Штормовые времена

– Почему бы ей не предпринять что-нибудь, чтобы порадовать ребенка, а не хлопотать вокруг нее, словно растерянная курица! – на второй день воскликнула Аделина. – Право же, Филипп, меня ужасно раздражает эта женщина. Скажу братьям, чтобы они подружились с Мэри. Для юной девушки так выглядеть неестественно.

Так она и сделала. Но прежде чем мальчикам удалось уговорить Мэри отойти от матери, прошло несколько дней. Миссис Камерон и вправду не желала выпускать дочь из виду. Когда Мэри наконец отправилась прогуляться по наклонной палубе, поддерживаемая с каждой стороны Конвеем и Шолто, она казалась скорее встревоженной, чем довольной. Они составляли необычное трио: мальчики в их элегантной новой одежде и девочка в запятнанном дорожном платье; юноши с горящими глазами, интересующиеся всем, что происходит вокруг, и девочка, казалось, погруженная в сон; мальчишки беспрестанно подтрунивали над ней, она же переводила взгляд с одного лица на другое и, похоже, не понимала, о чем они говорят.

Еще один пассажир, с которым подружились Уайтоки, был англичанин, мистер Уилмот; как и они, он собирался обосноваться в Канаде. Это был высокий, худой, ладно скроенный человек с резкими чертами лица и короткими бакенбардами. Он был сдержан, говоря о себе, но свободно говорил о политике. Он и оба ирландца вскоре стали для других развлечением, ведя беззлобные споры. Мистер Уилмот был ироничен, блистал остроумием, ирландцы веселы и способны на самые неожиданные преувеличения.

Мысли Аделины были заняты желанием свести мистера Уилмота и миссис Камерон. Им, двоим одиноким людям (мистер Уилмот временами казался мрачным), не помешало бы соединить свои жизни. И каким защитником, каким отцом он мог бы стать для маленькой Мэри. Она чувствовала, что миссис Камерон скорее грустит из-за утраты мужа, чем убита горем. Она совершенно помешалась на ребенке. «Как женщина может предпочесть быть матерью, а не супругой?» – думала Аделина, восхищаясь силой и красотой Филиппа. Не она. Только не она! Для нее муж всегда останется превыше всего. Она презирала женщин с сильно развитым чувством материнства.

Неделю они плыли при ясной погоде. Затем усилился встречный ветер; корабль боролся с ним и с высокими зелеными волнами, которые обрушивались на нос, окутывая его брызгами. Оставаться на палубе стало уже невозможно. Пассажиры были вынуждены проводить много часов внизу, где царила не только духота, но и запахи и шумы, доносившиеся из общей каюты. Няня заболела морской болезнью, и Аделина взяла на себя заботу о ребенке. Миссис Камерон и Мэри обожали маленькую Августу и брали на себя большую часть хлопот. Но ночью малышка вела себя беспокойно, и Аделина с Филиппом не высыпались.

Как-то ненастным вечером они собрались разойтись по койкам пораньше, и вдруг в дверь постучали и раздался голос Конвея:

– Филипп, утечка!

– Что? – крикнул Филипп, продолжавший расстегивать жилет.

– В обшивке трещина. Льет вода.

Наверху послышались тяжелый топот и крики офицеров.

Аделина побледнела. На ее руках тихо похныкивал ребенок.

– Корабль тонет? – спросила она.

– Конечно, нет. Не волнуйся, – ответил Филипп и распахнул дверь.

Конвей стоял в коридоре, держась за медные поручни, протянутые по стенам. На нем был яркий халат, и, даже несмотря на волнующий момент, Филипп заметил, как тот усиливает сходство Конвея с бубновым валетом.

– Они спускают паруса! – закричал Конвей, но его голос прозвучал не громче шепота. – Ужасный шторм.

Брат, зеленый от морской болезни, стоял за его спиной, вцепившись в поручень. Аделина сказала:

– Заходи и ложись на мою койку, Шолто. Ты должен остаться с ребенком, пока мы сходим к капитану.

Мальчик послушно ввалился в каюту и упал на койку.

– О, как же мне плохо! – простонал он.

Аделина положила девочку рядом с ним.

– Тебе не нужно идти, Аделина! – крикнул Филипп.

В ее глазах вспыхнуло возмущение. Она схватила его за руку.

– Я пойду! – крикнула она в ответ.

Судно накренилось так, что все, пошатнувшись, отлетели в угол каюты. В дверях появилась миссис Камерон. Голова ее была укутана шалью, она прижимала к себе Мэри, словно решила не расставаться с ней до конца. Но говорила она спокойно.

– Что случилось? – спросила она.

– Всего лишь течь, мэм. Мы идем к капитану. – Тон Филиппа и само его присутствие действовали успокаивающе.

– Мы тоже пойдем. – Они поняли, что она сказала, по губам, потому что ничего не слышали.

Цепляясь за поручни и друг за друга, Филипп и Аделина добрались до трапа на верхнюю палубу. Они увидели капитана и первого помощника, наблюдавших за спуском парусов. Огромные полотнища громко били, опускаясь к палубе. Мачты внезапно показались очень хрупкими, а судно – уязвимым. Ветер дул с ужасной силой, зеленые стены волн вздымались, затем обрушивались на борт качавшегося парусника. Раньше Аделина уже видела штормы, тропические, но тогда и корабль был больше, а его экипаж многочисленнее. В этом шторме было какое-то одиночество. Горстка людей казалась беспомощной, а ветер – пронизывающе-холодным. Однако капитан оставался невозмутимым.

– Это всего лишь шквал, – сказал он с сильным йоркширским акцентом. – Я много раз обходил мыс, и это всего лишь сильный порыв ветра. Поэтому вам лучше вернуться на койку, леди, и ни о чем не беспокоиться.

Сквозь звуки бури доносились сбивчивые крики и топот по трапу. Снизу высыпали пассажиры третьего класса, грубые, испуганные, с дикими взорами.

Капитан Брэдли подошел к ним.

– Что это значит? – строго спросил он.

Второй помощник капитана прокричал в ответ:

– Я не могу удержать их там, сэр! Снизу заливает вода.

Капитан помрачнел. Он пробился сквозь толпу, приказал спуститься за ним, что пассажиры и сделали в большом замешательстве.

Аделина услышала его крик: «Все к помпам!»

Филипп похлопал ее по спине. Он улыбался. Она храбро улыбнулась ему в ответ. Он повысил голос и сказал:

– Шквал проходит, все будет хорошо.

– Возьми миссис Камерон за руку, – сказала Аделина. – Она чуть не падает.

Мэри Камерон отошла от матери. Ее поддерживал Конвей Корт. Оба они не казались испуганными, их лица выражали бледное подобие веселья. Филипп помог миссис Камерон вернуться в каюту. Ветер стих. Но в море еще вздымались огромные волны, и ветер был все еще силен настолько, чтобы порвать штормовые паруса. В хаосе волн «Аланна» лежала почти на боку. Теперь, словно стена, надвигался ливень, казалось, смыкаясь с волнами в попытке утопить всех, кто был на борту.

Но капитан Брэдли не унывал. Он разгуливал по судну с покрасневшим лицом и весело отдавал команды. Качавшиеся фонари еле освещали бурную деятельность. Моряки гремели парусами и подтягивали их к носу корабля, отчаянно пытаясь остановить течь. Аделина понимала, что если она спустится вниз, то придет в отчаяние от страха. Здесь, в гуще событий, она чувствовала себя по храбрости равной Филиппу. Она притянула Мэри Камерон и Конвея к себе, и все втроем объединились в ожидании возвращения Филиппа.

– Я дал ей немного коньяка, – сообщил он, вернувшись. – Ей это было необходимо, бедная леди, она чуть не замерзла. – Он повернулся к девушке: – Отвести вас к матери, Мэри?

– Она об этом просила? – Голос Мэри прозвучал слегка обиженно.

– Нет, думаю, что она заснет. Вероятно, вам лучше остаться с нами. – Конвей Корт громко рассмеялся.

– Мэри же, наоборот, уплыла в канарский порт! – пропел он.

Филипп нахмурился, но Аделина тоже рассмеялась, а Мэри одарила Конвея восторженным взглядом.

К ним зашел мистер Уилмот.

– Офицеры не беспокоятся, – рассказал он. – Но течь, похоже, сильная. Четыре помпы работают как дьяволы. Мистер Д’Арси и мистер Брент помогают матросам, и я готов помочь, если понадоблюсь.

Наступившим утром в трюме было уже пять футов воды. Помпы качали вовсю, и капитан сообщил, что ситуация под контролем. Стюардесса принесла Аделине завтрак в каюту. Она переоделась в сухое, но не заснула. В крошечном помещении царил беспорядок, ее мокрая одежда, вещи Филиппа и дочки были разбросаны как попало, и это удручало. Аделина чувствовала себя скорее в водовороте смятения, чем страха. Но горячий чай и хлеб с беконом вернули ее к жизни. Она уселась на край койки и расчесала волосы. Через иллюминатор проник слабый солнечный луч. Она заметила яркую красоту своих волос. «Они выглядели бы так же, даже если бы я тонула», – подумала она слегка обиженно.

В серебряное зеркало дорожного несессера она увидела, как побледнело ее лицо. Она покусала губы, чтобы хоть отчасти вернуть им яркость.