Два часа весны

Влад: «Пройдёшься по списку бывших ухажеров? Ах ты маленькая гадость *смеющиеся эмоджи*. Девчонка на восемь из десяти, если что. На десяточку я знаю только одну девушку – тебя».

– Свет, он оценил Леру на восемь из десяти. Переоценивает, конечно. А мне десяточку поставил.

Подруга прыскает со смеху, пропуская замечание про меня мимо ушей, пока я готовлюсь к очередному посланию для Владика.

«Владос, считай, ты свою задачу выполнил. Дальше дело за мной».

Влад: «Тебя в детстве мало били по жопе».

«Я хорошо себя вела».

Влад: «Абрамова, твоему парню не позавидуешь».

«Ещё бы. Нельзя завидовать тому, кого нет».

Влад: «*стикер-выхухоль* такая, как ты, долго не будет в одиночестве».

«Посмотрим, Владос, кто кого!».

– Я ещё не знаю, что с этим делать, но придумаю, – отвечаю на вопрос, застывший в глазах Светы. – Облопаемся сладким, да? Ну скажи, что сегодня можно?

– Можно!

– Работаем, Светик, – передаю ей телефон, а она без лишних слов понимает, что надо меня сфоткать. Мира вечно делает такой вид, словно я прошу ее съесть лимон за меня, а вот будущая миссис Ворошилова к этому относится спокойнее.

– Вон тот эклерчик создан, чтобы стать моим, – показываю ей в сторону стеклянной витрины. Через пять минут, когда официант приносит мой макиато и эклер, я раскладываю все это на столе и делаю прекрасную фоточку…

Которая отправляется Новаковскому с вопросом:

«Как будет пирожное на польском?»

Стефан: «ciasto»

И через минуту:

Стефан: «Учим сразу ещё одно слово – bezczelny».

«И что это?»

Стефан: «Прилагательное «наглый».

«Надеюсь, вы про мой эклер».

И тишина. Вот же! Проверяю экран уведомлений каждые две минуты, но ответа больше нет. Вскоре приезжает Мира, с порога обрушивая на нас новость о том, что они с Денчиком (ой, кто бы мог подумать) помирились.

Но я слушаю разговоры подруг как фон. Постоянно обновляю сообщения, надеясь, что он ответит. Эклер уже не лезет в меня, хотя казался таким аппетитным!

Стеф больше не утруждает себя, чтобы написать мне, и я чувствую, как портится настроение.

Уже двумя часами позже, когда лежу на своей кровати в общаге, я продолжаю дуться на весь мир, закинув ноги прямо на стену. Казалось бы, вечер с подругами, кофе и сладости, красивые фоточки и чудесная атмосфера накануне праздника… А я злая! Злая на всех, потому что меня обломали на самом интересном месте.

И тут телефон жужжит уведомлением.

Стефан: «Dobranoc*, Абрамова».

А вот теперь, кажется, можно со спокойной душой ложиться спать.

* спокойной ночи (перевод с польского)

Стефан

«Надеюсь, вы про мой эклер», – пишет мне Абрамова. Надейся, надейся, все равно не поможет.

Я уже устал удивляться ее наглости и, кажется, начал просто сидеть в ожидании, что она придумает дальше. «Девушка не пишет первой» – ага, только для Дианы это условности. Как и писать преподавателю в нерабочее время. Она, в принципе, нарушает все каноны, о которых можно говорить в нашем случае. Может, и мне тогда нарушить?

Пожелать ей спокойной ночи, например. А что, сделаю это на польском, и ей полезно – пусть слово новое выучит, и заодно подумает о том, что не только она может действовать против правил.

Когда пишу, она не отвечает. Видимо, подзагрузилась, что я тоже вот так могу. Выводить из себя милым сообщением.

Вместе с тем захожу посмотреть, что она опубликовала сегодня вечером. Фотография из кофейни с подписью «Потянуло на сладкое, надеюсь, не слипнется».

Нет, не слипнется. Точно не у неё. Сладкое к сладкому притягивается…

Fuck. Неделя прошла, всего неделя с того дня, как она попросила не тратить на неё время. А я только это и делаю – трачу время на постоянные мысли о ней. За эту неделю перевернула меня, встряхнула и на твёрдую землю никак не поставит. Меня продолжает пошатывать, как медведя, вылезшего из берлоги. Ее же продолжает колбасить как птицу, что летела на юг и сбилась с курса.

Завтра было бы занятие в ее группе, если бы не праздничный выходной. Очередная стычка, очередные глупые фразочки и огонёк, что каждый раз распаляется с новой силой. Спасибо празднику, что избавил нас от этого. Или не «Спасибо»?

Правильно ли я делаю? Я не знаю. Я не головой думаю, если често, совсем не ей. Действую спонтанно и порывами, сначала делаю, потом думаю. Это что-то настоящее. Только знал бы я, что…

Засыпаю, так и не разобравшись в себе.

Утром, в первую очередь, звоню маме, поздравляю ее и бабушку. С отцом заранее договорился – он моим самым дорогим женщинам цветы специально от меня подарит. Удивительно, в этот раз за два месяца я успел соскучиться по семье, но пока не по Кракову в целом. Странно, может, мне просто и скучать-то некогда? Я хочу уже вернуться, очень хочу, но прямо сейчас не особо думаю об этом.

Тут просто есть один фактор, удерживающий мои мысли в Питере. И зовут его (а точнее, ее), сами знаете как.

Надо передохнуть от этого всего. До субботы ещё два дня.

Сегодня в планах на поздравление ещё одна прекрасная женщина – соседка Анна Альбертовна, подруга бабушки, мамина крёстная. Знаю ее с детства, она всегда ко мне относилась очень тепло и нежно, как к своему внуку. Дело в том, что у Аннушки нет детей – не могла иметь, а взять приемного они так и не решились. Муж ее умер несколько лет назад, остались только племянники, но они живут в Москве и приезжают редко. Конечно, ей тяжело одной, вот я и стараюсь к ней заходить, уделять внимание. Это ведь так просто – порадовать человека, который тебе дорог. Цветы я вчера купил, чтобы сегодня не погружаться в это мракобесие в каждом цветочном. В одиннадцать часов выхожу на лестничную площадку.

Звоню в квартиру, дожидаясь у двери. Аннушка ходит медленно – годы берут своё. Через минуту слышу скрип замка.

– Степочка! – встречает меня своей тёплой улыбкой. Она всегда называла меня Степаном – так звали ее мужа, и к моему варианту этого имени она так и не привыкла. – Здравствуй, дорогой! Как ты?

– Поздравить вас пришёл. Белые тюльпаны, правильно?

Кажется, у неё слезы навернулись на глаза. Ну вот, сделал подарок человеку, – до слез довёл.

– Заходи, Степа, давай кофейку выпьем.