувствовал, как его пальцы хватают меня за рубашку. Все остальные тоже спешились, перешагнули через канаву и выстроились полукругом около меня. Я на миг приоткрыл глаза, взглянул на их сапоги и опять зажмурился.

– Волшебник, что с ним стряслось? – спросил, наверное, тот, что помоложе.

– Боги его разрази. Мы только на полпути к Метане, а я хотел к вечеру добраться до Матинеи. Он устал, только и всего. Выбился из сил. Недокормленный. – Кто-то попытался ткнуть меня сапогом. – Нет, оставь его в покое.

Ох, слава богам, подумал я. Они решили оставить меня в покое. Сейчас мне хотелось только одного – до скончания века лежать на сухой колючей траве ногами в канаве. Из меня получится неплохой верстовой столб, решил я. Доедешь до вора, значит, ты уже на полпути к Метане. Где бы она ни была, эта Метана.

Но они меня не оставили. Расседлали лошадей, достали еду и сели подкрепиться. А я спал.

Когда солнце стало клониться к закату, Поль ногой растолкал меня. Я приоткрыл глаза и долго не мог понять, где нахожусь. Не в постели, это точно. И не дома. В тюрьме мне несколько раз доводилось просыпаться в таком же состоянии, не понимая, где я. Хотелось вскочить и осмотреться, но я старался лежать смирно, чтобы цепи не натирали старые синяки. Вот и сейчас я по привычке подавил этот первый порыв, но потом вспомнил, что цепей на мне уже нет. Я прикрыл лицо рукой и весьма убедительно застонал. Чувствовал я себя на удивление хорошо. Проголодался как собака, но голова работала ясно. Я сел, потер затекшее лицо, на котором остался грубый след от травы.

Под аккомпанемент моих стонов и жалоб Поль одной рукой взгромоздил меня обратно на лошадь, и мы снова тронулись в путь. Волшебник ехал возле меня и попеременно вручал куски сыра и хлеба, на ходу отламывая от буханки. Одной рукой я ел, а другой держался. Лошади – самый кошмарный вид транспорта. Мне хотелось спросить, почему они не взяли повозку, но рот был занят едой.

Мы прибыли в Метану на закате. Это был небольшой городок на перекрестке дорог – всего лишь несколько домиков да постоялый двор. Мы не остановились. Ехали дальше, пока совсем не стемнело. Луна светила тонким полумесяцем, солдат спешился и повел коня под уздцы. Шагал он медленно, чтобы не упасть в придорожную канаву, и остальные лошади следовали за ним.

В ночном воздухе стояла прохлада, и мой чудесный освежающий сон уже развеялся без следа. Я с трудом удерживался на узкой лошадиной спине и мечтал, чтобы седло превратилось в удобное кресло. На каждом шагу я клевал носом, то роняя, то вскидывая голову. У волшебника, должно быть, глаза были как у вора: он велел Полю остановиться, спешился и пошел рядом со мной, положив руку на колено. Если я засыпал, он встряхивал меня, и весьма чувствительно, а время от времени больно щипал.

Наконец мы пришли в Матинею. Она была ненамного больше Метаны, но здесь сходилось сразу несколько дорог. На перекрестке стояла двухэтажная таверна, ворота вели в закрытый двор. Как только мы въехали, подошел конюх забрать лошадей. Мы спешились, Поль тотчас же оказался рядом со мной и крепко взял за плечо. Ему это не составляло труда, потому что мое плечо едва доходило ему до груди. Иногда меня раздражает, что я такой маленький. Вот и тогда я разозлился, попытался стряхнуть его руку, но она не шелохнулась.

Волшебник представился странствующим землевладельцем и заявил, что заранее послал гонца, чтобы тот забронировал нам комнаты. Хозяин был счастлив нас видеть, и мы дружно прошествовали к дверям. Но супруга хозяина при моем приближении наморщила носик, а когда я дошел до дверей, громко запротестовала.

– Вот этот, – ткнула она пальцем, – воняет как свинья! Ни за какие коврижки он не войдет в мою таверну и не ляжет спать на моих чистых простынях.

Ее муж в отчаянии заламывал руки, пытаясь успокоить супругу, но тщетно.

– Только через мой труп! Будь он даже хоть сын вашей светлости. – Она поклонилась волшебнику. – Хотя надеюсь, это не так.

Кровь хлынула мне в лицо, я покраснел до ушей. Под крики протестующего мужа волшебник повел переговоры с трактирщицей. Нет, он не допустит, чтобы я спал в амбаре, но меня можно уложить на полу, предложил он. Дал еще одну серебряную монету и пообещал, что я немедленно вымоюсь. Хозяйка рассказала, где во дворе устроена водокачка, и Поль тотчас же меня увел.

Водокачка стояла посреди внутреннего двора. С двух сторон тянулись конюшни, третью сторону замыкала стена, на четвертую выходила задняя дверь таверны. Место было отнюдь не укромное и плохо подходило для принятия ванны. Мы подошли к водокачке. Поль ухватил мою рубаху за бока и дернул вверх. Я поспешно вытянул руки по швам, чтобы она не снялась через голову. Ткань затрещала в его могучих ладонях. Он снова потянулся ко мне, но я отскочил. Сонливости как не бывало.

– Сам справлюсь, – огрызнулся я.

– Уж постарайся, – буркнул он и налег на рычаг водокачки. Из трубы на уровне моего пояса хлынула вода. Я стянул тунику и бросил на камни. Потом скинул башмаки. Носков под ними не было, так что следом полетели штаны. Вода, хлеставшая на булыжную мостовую и мне на ноги, была ледяная, и под грязью выступила гусиная кожа. Дрожа и чертыхаясь, я нырнул под струю.

Пока я плескался, подошел младший Пустозвон. Он держался поодаль от холодных брызг.

– Положи все это туда, где посуше, – велел Поль, – и принеси из конюшни пару пустых мешков.

Когда Пустозвон вернулся, Поль взял у него один из мешков и сунул мне, а вместе с ним квадратный кусок мыла. Присев на корточки возле водяной струи, я намочил тряпку и потер мылом. Сразу выступила густая пена, и я с удивлением принюхался. Ну и ну! Да ведь это же благовонное мыло самого волшебника. Пустозвон Младший, должно быть, извлек его из седельного вьюка.

Я долго растирался мешковиной, смывая вековые отложения грязи. Соскребал изо всех сил, ополаскивался и снова намыливался. Только бы Поль не прекратил качать! Повозил тряпкой по затылку, по плечам, насколько смог дотянуться, снова и снова стал растирать лицо. Пусть мой нос станет поменьше – ну и ладно, лишь бы был чистый.

Младший Пустозвон стоял и смотрел, не сводя глаз. Интересно, что он обо мне думает. От железного обруча на поясе остались темные синяки, я был с ног до головы искусан блохами и покрыт болячками, но хуже всего было одно запястье. Там, где наручники натирали, остались ссадины, покрытые коростой. Они резко чернели на побледневшей в заточении коже. Избавившись от большей части грязи и прополоскав волосы, я присел перед струей и стал пристраивать израненные руки так, чтобы вода не очень сильно била по ним. Ссадины кое-где воспалились, надо бы их прочистить, но это будет дело болезненное. Я весь дрожал от холода и стиснул зубы, чтобы не слишком громко стучали.

Поль обошел водокачку, склонился надо мной и осмотрел ссадины. Струя воды ослабла.

– Оставь, – велел он. – Я ими потом займусь. – Он дал мне еще кусок мешковины, чтобы вытереться, а потом вручил охапку одежды: штаны, рубаху, тунику, пару крепких рабочих башмаков. Я оглянулся, ища свои шмотки, и увидел, как младший Пустозвон нырнул с ними в конюшню.

– Эй! – заорал я. – А ну верни!

Он неуверенно оглянулся:

– Волшебник велел сжечь это.

– Только не башмаки!

Пустозвон поглядел на кучу тряпья у себя в руках и наморщил нос.

– Ну хорошо, бери, но если волшебник велит сжечь, то отдашь обратно.