одеться нужно – холодно,
а он раздетый, голый,
и надо бы поесть
то, что припас, что есть…
Тут хочется – не хочется,
а все-таки живешь,
всю жизнь свою по строчечке,
по корочке жуешь.
И бьешься так, что пот блестит,
на горьких тех хлебах,
и не хватает подлости
уйти, не расхлебав,
что спутано, накручено,
похоже – не спасти,
а надо как-то к лучшему
насильно привести.
А поседеют прядки,
остынет голова –
останутся в тетрадке
слова, слова, слова.
Примите их, примите,
не дайте им сгореть,
уронят – поднимите
еще раз посмотреть.
Случай
Когда меня не будет,
лет через двести,
смотрите сами, люди:
этот садик будет
на этом самом месте.
И будет случай:
на склоне дня,
снегом увенчана,
выйдет женщина,
такая, как я,
только лучше,
счастливей меня.
Выйдет, посмотрит,
выдохнет тихо.
Мех на ней мокрый,
в перчатке льдинка,
брови дрогнут
под белым платком,
лед она потрогает
теплым языком.
Глаза ее большие
полны серебра,
глаза ее решили
весь сад забрать.
В каждом – по деревцу,
маленькому-маленькому,
в каждом – по девочке,
в каждом – по мальчику.
А снег по воздуху
так тихо ползает.
Смех и возглас:
«Гляди-ка, скользанка!»
И она думает:
«Лет через двести
ваши умные,
красивые дети
на этом самом месте,
быть может, ответят,
хотя бы отчасти,
что такое счастье
и как жить на свете».
А метель крутит
и губы студит…
Вот так и будет,
когда меня не будет.
«Страна, где каждый сам за себя»
«Глазами, по мне скучающими…»
Глазами, по мне скучающими,
посмотрел и сказал:
«Ну, ладно, налейте чаю:
уже пора на вокзал».
Я знаю, как мучит жажда,
глаза миражом слепя,
но мы в Стране, Где Каждый,
Где Каждый Сам За Себя!
«Я говорю Вам братски…»
Я говорю Вам братски: