со мною было то же.
Проделать путь обратный
никто Вам не поможет:
лицом бросаться в ворох
страстей, но не прощать,
и душу взяв за ворот,
«тащить» и «не пущать».
Как вылить воду горстью?
Вода бунтует вешняя!
Как выдернуть тот гвоздик,
на чем любовь повешена?
Смотри, гляжу я браво,
рубцы, где были раны,
плечам опять – до брани,
ногам опять добраться
до шпор и до сапог…
Я говорю Вам братски,
что больно до сих пор!
«Небитых двух за битого…»
Небитых двух за битого
дают, а Вы забыли.
Живите Вы. Любите Вы,
не как меня любили.
Я ж не просила полночи
и шепота до света,
а я просила помощи,
покоя и совета.
Не надо слов любовных,
не надо «обожать»,
и – нет, я не виновна,
не надо обижать!
«Ты прав: зачем опять твердить, что молод…»
Ты прав: зачем опять твердить, что молод
ты, и твой шаг упруг, и мускулы грубы,
и мне ль не знать, что неустанен молот,
долбящий жертву у тебя в груди.
От униженья отряхни колени,
и пылью всех дорог глаза запороши,
не видь, не слышь, не помни, не колеблись,
и песен не слагай, и писем не пиши.
«Прощайте! Ну, прощайте!..»
Прощайте! Ну, прощайте!
Я не желаю счастья:
прохлады и пощады,
как это дно песчаное,
как темный лес с ключами,
как озеро с лещами,
как облако с дождями…
Ну, выходи с вещами!
«Меняю кожу, как змея…»
Меняю кожу, как змея,
и подымаюсь, не своя,
вся новая и вся чужая,
забыв себя и унижая.
Но машет прошлое хвостом:
«Я не о том, я не о том!
Как здесь не прибрано, как зябко…
Молчу! Не бей меня, хозяйка!»
«Да» или «нет»
«Нет!» Неистовый привет
разрушения и бунта,
он врывается, как будто
в темноту – фонарный свет.
На единственной струне
песню тонкую заводит
и гуляет по стране:
по полям и по заводам.
Напевает и манит
зло, и яростно, и слепо
«Нет», бумажник без монет,
закром в засуху без хлеба…
«Да!» Холодная вода
и горячая похлебка.
Разделенная беда.
Знак заботливый и робкий
вмиг проникнет сквозь огонь
и сквозь запертые двери
«Да!», творящая ладонь:
кто полюбит – тот поверит.