Первая семья. Джузеппе Морелло и зарождение американской мафии. Предисловие Дмитрий Goblin Пучков

Первая семья. Джузеппе Морелло и зарождение американской мафии. Предисловие Дмитрий Goblin Пучков
Майк Дэш

Задолго до того как во главе преступного мира Нью-Йорка встали «Пять семей», им безраздельно правил «босс боссов» Джузеппе Морелло. Майк Дэш воскрешает малоизвестную историю рождения американской Мафии на рубеже XIX–ХХ веков. Это рассказ длиною в четыре десятка лет, охватывающий пространство от деревень Сицилии до улочек Маленькой Италии. Используя колоссальный объем никогда ранее не публиковавшихся источников – архивы секретных служб, тюремные записи и интервью с выжившими членами мафиозных семей, – Дэш создал уникальный труд, детально объясняющий, как в США зародилась итальянская этническая преступность, едва не поставившая на колени всю систему американского правосудия.

В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Майк Дэш

Первая семья: Джузеппе Морелло и зарождение американской мафии

© Предисловие Дмитрий Goblin Пучков, 2021

© Переводчик А. Денисов, 2021

© ООО Издательство "Питер", 2021

Предисловие Дмитрия Goblin Пучкова

Тому, кто оказался между Мафией и законом, бояться нужно вовсе не закона.

    Сицилийская пословица

Сегодня в индустрии «блатной романтики» крутятся миллиарды долларов и заняты десятки тысяч человек. Книги, песни, фильмы – романтизация уголовщины достигла невиданных высот.

Мода на подобное творчество – вовсе не исключительно наша беда, зародившаяся в «святые девяностые». Воспевание «благородных разбойников», якобы защищающих некую «справедливость для простого человека», а на самом деле грабящих любого, у кого есть что отнять, – началось задолго до появления баллад про Робина Гуда и его лесную братву. Шервудский централ еще не построили, а песни уже были. Аналоги блатных песен, которые среди родных осин теперь застенчиво называют «шансоном», есть под любыми широтами.

Книги, песни и фильмы про чудесных уголовников и отважное ворье идут потоком. На первом месте – легендарная трилогия Фрэнсиса Форда Копполы, снятая по не менее легендарному роману Марио Пьюзо (кстати, он на самом деле Пузо, а никакой не Пьюзо).

«Ты просишь меня о справедливости, но делаешь это без уважения», «Мы сделаем предложение, от которого они не смогут отказаться», «Держи друзей близко, а врагов еще ближе»… И книга, и фильм сделаны исключительно талантливо. Талантливо настолько, что вместо образа гнусной уголовщины авторы создали яркий культурный миф. А мифы – штука живучая и трудноуничтожимая.

Автор книги «Первая семья» Майк Дэш – один из немногих, кто целенаправленно и последовательно разрушает миф о замечательных уголовниках, показывая жуткую рожу организованной преступности без малейших проблесков благородства и романтики. В отличие от романистов, кинематографистов и прочих поэтов-песенников, Дэш – историк. И как историк он работает с документами и сухими цифрами полицейских сводок. То есть с тем, как оно было на самом деле.

История Джузеппе Морелло, организатора итальянской этнической преступности в Нью-Йорке и первого мафиозного «босса боссов», – лучшее подтверждение того, что преступление не бывает гениальным. Преступность всегда посредственна.

Уголовник Морелло – никакой не Робин Гуд и даже не дон Вито Корлеоне. Вершин преступного мира он достиг не благодаря выдающемуся интеллекту и хорошему воспитанию, а благодаря звериной жестокости, необоримой алчности и готовности шагать по трупам. В первую очередь – по трупам соплеменников, ибо основной «кормовой базой» для его банды были точно такие же итальянские эмигранты, как он сам. Земляки, изо всех сил пытавшиеся честным трудом закрепиться в чужой для них стране.

Морелло облагал «налогом» итальянские магазинчики, мастерские и пекарни. С теми, кто не желал платить, безжалостно расправлялся. Разрабатывая новые преступные «темы», спихивал своим малограмотным землякам напечатанные его подручными фальшивые доллары. А предлагаемая Морелло «защита» (которую у нас называют «крышей») была защитой от него самого.

Достаточно часто случается так, что все эти «хозяева жизни», безжалостно карающие любого по малейшему подозрению в нарушении уголовных понятий, оказавшись за решеткой, внезапно теряют присутствие духа и начинают активно сотрудничать с администрацией. Морелло не оказался исключением.

Разумеется, никакого реального благополучия и безопасности ни себе, ни своим близким он обеспечить не мог. Редкий персонаж этой книги умирал в собственной постели. Подавляющее большинство этих «героев» заканчивало жизнь сугубо противоестественными способами. И любой честный трудяга-эмигрант, едва сводивший концы с концами, в итоге проживал куда более счастливую и куда более долгую жизнь.

Майк Дэш, повторюсь, историк, причем историк хороший. И, как подобает хорошему историку, он не пихает в текст отсебятину. Книга – не художественный вымысел, а документальное повествование. Но личное отношение к происходившему у автора, безусловно, есть: он искренне не любит всю эту сволочь. И правильно делает.

Я их тоже не люблю. И вам любить не советую.

Предисловие автора к русскому изданию

Для протокола. Мне хотелось бы расставить все точки над i.[1 - Автор принял самое деятельное участие в создании русской версии книги, оперативно и исчерпывающе отвечая на вопросы переводчика и щедро снабжая повествование ценными пояснениями, что делает данное издание уникальным и за что упомянутый переводчик и издательство в целом выражают автору глубокую благодарность. – Примеч. пер.]

Всем известный «Крестный отец» – в первую очередь художественное произведение. В организованной преступности нет ничего привлекательного. Люди, стоящие во главе преступных семей, не заслуживают почестей, заниматься темными делами они стали вовсе не потому, что хотели защитить свой народ от внешних угроз. По большому счету, их жертвами становятся их же соплеменники.

Предположу, что русские читатели понимают это лучше, чем американские или английские, для которых изначально была написана эта книга. Думаю, то, о чем повествует «Первая семья», остается важным и сегодня. Это рассказ о том, как организованная преступность, вошедшая в полную силу в 1920-е годы, появилась на свет и почему она функционирует именно так, а не иначе, в том числе и в наши дни.

Если вы задавались вопросом о том, каким образом американская Мафия сделалась смертоносной и могущественной, «Первая семья» даст вам ответ. Книга поведает во всех подробностях, как это произошло, не опуская детали сцен насилия и опираясь на документальные первоисточники, ранее не рассматривавшиеся другими историками.

Это не криминальное чтиво. Это сама история, которая ждет того, чтобы быть рассказанной, и заслуживает того, чтобы ее события и уроки оставались в нашей памяти.

Майк Дэш

Предисловие

О Мафии написаны сотни книг. Но эта отличается от остальных. Предметом ее повествования является зарождение американской ветви этого братства в течение ряда лет – с 1892 по 1930-й: период, который, к моему удивлению, до сих пор оставался практически не освещенным. Очень немногие писатели задавались вопросом о том, как именно возникла Мафия в Соединенных Штатах. Этой теме посвящена и наша книга.

Подавляющее большинство «книг о Мафии» вопиюще недостоверны: представленные в них сведения складываются из слухов, домыслов, невероятных предположений и бесконечного повторения ошибок прежних авторов. «Первая семья» ставит своей целью исправить эти упущения. Приведенная в ней информация почерпнута из первоисточников – не в последнюю очередь из подробных записей Секретной службы США. Нью-йоркское отделение этой организации было единственным учреждением, которое вело систематическое наблюдение за первыми мафиози как на федеральном уровне, так и на уровне штата или города. Ежедневные отчеты агентов этого отделения, дающие нам представление о ключевом промежутке времени с 1899 по 1916 год, занимают в общей сложности пятьдесят девять больших томов, свыше тысячи страниц каждый. Они хранят поистине величайшие сокровища достоверной информации о годах становления Мафии; они заложили тот краеугольный камень, на котором зиждется мое повествование. К моему недоумению, я не обнаружил ни единого признака того, что данные материалы изучал какой-либо другой автор публикаций по этой теме.

Другая существенная составляющая моего повествования – это важные и тоже обойденные вниманием записи: свыше тысячи страниц стенограмм судебных заседаний вековой давности и подробное признание ключевого участника важной мафиозной группировки фальшивомонетчиков (эти документы были обнаружены в Президентской библиотеке Гувера). А также письма и личные мемуары некоторых участников событий, не в последнюю очередь Уильяма Флинна, который служил бессменным главой нью-йоркского отделения Секретной службы с 1901 по 1917 год (если не считать краткого периода отхода от дел). Воспоминания Флинна, последовательно публиковавшиеся в многочисленных газетах, тоже не удостаивались внимания исследователей вплоть до настоящего времени, несмотря на то что были щедро подкреплены ежедневной криминальной хроникой, источниками которой служили более десятка газет начала XX века. В совокупности эти материалы позволяют реконструировать события минувших времен в мельчайших подробностях.

История, которая вырисовывается в результате, существенно отличается от прежних версий, по большей части безнадежно замаранных ложными сведениями. Приступая четыре года назад к своему исследованию, я прочел о том, что Джузеппе Морелло, первый большой босс нью-йоркской Мафии, родился в 1863 или 1870 году – или, по некоторым данным, в 1880-м. Связавшись с отделом государственной регистрации актов гражданского состояния в его родном сицилийском городе Корлеоне, я обнаружил, что настоящей датой его рождения является 2 мая 1867 года – факт, который, похоже, не был известен даже его семье, поскольку на его надгробном камне указан 1870 год. Согласно другому источнику, у Джузеппе имелся брат Антонио, который был боссом в Нью-Йорке до него и который застрелил внушавшего всем ужас главаря конкурирующего криминального сообщества под названием каморра. Потрепанная стенограмма судебного заседания по делу Антонио Морелло, обвиненного в убийстве в 1892 году, была найдена в начале 1980-х в мусорном контейнере и хранится ныне в малоизвестной юридической библиотеке. В этой стенограмме утверждается, что Антонио Морелло не был ни членом Мафии, ни родственником своего более знаменитого «брата», а человек, которого он убил, был одноруким шарманщиком с незапятнанным прошлым; все его прегрешение состояло лишь в том, что он нанес оскорбление жене Морелло неприличными высказываниями.

Поскольку история, которую вывели на свет годы моих исследований, оказалась откровенно поразительной, я хотел бы сделать акцент на том, что ничто из нижеследующего не является вымыслом или результатом игры воображения. К фактическому материалу, изложенному здесь, ничего не было добавлено; каждое слово было либо произнесено участниками событий, либо записано газетным репортером. Как подобает историку, я подкрепил каждый абзац своего текста (а где было необходимо – каждую строчку) сведениями об источниках. (Их список вы найдете по ссылке: https://storage.piter.com/support_insale/files_list.php?code=978544611866&partner=3401 – Примеч. ред.)

Если говорить вкратце, то «Первая семья» не является пересказом поверхностных, неточных или полностью выдуманных басен, которые вы, возможно, читали ранее.

Это рассказ о том, что произошло на самом деле.

Майк Дэш. Лондон, 22 апреля 2009 года

1. Тайна бочки

Всякий входящий сюда чувствовал себя как на дне могильной ямы. Комната была сырой, с низким потолком, без окон и – в эту промозглую нью-йоркскую ночь – такой же холодной и неприветливой, как взгляд полицейского.

Снаружи, на Принс-стрит, что в самом сердце Маленькой Италии[2 - Маленькая Италия (ит. Piccola Italia, англ. Little Italy) – собирательное название городских кварталов и районов в разных странах, в которых компактно селились итальянские иммигранты в XIX–XX веках. Такие «маленькие», и даже относительно «большие Италии» стали неотъемлемой частью городского пейзажа стран эмиграции. Свою известность итальянские кварталы получили как за знаменитые и весьма изысканные итальянские рестораны и модные бутики, так и за менее привлекательные стороны – грязь, бедность, высокую преступность, малообразованность основной массы населения, засилье мафии. Самыми знаменитыми «маленькими Италиями» стали италоязычные кварталы Нью-Йорка – Маленькая Италия на Манхэттене и итальянский Гарлем. Городское обновление конца XX века немного сгладило бывшие острые социальные противоречия «маленьких Италий», но не избавилось от них полностью. – Примеч. ред.], шел косой моросящий дождь. Капли собирались в лужи посреди куч гниющих кухонных отбросов, наваленных вдоль поребриков и делавших булыжники мостовой предательски скользкими от жира. Внутри, пониже щита с рекламой светлого пива, глубоко залез во внутренности неряшливого доходного дома ничем не примечательный, дешевый салун для рабочего люда. В этот поздний час – после трех ночи 14 апреля 1903 года – таверна уже закрылась, и оттуда не доносилось ни звука. Среди теней в дальнем конце бара виднелась грубо обтесанная, плотно закрытая дверь. В комнате за этой дверью Бенедетто Мадониа поглощал свой последний ужин.

Заведение было заявлено как ресторан, в котором подают спагетти, но на самом деле это была забегаловка, где подавали все подряд. Старая плита, скорчившаяся на полу у стены, испускала чад. Со стен свисали заплесневелые связки чеснока, аромат которого смешивался с запахом варившихся овощей. Из прочих предметов обстановки наличествовали несколько грубых, низких столов, старинные стулья и ржавая раковина, торчавшая в углу зала. Газовые лампы источали свет горчичного оттенка; голые половицы были усеяны кедровыми опилками, которые в конце дня превращались в густую смесь из плевков, луковой шелухи и окурков темных итальянских сигар.

Мадониа жадно вычерпывал полными ложками блюдо из тушеной фасоли, свеклы и картошки, здоровую крестьянскую еду, популярную в его родной провинции Палермо. Это был крепко сложенный мужчина среднего роста, привлекательный по меркам того времени, с высоким лбом, глазами цвета каштана и густыми вьющимися темными волосами. Тщательно провощенные пышные усы с закрученными кончиками оттеняли резкие очертания его римского носа. Он одевался лучше, чем большинство работяг: костюм, высокий воротничок, галстук и туфли на хорошей подошве – признаки какого-никакого процветания. Однако по его внешнему виду нельзя было сказать с уверенностью, как он зарабатывал деньги. Когда его спрашивали, Мадониа называл себя каменщиком. Но даже неискушенному наблюдателю было ясно, что этот человек не привык работать руками. Его сорокатрехлетнее тело уже начало оплывать, а на его ухоженных руках с аккуратным маникюром не было и следа мозолей ремесленника.

Уединенная трапеза подошла к концу. Насытившись, он отодвинул миску и мельком взглянул в противоположную сторону зала, где у стены расположилась группа посетителей. Подобно ему, они разговаривали на сицилийском – диалекте, столь щедро приправленном словами из испанского, греческого и арабского языков, что он частенько оставался непонятным даже для других итальянцев. Подобно его облачению, их одежда и украшения мало подходили для представителей профессий, привычных в таком месте: рабочий, фермер, гладильщик. Однако было очевидно, что Мадониа не входил в их среду. Даже если все присутствовавшие в ресторане были иммигрантами, они давно уже стали ньюйоркцами и чувствовали себя как дома на кипучих улицах колонии выходцев из Италии. Мадониа же впервые приехал на Манхэттен всего неделю назад и не знал города. Для того чтобы сориентироваться в Маленькой Италии, ему требовались провожатые, и это приводило его в замешательство. Хуже того, его все больше беспокоили эти люди, которых он едва ли знал: они бормотали своими низкими голосами что-то невнятное и вели речь столь туманную, что он никак не мог понять, о чем они говорят.

Мадониа не довелось узнать разгадку этой тайны. Едва сицилиец закончил свой обед, как дверь, ведущая в зал, распахнулась с громким щелчком, эхом прокатившимся по залу, и на пороге появилась вторая группа людей. В тусклом дрожащем свете газовой лампы Мадониа разглядел лицо одного из вошедших: это был Томмазо Петто – гора мышц, всем своим видом внушавшая угрозу. Его прозвали Быком из-за широкой грудной клетки, сильных рук и ограниченных умственных способностей. Позади него притаилась другая фигура, на мгновение показавшись силуэтом на фоне стены. Это был худощавый человек среднего роста. Его глаза, черные как уголь, будто зияли дырами, просверленными в черепе. Лицо незнакомца было невыразительным и изможденным, кожа – грубой, подбородок и щеки не выбриты. Усы выглядели клочковатыми, как у классического разбойника.

Бык инстинктивно посторонился, пропуская второго человека в зал. Когда тот вошел, среди присутствовавших пробежала волна беспокойства. Это был их предводитель, и они выказывали ему свое почтительное отношение, исполненное страха. Ни один из этих пяти или шести человек не мог выдержать его пристального взгляда.

Мадониа тоже оказался во власти того ужаса, который внушал другим черноглазый человек. Голос его был сух, жестикуляция невыразительна и скупа. Помимо всего прочего, нечто настораживающее таилось в том, что правая сторона его тела была закутана в просторную коричневую шаль. Мадониа знал, что рука, которую он прятал, сильно деформирована. Предплечье было вдвое короче, чем у нормального человека. Еще ужаснее было то, что рука казалась не чем иным, как клешней. На ней с рождения отсутствовали первые четыре пальца. Оставался только мизинец, бесполезный в своем одиночестве, словно жестокая шутка неведомого равнодушного божества. Черноглазого звали Джузеппе Морелло. Своей искалеченной конечности он был обязан прозвищем Клешня.

Морелло не стал тратить время на церемонии. Одно движение его левой, здоровой, руки – и двое мужчин из тех, кто сидел у стены, вскинулись, крепко схватили руки Мадониа, каждый со своей стороны, и подняли его на ноги. Пленник пытался сопротивляться, но недолго и без особого результата. Не слишком нежно зажатые запястья и плечи не оставляли шансов на освобождение. Кричать было бесполезно: зал находился слишком далеко от тротуара, чтобы туда долетел даже испущенный в полную силу вопль ужаса. Пленнику, наполовину стоявшему, наполовину поддерживаемому под руки, оставалось только беспомощно корчиться и наблюдать, как к нему приближается черноглазый человек.

Подробности того, что произошло между Мадониа и Клешней, остаются до конца не выясненными. Могла состояться короткая, наполненная яростью беседа. Скорее всего, в ней использовалось словечко nemico[3 - Nemico (ит.) – враг. В этом слове, как и в большинстве слов итальянского языка, ударение ставится на предпоследний слог. – Примеч. пер.], что означает «враг». Не исключено, что Мадониа, осознавший к тому времени смертельную опасность своего положения, умолял о пощаде. Если так, то его слова не возымели действия. Еще одно движение руки черноглазого человека – и два его помощника, удерживавших пленника, поспешно поволокли его по полу по направлению к ржавой раковине. Чья-то рука грубо схватила Мадониа за волосы и рывком закинула его голову назад, открыв шею. В этот момент третий человек выступил вперед. В руке его был зажат стилет – кинжал с тонким клинком, заточенным до остроты бритвенного лезвия, длиной где-то четырнадцать дюймов[4 - 14 дюймов – примерно 35 сантиметров. – Примеч. пер.]. Секундная пауза, чтобы оценить угол и расстояние, – и лезвие вошло в глотку наискось, над адамовым яблоком.